Андрей П : Как всегда

Снилось что-то чудесное. Какая-то увлекательная, но смутная чехарда из образов, которые моментально теряли смысл, стоило только осознать, что сон прошёл.
– Вставай, на работу пора.
Мать в своей манере заглянула в его спальню раньше будильника. Он упрямо перевернулся на другой бок, прекрасно понимая, что уже совсем скоро ненавистная мелодия на телефоне окончательно вырвет его из сонного послевкусия. Как же прекрасен был тот сон!
Наивная попытка одним глазком подсмотреть продолжение бессознательного сюжета не увенчалась успехом. Будильник, как всегда, – беспощаден.
Первым делом с утра, после вчерашнего, нужно оценить своё состояние. Состояние оказалось приемлемым. В голове лёгкий кавардак, который пройдёт после чашки кофе и сигареты. Во рту сухо и мерзко, но как-то по-доброму сухо и мерзко. Рвотных позывов нет и в помине. Жить можно.
Всё время сборов из головы не выходила атмосфера сна. Детали исчезали, сюжет всё никак не мог собраться даже в подобие чего-то целостного. Усердные попытки всё вспомнить и собрать в голове по кусочкам сопровождали утренние ритуалы.
Матери, видимо, не понравилась его утренняя флегматичность. Она решила приободрить его своим филигранным и выверенным ворчанием, которое она с удовольствием практиковала при любой удобной возможности.
– Опять нажрался вчера! Я слышала, как ты явился. Столик уронил, куртку в коридоре на полу бросил. Блевал ещё, поди?
– Нет, мам. Я вообще никогда не блюю.
– Ну-ну. Дружкам своим это расскажешь. Ему на работу с утра, а он хайло своё заливает! Как не стыдно?! Взрослый мужик! Тебе что начальник говорил? Ещё раз с перегаром припрёшься – уволят!
– Да ладно тебе, нормально всё. Жвачку куплю и полетели. Начальник мой лучше бы за своим перегаром следил.
– Сколько пить-то можно? Жвачку он купит! Пропивает всю зарплату, а потом в мою пенсию ручонки суёт. Жвачку он купит! Козлина такая!
– Да хорош тебе! Что я пропиваю? Раз в месяц с пацанами встретился – и всё, алкаш, да?
Она ещё что-то нудела всё то время, что он одевался. Даже наушники с орущей музыкой её не смущали. Всё понятно. У кого-то утренняя зарядка, у кого-то утренняя разрядка.
– Антон, стой! Иди сюда, капюшон поправлю.
Это он услышал. Пригнулся к низенькой матери, отдав свой капюшон под её опеку. Высунул один наушник.
– Деньги-то есть у тебя?
– Да есть, конечно, – ответил он, с тоской подумав о своём кошельке, набитом только кучей мелочи на проезд.
– Да нет у тебя ни хрена! Я уже посмотрела. Держи, хоть жвачки своей купишь.
Он с радостью забрал новенькую купюру, которую, очевидно, приберегли для него ещё вечером.
– Спасибо, мам! Ну, пока! Давай. Двери не открывай никому только, а то опять тебе всякое говно втюхают, как сковородки те. А потом сама будешь меня доставать, что я не зарабатываю нихрена.

Заслушанный до тошноты плейлист надоел, когда Антон подошёл к остановке. Давно нужно было его обновить, но ничего стоящего всё никак не находилось. Слушать что попало – гораздо хуже тишины.
Ожидая свой автобус, он пялился на какую-то девицу, сам не понимая, что в ней такого? Ведь вроде нет ничего, а всё равно взгляд притягивает. Наверное, белым мехом на капюшоне. Был бы снег – смотрелось бы ещё привлекательнее.
Может, он просто по снегу скучал, по зиме? Конец ноября уже, а зимой и не пахнет. Для их мест – нонсенс. Серый город, голые деревья, засохшая грязь на дорогах, ветер, лезущий прямо в душу. Чем тут ещё заниматься, если не тянуться к снам и разглядывать белый мех на капюшонах невзрачных девиц?
Автобус скоро приехал. Антон забрался в него, пристроился в уголке, прижатый со всех сторон пассажирами. Можно вздремнуть. До «Ясного» полчаса добираться. На душе что-то защемило, но не так сильно, как порой прихватит по ночам или на очередной пьянке. Воспоминания опять лезли в голову. Оно и понятно – Новый год не за горами. Новая надежда, вроде как.

