iambakulin : Ногти и дети

Торчит, торчит небесная скрижаль.
Кивок наверх — и новый круг бежать,
подобно стрелке-призрачному псу
по полю, карте циферблата, злаку, сну.

Смешенье красок на расколотой стене.
Остановил зрачок — и молодости нет,
остановил себя — оставил остальных
между дверей вагонов едущих, стальных,
к сородичам — усталым и больным.

Твори бардак — мы все воссозданы не так,
как ожидалось предыдущим Галатеям,
по выслуге вдруг превратившимся в Пигмалионов.
И их тела по поймам рек безвольно холодея,
такой же холод позже предвещают нам,
как город, что во тьме сияюще-неонов.

Он не пугает нас, не путает нам карты.
Здесь люди Лондона. Сан-Паулу. Джакарты.
Каждый из них подобными вещами окружён.

Merci. Спасибо. Thank you. Danke schön.

Ногти растут быстрее,
чем чужие дети,
но ты, конечно,
вряд ли
будешь
удивлён
лишь этим
здесь,
где галереи
трогают тебя:
как папа в девять,
по живому,
но теперь значительно сильнее.

Смешав в себе, как в шейкере, коктейль
из горечи любви, кусочков льда и тем,
ты тем покажешь, кто следит издалека,
как тяжела ресница.

Как она легка,
когда ты видишь, что могло бы бы...
Всё притягательней чужие лица и гробы,
всё чаще хочется придти и просто полежать.
Чужие дети отличимы от ногтей тональностью,
в которой пропищат,
когда отросшие дотронутся зеркал.

Вот и моё транслирует оскал
на радиоволне «Один пресыщенный пескарь»,
да там и глохнет.

Вывеска близка,
но выйти нет ни сил, ни пороха.
Стой так. К чему всё это рушить?
Зачем? Рука девицы трогает за... горло.
Не за член.

Сжимается, как сердце,
по любви. И сладко душит.