поп-расстрига : КРАСНЫЙ КАРНАВАЛ

1.

- Раз дело есть, забегай. По стаканюге залудим, - сказал в телефон персонаж, которого мы еще не раз увидим в других рассказах.

Его звали – Буянов. Он много курил. Туша одну сигарету, он мгновенно поджигал следующую. Это был высокий сорокалетний мужчина в чёрных трусах и чёрных носках. В трусы было подоткнуто кухонное полотенце, которым он вытирал руки, когда готовил. На его лоб то и дело опускалась прядь чёрных волос, которые он стриг под каре. Много лет назад он носил длинные волосы, но после образования неприятной залысины, срезал. Он также носил небольшую аккуратную бородку с сединкой, которая камуфлировала тонкие неприятные губы. Каждый день он пил сухое красное, знал наизусть кое-что из Шекспира, прекрасно переносил одиночество.

В дверь позвонили. Дымя сигаретой, Буянов пошёл на звук.

- Здравствуй! - сказал Паша Кормильцев. - Как ты? Goodsky?

- Ohooensky – ответил Буянов и жестом предложил войти в покои.

Кормильцев разулся, положил барсетку рядом с обувью, а сверху пинджак.

- Вино будешь?

Школьник кивнул и сел в кресло.

Буянов принёс кусок отварного мяса и бутылку красного вина.

- Вчера смотрел по телевизору передачу про одного породистого француза. Какой-то дюк, свой собственный замок. Так вот журналистку, которая брала у него интервью, он потчевал очень бесхитростно: отварное мясо, хлеб и вино. Простота – удел королей.

Буянов вкрутил штопор в пробку и осторожно извлёк её. В бокал он предпочитал наливать немного, чтобы только прикрыть дно. Перекрестившись, он чокнулся с Кормильцевым и сделал глоток. Некоторое время они сидели молча, затем Кормильцев заговорил о сделке. Буянов, надев очки, тщательно осмотрел крестик.

- Намоленный. Брюллик настоящий. Я дам тебе чирик. Это хорошая цена.

На столе стояла деревянная шкатулка. Бред положил в неё крестик и достал пачку мелких банкнот, перетянутую красной резинкой.

- Держи.

Кормильцев, не пересчитывая, спрятал деньги в карман брюк. Они курили и пили, пока не наступили сумерки. Буянов принёс свечи. Зазвонила барсетка, точнее телефон, который в ней притаился. Кормильцев сделал вид, что ничего не слышит.

- Ответь. Раздражает, – сказал Буянов.

- Не буду. Это не моя барсетка.

- Как не твоя? Ты её спиздил что ли?

- Да.

- Зачем ты спиздил чужую барсетку?

- Не знаю.

- А что в ней?

- Не знаю, не смотрел.

Буянов взял барсетку и вывалил её содержимое на стол. Содержимое включало: сотовый телефон Blackberry Torch бордового цвета, паспорт и два билета на выставку Скарсдейла.

- Паспорт надо вернуть – сказал Буянов.

- Не надо паспорт вернуть – сказал Кормильцев, пряча его в другой карман брюк.

Буянов пошёл на кухню проверить котлетки. Когда он вернулся, Кормильцев плакал.

- Ну чего? – спросил Буянов, разливая вино.

И тогда Кормильцев поведал ему, что давно любит Катю, но всё не может признаться ей в этом, и очень боится быть отторгнутым, потому что он ей не понравится, так как он, Павел Андреевич Кормильцев, человек без свойств и говно.

- Ну для меня сейчас тоже потрахаться, как на Луну слетать – сказал Буянов.

- Да я вовсе не об этом. Да если бы я хотел, то мог бы с Дашей Поночевной. Она моя соседка... я ей нравлюсь. Я ей с геометрией помогаю.

- Звони ей – сказал Буянов, делая глоток.

- Кому?

- Поночевной.

- Не могу. У неё один глаз.

- В смысле?

- Ну один свой, другой стеклянный.

Буянов посмотрел в сумерки. Задумался.

- Нет такого недуга, который бы не вылечили две бутылки сухого. Звони. И давай начислим по стаканюге.


2.