– Два черта на Домостроителей разъехаться не смогли, суки, из-за них пробка! А у меня, как назло, печка с утра троила! Где они только тачки такие берут, ёпт?
Валю несло. Антон сидел на переднем сиденье Валиной «газели», тупо уставившись на пальцы водителя, разукрашенные зоновскими татуировками. Всегда было интересно, что они значат, но прямо спрашивать об этом не хотелось. Антона с его бригадой везли на работу в очередной район. Старая «Газель» дребезжала так, что грозила вот-вот развалиться. Однако, всё то время, что Антон здесь работал, их верный железный конь упрямо и ворчливо справлялся со своей задачей. В салоне было сильно прокурено, но даже через впечатавшийся табачный смог прокрадывались запахи газа и машинного масла. Непривыкшему человеку в этом салоне долго усидеть не получится. Антон был человеком привыкшим. Курил в окошко, молча и невнимательно слушая о чём трещали коллеги.
Оля что-то жевала своими пухлыми губами и пальцами-сардельками цеплялась за еду крепко-накрепко, будто её вот-вот отберут. Она никогда не упускала возможности перекусить. Она работала дольше всех и за это время умудрилась даже набрать лишние килограммы в то время, как все остальные понемногу становились только стройней. Она, разумеется, жаловалась на мужа. Сначала на бывшего, потом на нынешнего.
Угрюмый Олег Васильевич уткнулся в свой новенький телефон, подаренный внуками, внезапно вспомнившими об его существовании. Он был пенсионером, жил один и прожить на свою пенсию решительно не мог. По первому впечатлению казалось, что он смотрит на всех свысока, но на самом деле, это был весьма дружелюбный и отзывчивый дед. Разве что чересчур одинокий и веющий тоской этого одиночества. Он в своей малословной манере поддерживал Олю, при этом не отрывая взгляд от экрана.
Последним в их «газельке» был Пашка. Он ещё школьник. Выпускник. Пытается, где может, зашибить лишнюю монетку в помощь матери-библиотекарше, которая воспитывает двух его младших братьев и их отца – беспросветного алкаша, если верить Пашкиным словам. Это был жизнерадостный малец. Без умолку трещал, даже когда его никто не слушал. Для него эта работёнка была одновременно и поводом гордости перед матерью и предметом стыда перед своими друзьями-гопниками, для которых вся честная работа считалась «западлом». Он трещал что-то маловразумительное, ни к кому толком не обращаясь.
Антон видел в этом мальце себя, десятилетней давности. Правда, если для себя он вглядывался хоть в какое-то будущее, то для Пашки исхода быть не могло. Антон с Валей даже поспорили пару месяцев назад на тысячу, что Пашка «сядет» в течение года. Пашка сидел сейчас с ними. Антон пока выигрывал спор.
– Чё, ёпт, где-то здесь, ага?
– Да, вот у «свечки» тормозни.
Валя прекрасно знал все места, где они работали, но отчего-то каждый раз уточнял это у старшего в бригаде. Сегодня старшим был Антон. Геннадий Дмитриевич заболел (запоем, скорее всего) и оставил Антона за главного.
Валя остался на водительском месте, а все остальные высыпались на улицу. Прямиком под завывающий между безликими многоэтажками ветер, пахнущий зимой.
– Ладно, работаем, как работали. Пашка, ты помнишь куда идти?
– Да, капитан!
– Пойдёшь с Олей.
Пашка скривился. Оно и понятно. Оля ходила очень медленно. Когда еды в обозримом пространстве не было, она ещё и курила одну за другой. При всём этом, с работой она справлялась быстро и качественно.
– Васильич, ты тогда бери дальние свечки и вот эту девятиэтажку.
Олег Дмитриевич только кивнул и полез в кузов «газельки» за своим пакетом.
– Я пойду по домам вдоль этого двора и до Кузнецова. Там все встретимся у остановки. Валя должен туда подъехать. Давайте сегодня быстренько всё сделаем и домой.
– Что, опохмелиться хочется, кэп? – ехидно ухмыльнулся Пашка, однако тоже полез за пакетом.
– Иди нахер, – беззлобно ответил Антон.
Бригада разбежалась по району. Рабочий день начался так же, как и всегда.

– Антон?
– Да?
– Ты в курсе?
– Да.
– Тогда, слушай адреса. Морозова 15, второй подъезд, 66. Потом Морозова 17, первый подъезд, на девятом этаже скинь. Красноармейцев 14, корпус 3, шестой подъезд, в 158. Пока всё.
– Ясно, сделаю.
«До Морозова ещё три остановки. Красноармейцев вообще в конце маршрута. Можно не напрягаться».
Антон продолжил заниматься официальной работой. Он немного переживал, станет ли бригада его слушаться, но они всё поняли и делали как надо. От этого даже похмелье стало ещё чуть легче. Правда, приближаясь к улице Морозова, Антон чувствовал неприятный холодок, крадущийся по спине.
Если его сцапают – это конец.
Первые три адреса прошли гладко. Антон отчитался, ему сказали ждать следующие.
– Пообедаем? – потирая ладошки и плотоядно ухмыляясь, последней в «Газель» забралась Оля.
– Давайте, – кивнул Антон. – Валя, тормознёшь тогда у той «Пятёрочки», новой.
– Сделаем.

