Бурбон Буробин : НИЗЫ (миниатюра первая)

Я работал с бичами.

В основном это были сидевшие мужики и опустившиеся работяги, выпускники детдомов и прочие деклассированные элементы, вынужденные въёбывать за копейки. И я был среди них, побитых жизнью престарелых разъебаев. Мне край нужно было забашлять за хату и других вариантов устроиться на работу тогда не было. Впрочем, такой контингент меня ничуть не смущал.

Рано утром мы вставали на смену и подходили к точке сбора. Там нас ждала мастерица, проводила перекличку и затем говорила, что надо делать. После переклички некоторые особо нервные товарищи растворялись в воздухе: работа была им не к лицу. А видели бы вы эти лица!

Остальные ударники труда молча шли на задание.

Мы чистили подвалы, убирали придомовую территорию, собирали мусор. Во время уборки мужики делились историями из прошлой жизни, когда у них всё ещё было на мази. Я глядел на их красные, обветренные, потрескавшиеся лица, больше походившие на скукоженные комья вяленого мяса – сложно было поверить, что когда-то мужики по-настоящему гарцевали.

У многих жизнь не задаётся с самого начала и дальше идёт только по наклонной.

Утром я пришёл в гараж, где хранился рабочий инвентарь для уборки: метлы, садовые тачки, тележки, вилы, грабли, перчатки и тысяча другая мелочей. Мужики сидели хмурые, с утра им было тяжеловато раскачаться.

– Болеешь? – спросил меня один из них.

– Нет.

– А ты, Семён, болеешь?

– Да.

– А ты, Серёг, болеешь?

– Ага.

– Ну, тогда надо бы прямо щас подлечиться. Я тут одно место знаю…

Не успел я и глазом моргнуть, как у Лекаря в руках появилась бутылочка из-под йогурта с мутной жидкостью внутри. Он передал её по кругу. Все, кроме меня, сделали по паре глотков. Жизнь налаживалась. Работать не хотелось, на улице уже стояла жара, а мужики сидели с бутылочкой в руках и смотрели друг на друга.

– Бля, уволюсь я нах! – вдруг выпалил Серёга. – Вот внатуре, возьму сегодня ей так и скажу, что увольняюсь. И похуй мне – пусть сама метёт.

– Да куда ты уволишься-то? Сиди лучше, молчи…

– А чё ты думаешь, мне слабо ей всё высказать? Настопиздело мне всё тут, вот ей-богу!

– Ну, ты как знаешь. Пора, наверное, выходить. Ещё малёха посидим
и пойдём.

Мы с Сёмой пошли мести площадь, а бунтарь Серёга с Лекарем вроде как должны были наводить порядок на своём участке до прихода мастерицы. Она им могла таких пиздячек вставить – мама не горюй. Хотя Серёга-то обещался высказать…

Мы убирали мусор с площади. Солнце палило нещадно. Мы мудохались с мётлами и совками, сгребая шелуху из-под семечек, окурки, пробки, осколки битого стекла и другие остатки культурной жизнедеятельности. Я начал потеть. И чем больше двигался, тем больше потел. Одежда прилипала к телу. Семён тянул время до обеда. Я и сам захотел заморить червячка.

– Ну чё, поди перекурим?

– Давай.

До дома было недалеко. Я разогрел себе две тощие, обезвоженные сосиски с картофельным пюре, налил стакан молока. Заглотил всё это разом, толком не жуя. Голод – самый важный ингредиент любого блюда. Когда в желудке урчит, любым харчам будешь рад.

Когда я пришел обратно в гараж, Сёма давил на массу. Он вальяжно раскинулся на обшарпанном диване: судя по всему, килдырил на обеде
и устроил себе сон-час. Я его разбудил. Семён поплёлся вслед за мной словно зомби. Он забыл метлу и совок, забыл обо всём на свете. Я шёл впереди с садовой тачкой, изредка оборачиваясь назад.

Я скребу щёткой. Семён стоит как вкопанный и жарится под июльским солнцем, обнимая метлу. Я пытаюсь вывести его из ступора. Хоть бы хны. Мимо проходит женщина в черном. Обращается ко мне:

– Молодой человек, я из «Альфа-церкви». Разрешите задать вам один вопрос?

– Разрешаю.

– Вот вы верите в Бога?

– Смотря в какого.

Я все эти фокусы знаю, меня на мякине не проведешь. Само собой,
бабёнка пошла приседать на уши моему вареному напарнику. Легкая добыча.

– А вот вы верите в Бога? Я хочу с вами поговорить о высших силах, что даровали нам жизнь и хлеб насущный…

Семён по-прежнему стоял с метлой и безучастно смотрел в пол. Он никак не реагировал на реплики сектантки, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве. Взгляд его был сосредоточен, лицо насуплено, поступь тяжела.

Её религия не давала ей покоя как заноза в жопе. Бабенка тараторила так быстро, что варёный Сёма толком не успевал обмозговать смысл ее слов. Он буравил ее красными зенками исподлобья. Сектантка не унималась и херачила его больной череп как бошевский перфоратор.

– Тебя где так надрочили?! – наконец выдал он.

– П-п-простите, что?

– Ты замужем?

– А какое это имеет отношение…

– Вот была бы замужем, хуйни б такой не несла!

Сёма высказал всё, что думает о ней, о боге, о церкви, да и о жизни вообще. Сёма был из детдомовских – бог покинул его. Мой напарник был страшен в праведном гневе.

Меня настырная бабёнка тоже выбесила.

– Вот ведь заебут так заебут. Правильно ты её на хуях оттоскал.

– Ну, нельзя же так говорить…Божеский человек всё-таки…

– Ага, божеский человек. Которого ты только что на хуях оттоскал.

– Ну а что было делать…

Дальше мы работали молча.