Александр Соболевский : Про кота

У меня был кот. Звали его Куня. Вообще, сколько себя помню, питомцы у нас в семье всегда наделялись удивительными именами: жили у нас и рыжий кот по имени Генрих, и белая сиамская кошка Сара, а один раз, появился даже попугай Роджер. Причём если Генрих обладал королевскими замашками, а Сара не чуралась еврейской хитрости, то Роджер никакими особыми качествами не выделялся, даже не научившись толком говорить «Гришка – дурак!», как я не старался его этому научить (Гришкой звали моего приятеля, с которым мы однажды крепко повздорили из-за того, что не поделили украденные из соседского огорода яблоки).
Впрочем, Куня изначально был мой и только мой. Взял я его себе уже в довольно сознательном, если не сказать зрелом, возрасте, когда и ему уже было около 9 месяцев отроду,. Жил он до этого у одной пожилой дамы, работавшей в театре, правда не на сцене, а в гардеробе. Куня уже тогда был довольно большим и носил именно это имя. То ли сокращенное от Кунак, то ли ещё по какой-то причине. Дело было в марте. С тех пор я часто называл его мартовским котом. У него были длинный любопытный нос, высокий голос (у котов ведь есть голос?) и чёрно-белая раскраска, такая же лаконичная, как черно-белое авторское кино в духе Джармуша.
Я довольно часто находился в разъездах, отдавая Куню на время моего отсутствия ближайшим родственникам, а ещё постоянно переезжал с места на место. Кот переезжал вместе со мной. Несмотря на свои внушительные размеры, был он довольно пуглив и всякий раз, оказываясь на новом месте, первым делом забирался под тахту. Спустя некоторое время, он осторожно выбирался из-под неё и ползком, как разведчик, подкрадывающийся к неприятельскому штабу, устремлялся в сторону кухни, где его дожидалось традиционное лакомство, полагающееся в награду за пережитый стресс. В первую ночь он обычно забивался куда-нибудь в угол, но через несколько дней уже вполне обживался на новом месте и начинал вести себя так, будто жил здесь всегда: запрыгивал на немыслимую высоту, торжественно занимал стул, на который я только что собирался сесть и вообще всячески требовал внимания к своей персоне. По будням он провожал меня на работу, сидя на подоконнике и внимательно наблюдая за мной через окно, а по выходным дням, пока я спал дотла, пытаясь наверстать упущенные за неделю часы, ложился в ногах и не шевелился до тех пор, пока я окончательно не проснусь. Так мы и жили вдвоём.
Иногда, впрочем, в моей жизни появлялись спутницы. Как легкого, так и тяжелого поведения. Иногда случайные и кратковременные, а бывало, что и осознанные, постоянные (все постоянство, впрочем, занимало не более полугода).
Кот, будучи от природы добрым и ласковым, принимал их вполне доброжелательно, и только по хитрому прищуру и виляющему хвосту было заметно, что особенного расположения ни к одной из них он, на самом деле, не испытывал. Какое-то время он присматривался к гостье, тёрся у её ног и даже давал себя погладить, а потом, в самый ответственный момент занимал позу поудобнее и внимательно наблюдал за происходящим. Когда мы снова оставались вдвоём, он выразительно смотрел на меня, будто бы давая понять, что ничего и никого в моей жизни всё равно не будет лучше, чем он.
Однажды я переехал в квартиру, расположенную в самом центре столицы в старом доме, построенном когда-то для высшей партийной номенклатуры давно минувших годов. Попасть в этот дом было не просто, а жить там даже и по нынешним временам считалось престижным. Всё было замечательно, кроме одного: хозяин категорически не желал пускать в жилище домашних зверей. Звали его Гришей. Точно так же, как дружка из моего детства. Видимо, сказывался опыт, связанный с предыдущим жильцом, обитавшим в квартире с женой, маленьким сыном и, судя по всему, весьма беспокойным питомцем.