Обед в «Газеле» – зрелище малоприятное. Все усердно жуют прохладную еду из пластиковых контейнеров, чавкают, к обычной вони машины прибавляется аромат прихваченных с собой яств. Всё это сливается в один запах, который может вызвать всамделишную тошноту и рвотные позывы.
Антон пошёл кушать в шаурмечную через дорогу. Он немного знал парней, которые там готовили, здоровался с ними за руку, надеясь, что тем самым обезопасит себя от откровенной просрочки.
Наевшись, он курил у крыльца, когда к нему подошёл Пашка.
– Чё, Антоха, сегодня по той теме тоже работаем?
– Чего? – чуть не поперхнулся затяжкой Антон. Он и подумать не мог, что Пашка знает. Валя – то ещё трепло. – Раскладывай давай газетки, без лишних вопросов.
– А я чё, не раскладываю, что ли? Слушай, а не подгонишь мне пакетик? Из зарплаты даже можно вычесть. Скажешь Дмитричу, и всего делов.
– Пашка, отвали, а?
– Да ладно тебе, все свои.
– Ты этого балабола Валю больше слушай. Мы газетку по почтовым ящикам раскладываем. Понял?
– Ага, конечно.
Антон замолчал и долго смотрел прямо в это молодое, веснушчатое лицо, с неаккуратным пушком на щеках, который Пашка собирался превратить в полноценную бороду, и красными угрями на лбу и щеках.
– Не надо оно тебе. Думать даже забудь в себя что-то пихать. Слыхал же по новостям: трое с нашего района наглухо от какого-то дерьма отъехали, что в подъезде нашли. Ещё младше тебя.
– Ой, Антох, давай не грузи. Нет, так нет. Скажи сразу и мозги мне не сношай.
– Ладно. Нет.
– Ясно всё с тобой. Я от пацанов слышал, что ты раньше ровный тип был, а теперь во что превратился? Съезжать тебе от матушки давно пора.
– Пошёл нахер отсюда, придурок малолетний, пока бычок об глаз не потушил.
Пашка был обидчивым. Такова уж среда, в которой он вырос. Антон ни разу не удивился бы, если бы тот полез на него с кулаками. Пашка, кажется, сам об этом подумал, но вовремя осёкся, покривил мордой и ушёл в сторону Валиной «газели».
«Неплохой малец. Только вариантов у него с такими темами будет всё меньше и меньше».

– На четвёртый подъезд в 179 положил?
– Конечно.
– Странно, жалуются, что нету.
– Всё на сегодня?
– Нет, ещё адресок. Туда всё скидывай. Широтная 171, без корпуса.
– Понял.
– Газет много осталось?
– Не особо. Через часик закончим.
– Молодцы.
– Какая квартира-то на Широтной?
– Без квартиры. Восьмой этаж. У мусоропровода кидай. Повнимательней только там. Чуть что, сразу сваливай.

Высокая свечка, где на этаж по две квартиры. Антон отточенным движением разложил газету по почтовым ящикам. Последний серьёзный заказ на сегодня. Последний этаж. Унылые чёрные двери из железа. Что за этими дверьми? Кто знает?
Вот только одна, на восьмом, чуть приоткрыта. Словно его, Антона, там ждали. Потяни за ручку и заходи. Наваждение подталкивало руку к двери, но здравый смысл взял своё. Каждый раз здравый смысл брал своё. Ну, почти.
Антон спустился к мусоропроводу, положил позади него остатки дури. Собирался было разогнуться и отправиться домой, как увидел свёрток, завёрнутый в их родимую газету. Антон почесал бороду, посмотрел на него. Что там может быть? Деньги? А стали бы их хранить в подъезде? Вещества? Да нет, не может быть, что их там так много!
Антон протянул руку к пакету, когда раздалось этажом сверху:
– Всё, иди за понятыми. Вы, двое, – ищите бабки. Не в унитаз же он их слил. Лёша, прошмонай подъезд, мало ли что ещё найдём.
У Антона перехватило дыхание. Забыв, как дышать, он схватил свёрток, засунул его в пакет к оставшимся газетам и на цыпочках начал спускаться по лестнице. Здесь главное и не бежать, как угорелый, но и не стоять на одном месте.
Антон никого не встретил на лестнице и внизу. Он вышел на свежий воздух, прибавил шагу и вернулся к своей бригаде. До конца смены было ещё часа полтора, но Антон так поторапливал своих коллег, что к конечной остановке они шли уже через минут сорок.
Антон, по большей части, молчал. Ему не терпелось вернуться домой и пересчитать найденные деньги.
Неужели, это оно?