Кормильцев сидел в пустой цирюльне со свежевымытой, готовой к употреблению головой. Рядом трудно сопел пожилой и некрасивый парикмахер, облачённый в чёрный рабочий фартук и белую застиранную бабочку. Парикмахера звали Курицким. За несложную стрижку он брал 400 рублей и, по словам Даши, был корифеем своего дела.

- Значит под пехотинца? – спросил Курицкий, продувая машинку спелыми губами.

- Под пехотинца, – ответил Кормильцев.

- Сделаем! - сказал парикмахер, включая аппарат.

- Кстати, о пехотинцах, – подал голос молодой угреватый парикмахер, жевавший бутерброд в дермантиновом кресле. – На днях трагически погиб Мясников. Работал у нас участковым.

- И что с ним? – безучастно спросил Курицкий, прицеливаясь к волосатой голове.

- Отправился с товарищем поесть шашлыка на пруд, а мимо проезжала телега с цыганскими детьми. Оборванка бросила в него камнем, попала в висок и сразила наповал. Вот такая дурацкая смерть.

- Да, глупо, - согласился Курицкий, снимая машинкой первую стружку пшеничных волос.

Кормильцев замер, ибо парикмахер срезал слишком толсто: голова вдруг стала ассиметричной, уродливой. Дальнейшие поползновения не предвещали ничего хорошего. Распахнулась дверь. Вошёл мокрый старичок в водонепроницаемом плаще.

- А, Иван Алексеевич, – одновременно приветствовали постоянного клиента оба парикмахера.

- Добрый день, – ответил Иван Алексеевич, разоблачаясь.

- Что сильно льёт? – спросил Курицкий.

- Котятами и щенятами, как сказал бы Шекспир.

Иван Алексеевич Обнорский читал курс лекций по иной механике, на досуге писал прозу, занимался изобретениями. В частности он ездил в Саранск, где вот уже много долгих лет, в засекреченном месте, собирал своего робота. Раз в месяц он заходил в парикмахерскую снять бахрому. Голова Обнорского походила на планету Сатурн. Вялые рыжые волосики опоясывали её, подобно газовому кольцу.

- Как там ваша лялька? – поинтересовался парикмахер, занятый бутербродом.

Обнорский извлёк из кармана пиджака пачку сигарет и спички, раскурил сигарету. Потянуло едким дымком. Курицкий сухо чихнул в голову Кормильцеву.

- Функционирует. Корпус только осталось кожей обтянуть. Уже выписал из Японии. Жду со дня на день.

Неожиданное упоминание Японии вызвало в Кормильцеве воспоминания о покойном отце, некогда изучавшем японский и греческий языки. Он умер насильственной, фантастической смертью в 1999 году: поехал с любовницей на Эгейские острова, где принял смерть от летающей черепахи. Она возникла из ниоткуда, эта метафорическая черепаха, рассекла лысый череп и, тем самым, оборвала жизнь большого прохиндея, побивавшего и жену, и любовницу, и сына. Кормильцев-младший так никогда и не узнал, откуда взялась эта смертоносная летающая черепаха.

Курицкий работал инструментом умело, без суеты, наклоняя полегчавшую голову в нужном ему направлении. Кормильцев уже не так пристально следил за его движениями: работа спорилась, и стрижка получалась ладной. Обнорский шевелил губами, представляя, как обтянет новой, почти человеческой кожей свою холеную (ударение на «о») ляльку, над которой он, трудился, недосыпая и недоедая.

3.

В новую голову, точно в барабан, бил дождь, вскоре, однако, улетучившийся. Близорукие глаза разглядели материализовавшийся поодаль нужный автобус. Кормильцев побежал к остановке, сокрушая лужи. Впереди ковыляла старушка, вооружённая клюкой. Возникло желание бортануть её на всей скорости плечом. Однако желание осталось только желанием. Он заскочил на подножку потного автобуса. Двери за ним тяжко закрылись. Даже не пришлось предъявлять школьное удостоверение: из-за толчеи кондуктору было не до него. Сойдя на центральной площади города, он направился в рекомендованный Дашей ресторан изучать меню и цены.

