karapuz : сандалии в дырочку



Этих двоих, опередив свой внутренний голос, он заметил боковым зрением - как по-хозяйски вошли в зал, огляделись и лениво двинулись в его сторону. 
 “ Допрыгался...- спохватившись, привычно забубнил внутренний голос - Сейчас тебя, балбеса, выведут... за углом снова будет ждать черная Волга, а в ней - кредиторская морда ... Ещё одним целым ребром станет меньше." 
В боку моментально заныло. 
Время споткнулось, и почему-то захотелось немедля отлить. 
Он незаметно поёрзал, напряг пресс, опустил глаза и уставился в пол, соображая, сколько и кому должен. 

Когда две пары черных ботинок остановились у его пыльных сандалий в дырочку, время качнулось и тронулось.


Уходили плечом к плечу. Со стороны казалось - в обнимку. 
За углом действительно ждала Волга.
Из машины, помогая себе руками, вылез майор милиции с добрым лицом артиста Леонова.
Ну, хоть бить не будут, отлегло у него от сердца. 
 “Пока не будут…”- возразил внутренний голос.
- Такой –то? - осведомился майор, рассматривая его в упор.
- Такой-то, - с готовностью кивнул он. 
Ехали молча.
Зачем он им понадобился? Играет по мелкому, долги - не сразу - но отдает.

 “Допрыгался." - отозвался гаденыш внутри.



Зеркало заднего вида транслировало хмурую рожу водителя и его собственную, по-детски удивленную увиденным в отражении.
Он, впервые за долгое время, всмотрелся в нее и невольно констатировал, что жизнь хоть его и пожамкала, но не настолько, чтобы захотелось блевануть, глядя на себя.
Физиономия особых изъянов не имела. Недостаток растительности на голове с избытком возмещала жесткая, как проволока, щетина, начинавшаяся чуть пониже глаз.
Роста он, если хорошенько расправить плечи, был не ниже многих.
Выпивал он, если подворачивался повод, не чаще некоторых.
Были, если можно так сказать, в его жизни и женщины. 
Правда, стоило ему дать слабину, как каждая из них норовила слепить из него другого человека.
Какого именно другого - он искренне не мог понять.
Сам себя он вполне устраивал и потакать желаниям совершенно посторонних тёток категорически не желал. Для особо напористых особей выработал безотказную тактику - засыпал. Иногда стоя.
По прошествии некоторого времени тетки, сердито цокая каблуками, уходили восвояси, а он, перед тем, как хлопала дверь за очередной из них, каждый раз узнавал о себе что-то новое. Формировал опосредственное представление о том, каким не должен быть тот, "другой" человек.

Машина остановилась: приехали.



Майор негромко выругался - по кабинетам отделения бродили люди в комбинезонах, резиновых сапогах и намордниках. Сеяли белый порошок: травили насекомых. 
В камере, куда его привели и оставили, на лавке свернувшись калачиком дремал сухонький дед в войлочных тапках. 
От лязга железа дед очнулся, бодро, как по команде, сел, протер глаза, и задорно погрозил ему кулаком.
Потом, юркнув под лавку, нашарил и выудил узелок. Развязал его и извлек красную боксёрскую перчатку. 
Боксёрская перчатка при ближайшем рассмотрении оказалась невероятных размеров помидором. 
- Сердце! Бычье! – закричал что есть силы дед.
Как фокусник, выхватил прямо из воздуха газету, мигом расстелил ее на сдвинутых коленках, поддел огородное чудо заскорузлым пальцем, вспорол, разломил на два ломтя, после чего вытряхнул из кармана початый брикет бульонного кубика, раскрошил его на помидорную мякоть и протянул большую из половин. 
Дед был симпатичный, жилистый, с белым пушком на темечке и простодушным испитым лицом.
Он сел рядом:
- За что вы тут?
 - А! - отмахнулся дед и, придвинувшись, гаркнул ему в самое ухо - Ты ешь, сынок!

Ели, обливаясь соком. Помидор казался сахарным.