В пакете оказалось ровно полмиллиона рублей. Не такие уж и большие деньги, которые для Антона были манной небесной. Мать шаркала за закрытыми дверями в своих старых тапочках, что-то шипела про себя. Антон разложил купюры на диване и переводил взгляд с них на телефон. Он просчитывал варианты. Будут ли его искать из-за этих денег? Как сильно его будут искать, если всё-таки будут? Безымянная операторша с радостью сольёт все его данные, стоит лишь чутка на неё надавить.
– Антоша, ты чего закрылся? Что ты там делаешь?
– Отдыхаю, мам!
«Нет, матери они не сделают ничего плохого. Да и все подумают, что это мусора деньги подрезали. А если среди них есть крыса? Пойдут ли они до конца за этими бабками? Ох, матушка, лучше бы ты померла уже, не мучалась».
Антон решил наконец, что либо сейчас, либо никогда. Старая спортивная сумка быстро наполнилась вещами. Секретный карман на её дне заполнился деньгами. В кошелёк перекачивало тридцать тысяч на первое время. Покурив на балконе, Антон сжёг в пепельнице-банке пакет и газетную упаковку, в которую он был завёрнут.
– Ты куда? Я пельменей сварила. Иди, покушай.
– Не, мам. Я поехал.
– Куда?
– К Ане.
– Когда вернёшься?
– Никогда, мам.
– Поешь сперва. Чего на голодный желудок на мороз идёшь? Весь день работал и опять куда-то намылился? Опять пить будешь?
– Нет, не буду.
Антон оделся, тщательно зашнуровал ботинки, крепко обнял мать, отчего она даже засмущалась.
– Ты бы на дачу съездила. Зима уже вот-вот. Сама знаешь, сколько за коммуналку отстёгиваем. А там печка. Я дяде Андрею напишу, он за тобой присмотрит.
– Да вот ещё… – в сморщенном лице матери проблеснула слабая искорка понимания всей серьёзности ситуации. – Вот если бы ты со мной поехал. Куда всё убегаешь и убегаешь? Сходил бы хоть пельменей покушал.
– Мам, я к Ане. Я обещал ей. Помнишь?
– Ты тепло оделся?
– Ладно, я Андрею позвоню сегодня. Собирайся давай. На даче зазимуешь. У тебя там закладок больше, чем в подъездах валяется.
Антон поцеловал мать в сухой и тёплый морщинистый лоб, закинул сумку на плечо и под её тревожный, но несвязный бред бросился вниз по лестнице. Она просто не могла и не хотела понимать всего, что он ей говорил.

Аня не брала трубку, не отвечала на сообщения. «Забыла. Заставила себя забыть. Стерва».
На электричке Антон доехал до областного центра. Незнакомый город пугал своими мрачными и высокомерными домами. Таксист содрал целых пятьсот рублей до аэропорта.
Антон двигался, будто по инерции. Плыл по течению нежданных перемен. Старался не думать. Откидывать от себя любую мысль. Вот окажется в Москве, там и подумает.
До ближайшего рейса было три часа. Антон устроился в зале ожидания, едва повесил голову и закрыл глаза, как сквозь привычную боль в ногах и плечах от тяжёлых пакетов с газетами провалился в сон.
Снился детдом. Постоянные драки, крики, голод. Старшеклассники, которые издевались над младшими, переходя в этом любые рамки дозволенного. В основном доставалось пацанам, но и Аня однажды попала под их хищные взгляды. Антон тогда заступался за старшую сестру, как мог, а в итоге впервые в жизни ощутил, как сложно вставать с утра после ночи побоев.
В коротком и нервном сне в аэропорту, Антон одолел всех обидчиков. Он спас Аню, увёз её далеко-далеко. Там, где всегда тепло и солнечно, там, где море, где волны, где тёплый песок и обволакивающее чувство безопасности.
В реальности Аня вернулась растрёпанной и потерянной. Антон увидел её только на следующий день, когда едва мог разбитыми губами дать ей свою детскую клятву, которую невозможно забыть: всегда оберегать её до самой смерти.

– Уважаемые пассажиры, объявляется посадка на рейс №…
Антон вырвался из забытья воспоминаний. Он первый раз в жизни летал на самолёте. Все формальности перед посадкой казались страшной диковинкой. Однако, наполненный верой в себя, он всё же смог нигде не налажать и оказаться на своём месте в своём самолёте.
Четырёхчасовой перелёт прошёл спокойно. Большую часть времени Антон спал. Не переставал сниться детдом, а ещё почтовые ящики, которые он заполняет газетами и пакетиками с наркотиком, а ещё мама и Аня.
Мама, конечно, была не их родной мамой. О той никто ничего не знал. А если и знали, то не хотели о ней говорить. Сдала и сдала малолетних детей, куда надо. О чём тут ещё говорить, что обсуждать?
Мама – настоящая, не биологическая – взяла их с Аней поздно. У неё умер муж, ей в то время было под пятьдесят. Последняя искорка жизни перед наступающей ночью. Два сорванца десяти и двенадцати лет. Один плачет всё время почти, другая зыркает из своего угла, словно какой-то дикий зверёк. И всё же дети в доме, и всё же радость и смысл жизни. Поставить их бы на ноги, успеть перед концом. Хоть что-то хорошее сделать напоследок.
И она старалась. Всю себя отдала детям, с презрением встречая тягостную усталость – попутчика воспитания. Антон мало чего конкретного помнил от неё хорошего. После детдома, когда слёзы от страха неизвестности подсохли, весь мир мигом посветлел. И мама была центром этого света.
Всё в этом самолёте сливалось воедино. И первый вкус шоколадного мороженого, и первая неумелая партия в шахматы, и Гарри Поттер, пять книг которого нашлись в мамином доме и приучили Антона к чтению. А потом резко первые её провалы в памяти, таблетки, её блуждания по ночам. Истерики, которые закатывала Аня, пытаясь через злобу к приёмной матери избавиться от злобы на саму себя. Мама сперва ухмылялась и извинялась, а потом просто обо всём забывала, менялась, блеск в глазах затухал. Вроде та мама, что и была, но только внешне. А когда Анька уехала, то мать будто подменили. Вечное ворчание, придирки, а в то же время и молящий взгляд на Антона, чтобы оставался с ней, чтобы не бросал до конца. А он взял и бросил. Бросил, ради глупой детской клятвы, которой жил, в которую вкладывал столько надежд, что не мог не лететь ей навстречу, бесповоротно всё бросив.
Антон поаплодировал вместе со всеми пассажирами окончанию полёта и прикосновению шасси к взлётной полосе. Вышел из Шереметьева. В Москве шёл ноябрьский дождь. Очередное новшество в жизни Антона.
Таксист запросил целых пять тысяч. Антон дал бы и пятьдесят, но сторговался за две пятьсот до не самой плохой в мире гостиницы. Оба остались довольны поездкой. В гостинице нашёлся маленький, но уютный номер не так уж и дорого. Там была кровать, шкаф, миниатюрный столик, бывшие когда-то тепло-бежевыми обои и коричневые шторки. Крошечная ванна с туалетом оказались чистыми и приятными. Хороший штаб для развёртывания поисковой операции по обнаружении в этом громоздком городе родной сестры.