- Ничего, что я без галстука, - почтительно говорил хозяин, оглядывая меня с ног до головы, и тут же, без всякого перехода гласом вопиющего в пустыне то ли спрашивал, то ли утверждал, - без котов?
- Что Вы, как можно! – уверенно отвечал я, мысленно уже заселившись в бывшее номенклатурное жилье с четырёхметровыми потолками и большими окнами, через дорогу от Кремля, лихорадочно соображая при этом, куда девать своего кота. Больше всего в тот момент я жалел о том, что так и не выучил когда-то попугая говорить: Гришка – дурак! Куня же тем временем терпеливо дожидался лестничным пролётом выше спрятанный в переносную сумку, давно уже ставшую его вторым и передвижным домом.
- А если женщина появится, Вы не будете возражать? – любопытствовала наша общая знакомая, которая и свела нас, заблаговременно предупредив меня о возможных трудностях, связанных с проживающими в квартире животными.
- Женщин пускай приводит! – радостно парировал хозяин. – Котов, главное, чтоб не водил! Ничего, что я без галстука?
Словом, мы с Куней пошли на хитрость, решив стать заговорщиками. Я получил заветные ключи, мы справили новоселье со всеми полагающимися такому случаю укрытиями под тахтой, передвижениями ползком, и последующим лакомством, и обосновались на новом месте. Я не без гордости называл адрес своего нового места жительства, восторженно наблюдая за тем, как собеседник удивленно вскидывал бровь и переспрашивал.
Когда подходило время очередной арендной платы, мы проделывали с котом наш знаменитый трюк: Куня терпеливо дожидался лестничным пролётом выше, пока хозяин допьёт чай, которым я его гостеприимно поил то ли от желания подчеркнуть, что дорожу удачно подвернувшимся жильём, то ли таким образом извиняясь за вынужденный обман. Не похоже было, чтобы он о чём-то догадывался, а привычки приходить внезапно и без предупреждения за ним не водилось. Потом он забирал деньги, никогда их, впрочем, не пересчитывая, сгребал в охапку оплаченные квитанции и откланивался. Кот возвращался назад, и всегда глядел мне в глаза с лёгкой укоризной. Я в ответ угощал его двойной порцией куриной грудки и поил молоком.
Со временем Григорий и вовсе перестал приходить, продиктовав мне, наконец, номер карты для денежных переводов, и мы с котом, казалось, зажили спокойно и счастливо.
А потом Куня заболел. То ли простудился, то ли просто постарел. Возраст у него по кошачьим меркам, если не принимать во внимание отдельных кошачьих долгожителей, был уже довольно приличный. Неделю он почти ничего не ел и не вылезал из своего кошачьего домика. Когда же, наконец, я вызвал ветеринара на дом, тот объяснил мне, что дело дрянь: одна почка уже отказала, на подходе вторая. Помню, что у него с собой был большой чёрный саквояж с какими-то ампулами, шприцами и другим пугающим содержимым.
- Можно, конечно, попробовать лечить, - объяснял он мне, - но сказывается возраст, и благополучный исход не гарантирован. Потратите время, нервы и деньги…
И, чуть помолчав, добавил:
- Есть, конечно, более радикальный сценарий, ну, Вы понимаете. Чтобы не мучить ни его, ни Вас. Однако всё на Ваше усмотрение, только на Ваше усмотрение...
Я молчал. Кот лежал у меня на руках. За последнюю неделю он как-то сильно осунулся и похудел. Мы встретились с ним взглядом, и в этот момент мне показалось, что он всё понимает!..
Куню усыпили в марте. Примерно в тех же числах, что я когда-то взял его себе у пожилой театральной гардеробщицы. В квартире я прожил ещё несколько лет, прежде чем хозяин решил её продать, чтобы взамен выручить средства на покупку нескольких квартир в разных районах города.
Других котов у меня больше никогда не было.