Ромка Кактус : Вот так

…Пляшет веретено —
Как-то странно смешно…

Генрих Гейне


Позже из сюжетной дыры обязательно потянутся тщедушные обмороки с сизыми хоботами между ног. А пока всё спокойно, полёт фантазии возможен — в плоскости пола, где обитают скабрезные шутки.

Уна живёт в домике на краю большого космического недоразумения. Вокруг домика то и дело кружат кометы, гравитацией вырванные из объятий ягодиц стулья, смыкаются и раскрываются вновь Черничные дыры. Домик построен целиком и полностью из строительного мусора, из мраморных обломков — всё, что осталось от города снов, некогда возведённого богами в награду за свою изобретательность и разрушенного по их же милости в назидание потомкам. Изобретательность ещё не добродетель, но ключ, открывающий дверь в комнату, где добродетель и её тень обнаруживаются в свете различия. Уна к подобному различию неспособна, и поэтому живёт одна, в своём прянично-бергамотовом персональном кошмаре.

Иногда на лужайку к ней забредают отголоски чьих-то заблудившихся мыслей. Уна ловит их сачком, сажает в кастрюлю своего ума и варит до тех пор, пока они ни станут одной безвкусной клейкой массой. С её помощью Уна пытается поклеить обои в гостиной. Обои сразу же отклеиваются и уползают, так как гостиная, лишённая гостей, только фикция и заблуждение. Ничто не подлинно для Уны, а потому само её существование протекает под большим вопросом, задать который Уне не позволяют канцелярские скрепки, которыми та набила свой рот. Большой вопрос существования можно снять только задав его вслух. Но Уна опасается, и не без оснований, что ответа у неё не найдётся. Поэтому она набрала в рот скрепок, беспокойно перебирает их языком, а иногда глотает, отчего у неё случаются судороги и акты удушья. Лучше так, чем никак, считает Уна. А вопрос, терзающий её своим грозным, пусть и фантомным голосом, давно сделался ядовитым дыханием, от которого обои в гостиной не клеятся, гостиная не гостиная, а жизнь не жизнь, а сплошное издевательство.

Так и живёт Уна, а точнее, неизвестно, живёт ли. И всё, что про неё можно сказать, следует делать в вопросительной форме: ой ли?

Возможно, однажды Уна сядет на велосипед и отправится на пикник. В корзинке, укрытые чистым голубым полотенцем, ватрушки со скрепками в качестве начинки. Возможно, вид на реку, бегущую вдоль рухнувших свай, сообщит Уне особенное настроение. На этом месте много лет назад утонула детская мечта Уны и теперь плавает среди прибрежного сора и нечистот, синюшно-раздутая, похожая на безобразного осьминога. В особом расположении духа Уна отважится воткнуть себе в язык дюжину иголок. И тогда…

…из сюжетной дыры, протёртой в покрывале, на котором, возможно, сидит Уна, полезут они — омерзительные в своей непристойной откровенности мозгоёбики. Слизнеподобные, аморфные тела на тонких, костлявых ножках с выступающими шишками суставов. Гипертрофированные, похожие на хобот гениталии, заканчиваются острыми костяными буравчиками, приспособленными для сверления черепных коробок. Эти существа набросятся на Уну, повалят, стиснут и начнут бурить…

В сумерках плеск воды и чавканье, и сладострастные проклятия, которыми сыплет освобождённый наконец язык: ну нахуй, ну нахуй…

Вот так.