Первый день прошёл впустую. Антон спустился за сигаретами в ближайший магазин, взял там две бутылки водки, выпил их, глядя через окно на окраины Москвы и периодически набирая номер сестры, а потом уснул мёртвым сном. Точнее, упал на кровать и вырубился моментом.
Второй день начался с того, что он долго обмокал под прохладным душем. Идеальный план, составленный в своей спальне, в Москве превратился в очередной идиотский поступок. За номер придётся доплачивать уже завтра. Полмиллиона с каждым днём пребывания в столице теряли свою феноменальную провинциальную значимость.
Когда стемнело на второй день пребывания в Москве, Антону резко стало так грустно, что он чуть было не расплакался. Он думал о матери и молил бога, в которого он никогда не верил, чтобы с ней всё было хорошо. Он переживал за Аню, боялся ложиться спать, чтобы не увидеть её мёртвой во сне.
Антон переборол желание снова нажраться. Он ушёл из гостиницы и впервые в жизни проехался в метро (поездка его не впечатлила). Спонтанно решил выйти на Тверской. Бродил по улицам, пялясь по сторонам, натыкаясь на прохожих, которые, не сдерживаясь, покрывали его матюгами. Свернул наконец в какой-то парк с фонтаном и памятником Ленина. Одиночество и собственная никчёмность обрушились на него с такой силой, что он сомневался, сможет ли хоть когда-то подняться с этой лавочки.
Телефон издал требовательную трель. Звонила Аня.
– Алло? – до конца не веря в то, что она перезвонила, ответил Антон.
– Что названиваешь? С ней что-то?
– С мамой нормально всё…
– Она нам не мать. Сколько тебе это нужно талдычить? Чего звонил тогда?
– Аня, я в Москву приехал. Слушай, я денег нашёл. Давай уедем, как тогда хотели, в детдоме. К морю, все дела. Я ведь тебе обещал, что заработаю денег на это… стой, не перебивай… Да погоди ты! Я серьёзно тебе говорю! Я тебе слово тогда дал, что буду оберегать тебя? Я его сдержу. Где ты?
– Ой, ну и придурок ты… Что, правда в Москву припёрся? Сколько газеток для этого разнёс?
– Завязывай, давай.
– Ты бухой, что ли?
– Нет.
– А говоришь, будто бухой, – вздохнула Аня. – Ну ладно, где ты?
– На Тверской вышел. В парке каком-то или типа того.
– Короче, дуй обратно в метро и едь на Балтийскую. Понял, не потеряешься?
Аня, как всегда, сквозила каким-то душевным ядом и выставляла его неразумным дитём.
– Нет, разберусь. Там куда?
– Постоишь у входа и подождёшь меня.
– Ладно.
– Стой, у тебя и правда деньги есть?
– С собой немного, остальное в гостинице.
– Сколько с собой?
– Тысяч двадцать.
– О! Ну нормально. А в гостинице сколько?
– Не скажу.
– Ну и хер с тобой, что я тебя упрашивать буду? Через два часа к Балтийской подойду. Бабки не трать.