 - Служил я! - утершись рукавом, снова крикнул ему в ухо дед. - На Камчатке!
И потыкал большим пальцем себе за спину.
 - Занесло! Дальше только Америка, - сказал он, чтобы поддержать разговор.
 - Я как думал? – вытаращил глаза дед - Думал - уйду со сверхсрочной, пчел заведу, внуков буду нянчить... Пятьдесят лет - нешто возраст?... Раз прихожу домой, а мне соседка, как обухом: умерла твоя Любушка! Жену мою Любой звали. Я ей: как? что? А она мне: иди, шляйся дальше! - изображал дед в лицах - Я - в морг. Дети - там. Обнялись мы, заплакали… 
Дед сделал паузу, залез в карман, вытащил бурую тряпку, высморкался и продолжил на полтона ниже:
 - Похоронил я мою Любушку...да...А сам детям в глаза смотреть не могу, соседка тогда правду сказала! Я ведь в те дни сильно выпивал, звездочку обмывали... Опоздал, стало быть, не уберёг мою голубку... Промаялся я так с месяц, квартиру продал, деньги все до копеечки детям оставил, собрал свой чемоданчик и – к товарищу… 
Тут дед опять умолк, видимо застигнутый какой-то мыслью или воспоминанием .
 - Занесло! - побагровев, закричал вдруг дед с удвоенной силой и вскочил с места - Двадцать шесть годков уже, двадцать шесть! Бомжуем с тем товарищем…
Топнул тапком и затрясся, сморщившись всем лицом. 
 Спустя минуту успокоился, сел:
- Зовут… внуки зовут... приезжай, пишут, мы за тобой ухаживать будем… внучка на четвертом курсе медицинского, заканчивает уколы там али еще что… А как разыскали-то меня! - опять встрепенулся дед - это когда я в больничку попал с... как его... люб... люмбаго, что ли... кукишем во как! скрутило, - дед сложился пополам, изображая кукиш - спасибо, люди подобрали, и доктор тамошний, Тимофей Игнатьич, хороший такой доктор! справки обо мне навел... Нашелся, стало быть, я... - дед растроганно пошмыгал носом и закончил - Документов нету пока. Майор здешний - дед потыкал большим пальцем в потолок - Евгением Петровичем звать... тоже очень, очень хороший человек! есть! есть люди!... - дед яростно потряс кулаком - обещался временное мне выправить...
И перевел дух:
- А ты-то, сынок, как сюда угодил? 
На него участливо смотрели дедовы глаза.
Вместо ответа он встал и подошел к оконцу с решеткой, за которым буйствовал солнечный день. 
"Для кого-то другого такой день - подарок, другие умеют радоваться простым вещам...”
Стукнула дверь, и с порога на него внимательно посмотрела пожилая женщина в черном платочке. 
Ошиблась дверью, подумал он, когда дверь, лязгнув, затворилась. 

Внутренний голос тихо заржал. 


Время шло, а о нем как будто забыли - тени за окном стали длиннее, ожидание и неизвестность сделали свое дело, он сел и прикрыл глаза. 
А когда вновь открыл…
 …оказалось, что он лежит на берегу озерца.
В метре, задом к нему, стоят три пятнистые коровы и ловят мягкими губами жёлтенькую водичку. 
Господи, да это был лишь сон! - рассмеялся он от радости, вскочил на ноги, ополоснул лицо, быстренько отогнал коров и принялся доставать плавающие в воде удочки. 
Как хорошо, как хорошо - твердил он, дрожа от счастья - и солнышко светит, и коровки, и не важно, что поплавки даже не шевельнутся. 
Вдруг он насторожился, ёкнуло сердце: качнулся и стал медленно тонуть один из поплавков. 
Рука напряглась, удилище, чувствуя сопротивление, выгнулось дугой, и… из-под воды вылезла кредиторская морда с крючком в ноздре. 
Из разинутого рта брызнули мальки, и морда сказала: “Не спи.”... 

- Не спи, – сказал, входя, следователь. 



Отпустили быстро и без объяснений. 
- Живёшь один? - вдогонку ему спросил майор.
- Один, - замер он у двери.
- Деда не приютишь на пару дней? У него родные нашлись, ждут его... Через два дня поезд.
- Я это.... - замялся он - как его...короче...
- Понятно. Можешь идти.

На улице ждала давешняя женщина в платочке.
 - Сынок, - подошла она к нему – ты уж извини их… я им так и сказала: не признала, дескать, я тебя…не было тебя там тогда…
 - Где? – не понял он. 
 - А когда сына моего убили, – просто сказала женщина - вошли в квартиру, пнули в грудь, ребро возьми и войди в сердце.
 - За что? – сказал одними губами он. 
 - А за то, что деньги давал… 
 - А, – сказал он и пошел прочь. 
 - Сынок! – окликнула его женщина. 
Он обернулся. 
 - Ты не ходи туда…
Он молчал. 
 - Не пойдешь? 
Тронула за руку.
 - Не пойду.


Спустя полчаса, он, лягнув ногой кого-то незримого, уже входил в игорный зал.