Антон пару часов слонялся у входа в метро. Скурил все сигареты, сходил за новой пачкой. Не удержался и взял пакет дешёвого вина. Тайком попивал его в каком-то дворике, гипнотизировал телефон.
Он волновался перед встречей с сестрой. Какой она стала за эти три года в Москве? Чем она живёт? Антон догадывался, но старался отбросить эти свои догадки подальше. Думал о море, которое он никогда не видел. Верил, что обязательно легко и быстро устроится на работу на новом месте и будет получать гораздо больше, чем дома. Скоро заработает им на собственную квартиру. Лучше, на целый большой дом. Они с Аней заведут семьи, будут все дружно жить под одной крышей. Он обязательно научится плавать, научит этому своих детей. Мальчика и девочку. Приторное красное вино рисовало в его воображении красавицу-жену, обязательно черноглазую, дородную, с длинной чёрной косой. А можно и без всего этого, лишь бы любила и не врала.
– Ну и где ты? Только не говори, что ты обдолбался и решил меня разыграть. Хрен я когда трубку возьму!
– Нет! Я тут, во дворике. Подожди минутку.
Антон влил в себя остатки вина и чуть ли не бегом бросился обратно к метро.
Аню он сперва не узнал. Просто скользнул по ней взглядом и продолжил выискивать свою сестру в толпе прохожих. Он искал девочку, девушку, опрятную и хорошенькую. Вылизанную столичным лоском. К нему подошла уставшая баба. Потрёпанные джинсы, невзрачная куртка мерзко-зелёного оттенка, тощее лицо, жидкие и тонкие волосы из-под вязанной шапки.
– Припёрся всё-таки, да?
По телефону её голос не был настолько прокуренным. Они стояли и смотрели друг на друга, разглядывали оценивающе. Антон машинально закурил первым, Аня следом.
– Хреново выглядишь, братец.
– Обнимемся, что ли?

Они сели в её машину, припаркованную в пятнадцати минутах ходьбы от метро. Все пятнадцать минут прогулки они почти не разговаривали.
Сердце Антона жалобно сквозило разочарованием. Не так он представлял эту встречу. Не такую зиму он ожидал, когда, уезжая, Аня сказала ему приезжать зимой. Лучше, под Новый год. Любимый их детский праздник. Все эти разговоры, мечты, ожидания, скудные детдомовские подарки от меценатов, а потом все те торжества, что устраивала для них мама. С ёлкой, дедом Морозом (к которому достаточно взрослые Аня с Антоном отнеслись очень скептически, но не подали вида, чтобы не расстраивать новую, единственную мать), настоящими подарками, настоящим духом праздника. По обочинам московских дорог лежали лужи и грязь. Заунывно выл ветер. Аня молча везла его куда-то, без капли радости на лице от встречи с родным братом. Чувства праздника не было и в помине.
– Так говоришь, с деньгами приехал? – откашлявшись (весьма неприятно), прервала наконец тишину Аня. Вовремя. Антон от действия вина начинал закипать и с минуты на минуту грозил взорваться накопленным негодованием.
– Ну, – кивнул он. – Где живёшь-то?
– В жопе. Ладно, так сколько у тебя? Сейчас, хотя бы?
– Ну, та же двадцатка. Без пары сотен. Я вина и сигарет взял.
– Понятно. Что, дашь мне пятнадцать? Сейчас в одно место заедем, а потом нормально посидим где-нибудь.
Антон молча протянул ей деньги из кошелька. Аня с такой жадностью их схватила, что чуть не съехала на обочину. Зато впервые улыбнулась.
– Ну вот и от братца немного толку вышло! Так откуда бабки взял? Неужели откладывал? Слушай, приоткрой окошко, от тебя синькой несёт на весь салон.
– Долго бы мне копить пришлось. Давай лучше ты рассказывай. Чем занимаешься-то вообще?
Аня странно на него посмотрела. Словно этим взглядом подтверждая то, о чём думал Слава. Короткий взгляд словно говорил: «Сам не догадываешься?» Однако, Аня начала говорить:
– Да так, бизнес один – она произнесла это слово явно проговаривая букву «е» с ноткой презрения. – Деньги небольшие, но на жизнь вроде хватает. Я сперва полгода официанткой оттрубила. Но не моё всё это: «здравствуйте», «до свидания», «приятного аппетита». Ещё и с милой улыбочкой на морде. Да и весь доход на чаевых. Оклад – курам на смех. Потом помотало меня изрядно. Тут ритм сумасшедший…
– Это да. Может, в магазин заедем?
– Да погоди ты. У меня есть выпивка дома. Бухаешь, братец?
– Бывает.
– Ладно. Ну так и вот, нашлась у меня подружаня, пристроила курьером в свой магазин букетов и корзинок. В общем, нормально всё. Я и с бухгалтерией ей помогаю. Ну и так, кое-какие подработки у меня есть. Квартиру снимаю у одной бабульки. Она во мне приличную девицу видит, – Аня явно усмехнулась, – сдаёт недорого. Жить можно. Скромно правда, но можно. Так сколько ты с собой привёз?
– Достаточно. Давай уедем отсюда, Ань? Машину продашь, переедем к морю, как я обещал тебе. Помнишь? Заживём нормально.
Аня проехала два перекрёстка молча. Потом резко свернула в один из дворов. Казалось, она пропустила предложение брата мимо ушей. Остановилась у длинного высокого дома.
– Ладно, давай у меня всё обсудим. Ты где остановился?
Антон ответил.
– Далеко. У меня тогда переночуешь. Я завтра выходная. Сейчас, я быстренько.
Она вышла из машины. Через секунду заглянула внутрь.
– А дай ещё тысячу?
Антон молча протянул ей две. В кошельке оставалось всего ничего. Да и было у него всего-ничего по меркам этого города. Этим он успокаивал себя, уверял себя, что всё хорошо, никто его не ищет, никто не ворвётся в квартиру матери посреди ночи. Антон сделал магнитолу погромче. Увлёкся поиском подходящей музыки. Она всё не находилась. Вернулась Аня.
– Хватит уже радио щёлкать. В бардачке флешка. Ага. Ты всё ещё по музыке у нас прёшься?

Аня жила в хрущёвке с недавним капитальным ремонтом. Почему-то в её подъезде Антону стало комфортней, чем за всё время пребывания в Москве. Профессиональным взглядом окинул почтовые ящики. Хорошие, новенькие. В такие газета сама просится. Квартира тоже была знакомой планировки. Прихожая, туалет с ванной, комната, кухня, спальня. Аня пошла в душ, Слава нашёл в холодильнике полупустую бутылку неплохого виски. Бокалов не нашёл. Налил немного в простую кружку из-под чая. Вышел перекурить на балкон. Вид на двор показался ему уютным. За столько километров позади остался родной город, а тут в столице куришь на балконе и словно слышишь его эхо.
Аня вышла из душа в милом розовом халатике. От неё приятно пахло. Но этот запах не был родным и знакомым с детства. Антон обратил внимание на её глаза. Они нездорово блестели, а зрачок был гораздо больше обычного.
– Ага, бухаешь уже! – весело приветствовала его сестра, заметив бутылку на столе. – Давай я тебе хоть нормальный стакан дам.
– С лёгким паром! – весело приветствовал брат сестру. Потом добавил гораздо менее весело. – И давно ты торчишь? Я тебе на это деньги давал?
Антон знал, что на это. Антон ненавидел себя, что давно знал, но всё равно дал эти деньги. Наверное, ему хотелось видеть сестру такой весёлой и бодрой, какой он знал её.
– Ой, да пошёл ты в жопу. На, смотри, что я в интернете нашла.
Она протянула ему свой смартфон. Старенький, но айфон. Антон сперва растерянно взглянул на экран, но потом прочитал всю новость до конца. Налил себе ещё виски, игнорируя протянутый сестрой бокал, обратно в свою кружку.
Владельца их газеты, Степана Арнольдовича, арестовали и вменяют ему торговлю наркотиками, мошенничество, рэкет и даже заказное убийство. Далее шло разъяснение всех его тёмных делишек. В основном упор шёл на распространение наркотиков под прикрытием распространения бесплатной и ходовой по городу газеты. Объявления предъявлены и группе лиц, находившихся с ним в сговоре. Антон узнал пару имён. Скандал грозил прогреметь на всю Россию.
Он не знал, что и думать. Вряд ли его кто-то будет искать. В квартире Степана Арнольдовича были изъяты тридцать миллионов рублей и двести тысяч долларов. При таких масштабах, кому интересны копейки в руках Антона? Пресса задумывалась о деньгах, скрытых в электронном виде, которых, естественно, предполагалось гораздо больше.
Непроизвольный облегчительный выдох прорвался между губ Антона.
– Оттуда ведь твои деньги? – ехидно улыбалась Аня. – Сколько сорвал? Колись давай, братец. Я ведь не отстану. Если лямов десять, то я прямо сейчас вещи собираю и валим отсюда. Ну, сколько? Больше? Так мы с тобой бизнес-классом полетим до Майями. За визы не парься, я подсуечусь. Счёт, правда, придётся открыть. Так сколько у тебя? Антош, не томи!
Антон вернул ей телефон, пожал плечами и ответил:
– Где-то четыреста пятьдесят.
– Зелёных?
– Наших.
Настроение Ани тут же упало. Она налила себе виски, выпила, задумалась. Повторила процедуру.
– Ну и дурак. И что ты тогда припёрся? На какое, нахер, море ты меня зовёшь? Совсем придурок? Да мы только по сотне отвалим, чтобы нас за границу пустили! Переведи, что останется, на еврики. Что, будешь сестринской дыркой в Европе или Америке торговать, чтобы брюхо набить?
– Аня! Заткнись.
– А чего, заткнись?! Держит он слово, Дон Кихот недотраханный! Мне прикажешь с тобой ехать и потом опять по помойкам жратву выбирать? Пошёл ты нахер!
– Слушай, не обязательно же за границу? Поедем в Сочи, или Краснодар. Я там устроюсь быстро. Квартиру снимем, купаться будем каждый день…
– Ой, ну и дебил ты. Сидел бы на жопе ровно в нашем Мухосранске, за той говно подтирал. Попёрся. Нахрена? Сам не знает.
– Ладно, и чё ты предлагаешь? – Антон начинал злиться. Осунувшиеся и обдолбанное лицо сестры действовало на нервы. Тёмные волосы, спадающие на плечи, превращались в червей. Ни дать, ни взять – Медуза Горгона.
«А ведь она всё толково говорит. А я припёрся. И что теперь? Слова, слова. Как всегда, она у нас мозг, а я тупой и непутёвый братец».
– Да ничего я не предлагаю! Это ты тут приехал, царь херов. Заберёт он меня, какие-то свои идиотские обещания детские, видите ли, сдержать решил. Сейчас я приду.
Она убежала в ванную. Антон поднялся со своего места, прошёлся по кухне. Теперь у него остался в голове лишь один вопрос: «Что я здесь делаю?»
– А знаешь, как я на самом деле выживаю? – прямо с порога начала Аня. – Официантка, курьер. Это всё хорошо. Но на самом деле, я здесь мужиков принимала пачками! Вот прямо на этом столе! Чего ты морщишься, сам не догадывался? У меня на сегодня был один, крутой, из Газпрома. А я на тебя его променяла. Братец ведь, туда-сюда! – Анины глаза стали ещё безумнее. – Это мой хлеб, который в глотку не лезет! Что ты вообще там знаешь о жизни, о слове? Типа так просто у тебя всё? Нашёл какую-то денюжку и всё, щас заживём? Да нихрена подобного! Всё у нас с тобой через жопу с самого детства. Такие уж родились. Чего ты там мечтаешь, держишься за херь какую-то? Море, песочек, ветерочек, детишки, соседушки, работа в кайф и денег до жопы? А не бывает такого! Раз родился в дерьме, то изволь и жить в дерьме! Никуда ты от него не выберешься, не скроешься. Так всегда было и будет.
– Как всегда, – тоскливо протянул Антон и двинулся в прихожую. Воздуха стало мало. Сестры стало много, и это много вдруг превращалось во что-то мерзкое, отталкивающее и неприятное.
– Всё, спёкся? Ну я тогда тому мудаку с Газпрома позвоню. А, как тебе такое? Можешь подождать, а потом посмотреть, как сестрёнку имеют, ведь мне не привыкать, меня жизнь с самого детства имеет.
Антон никогда не поднимал руку на сестру. До этого дня. Он влепил ей звонкую затрещину. Потом принялся обуваться. Ему казалось, что эта затрещина принадлежала всему миру, который всегда не то, чем кажется. Всё в нём не так. Все эти слова, стремления, всё это бегство к лучшей жизни всегда пахнет дерьмом, выглядит дерьмом и само собой есть – дерьмо.
– Прости. Слушай, я обдолбалась что-то. Останься, а? Тут, в Москве этой, не поверишь, как одиноко. Антош? Помнишь, как тогда в первый раз погулять вышли, нас мамка отпустила? Ходили, глядели по сторонам и так хорошо было. А потом ту лужу нашли, пруд этот… как он там называется? Представляли, что это море. Ты тогда руками барахтал, волны изображал…
Антон оделся и открыл дверь. Он не останется с ней ни секунды. Аня из детства мертва. Такой Ане не нужно море. Пусть живёт своими воспоминаниям. Может, они скрасят минуты под мудаком из Газпрома.
Он обернулся напоследок. Сестра показалась сморщенной, маленькой, неизвестной. Она уже молча смотрела на него своими расширенными зрачками. По бледной коже проступал лёгкий румянец. В подъезде пахло чем-то печёным.
Ещё немного этого противостояния, и Антон побежал бы собирать сумку своей сестры, высыпать наркотик в унитаз, тащить её за собой, хоть за шкирку, до самого морского берега, но… У неё зазвонил телефон, она достала его из кармана халата.
– Алло? А, привет-привет. Слушай, да, передумала. Сегодня смогу. Заезжай через часик… ага… ну это можно. Я тебе ещё хотела сказать кое-что…
Аня закрыла дверь перед братом. Антон подавил желание её выбить, потом выбить дурь из Аниной башки. Он спустился вниз, нашёл номер дома, вызвал такси.
Когда машина подъехала, он вытер слёзы рукавом, сел внутрь, отдал последнее, что осталось у него в кошельке.

К аэропорту он подъезжал, желая, чтобы самолёт разбился. Чтобы он упал и первым делом пришибло Антона. Билет до Сочи оказался дороже, чем от его родного города до Москвы. Ужин в аэропортовском фастфуде оказался дороже двух бутылок водки, выпитых в прошлой жизни.
Его почему-то потрясывало. Антон старался заснуть в ожидание рейса, но сон никак не шёл. Хотелось заставить себя ни о чём не думать, но это тоже не получалось. Образы витали в голове, сооружаясь в печальное слайд-шоу его жизни. Его прошлой жизни.
Теперь всё начнётся заново, с пресловутого чистого листа. Данное в детстве слово выгорело, как последняя спичка. Ему нужно двигаться дальше.
Был ли он уверен, что у него получится, когда пристёгивал ремень при взлёте?
Нет, ни капельки.