Под обсидиановым солнцем мутнели лужи. Голова неприятно подмерзала на ветерке. Несмотря на май было холодно. Ученик шёл никем неузнаваемый, думая о исполнении своего простого, в сущности, плана. За ним увязалась старая усатая цыганка: «Молодой человек, дай погадаю!». Кормильцев осторожно, чтобы не коснуться её руки, передал 10 рублей и зашагал прочь. Она догнала его и протянула замызганную бумажку, в которой наскальным почерком ширился неизвестный адрес. «Если понадобится помощь, приходи». Кормильцев кивнул и ускорил шаг. На подступах к ресторану «Гиви Гегечкори» он споткнулся и упал. Проходившая мимо парочка школьниц о двух головах и восьми конечностях мелко оскалилась. Он неторопливо поднялся, достал носовой платок, вытер мокрые ладони, затем промокнул колени. Толстый, монолитный охранник в вязаной растянутой шапке отворил перед ним грузную дверь в заведение. Кормильцев сдал пальто в гардероб и вошёл в сумрачную залу. Сел у барной стойки (самого бармена не было). Сквозь пластмассовую полупрозрачную ширму принялся разглядывать, как готовятся кушанья. Старый, шрамированный шеф-повар в белом колпаке ворожил у плиты, на которой ёжилась неизвестная рыба размером с крота. Окропив её вином, он взял металлическую лопатку и бережно перевернул тушку на другой, девственный бок. Следить за его работой было приятно. Своё ремесло он, видимо, знал и любил. Неожиданно из темноты возник бармен и расплылся в широкой, почти искренней улыбке: «Что желаете?». Кормильцев попросил меню. Бармен проследовал к кассе и из шкафных недр извлёк потёртую папку коричневой масти. Походка его была нервной, неестественной. Кормильцев отметил это, но в силу своей неискушённости не мог увязать эту неестественность с электротаблеткой, таявшей под ленивым языком бармена. Знакомый барыга несколько часов назад принёс последнему два экземпляра, и заказчик, не дождавшись рок-концерта, сорвался и засосал магическую субстанцию.

Меню изучалось по диагонали с медитацией на ценах:

Маринованные овощи – 110 р.
Мцхета из телячьего языка – 128 р.
Аджапсандали – 95 р.
Чахракули – 130 р.
Татариахни – 120 р.
Чахохбили из курицы – 156 р.
Сацибели – 20 р.
Кизиловое варенье от бабушки Машо – 50 р.
Киндзмараули – 350 р.
Кальян – 400 р.

Кормильцев заказал три бутылки пива, маринованые грибы и представил вечер с Катей.

4.

На следующий день он поднялся, как поднялся, т.е. поздно (все плохие рассказы начинаются с утреннего пробуждения главного героя). Испив кофе и съев омлет, он решил прогулять школу. В душе задержал взгляд на своём отражении в зеркале. Стрижка была немного примятой со сна. Он причесался, оделся, позвонил Буянову, знакомому скупщику золота. Для похода в ресторан ему было необходимо сбыть бабушкин крестик червонного золота, который он умыкнул из мамкиного тайника. Буянов мог купить. Выйдя на улицу, Кормильцев купил пачку лёгких сигарет, хотя курил редко. Первая сигарета опьянила его. Он запрокинул голову. Над ним простирались линии электропередач, на которых сидели мглистые неизвестные птицы. Казалось, они пялились на него со своей безопасной высоты. Программа-минимум заключалась в походе в ресторан и покупке билетов на выставку ирландского художника Скарсдейла, способного, по словам Даши, «укротить даже злокачественный эстетский жор». В их провинциальном городе толком никогда и ничего не происходило. И поэтому приезд известного дублинца, колесившего по миру со своей новой коллекцией, расценивался как событие, как удар электрошоком, как уличная драка двух полинявших пидовок.

Подошедший автобус был старым, разболтанным, грязно-жёлтым. Он тяжело тронулся, тяжело и ехал. Кормильцев сидел у окна, потягивая напиток. Пришло телефонное сообщение: «Поможешь с геометрией?». Писала интересная короткостриженная брюнетка с потарчивающими ушами. Она жила этажом ниже, училась в 10 классе и уже давно проявляла к Кормильцеву интерес. И всё бы хорошо, но имелся в ней один изъян, который последнего отталкивал: правый глаз у неё был стеклянным. Рассказывали (на самом деле никто не рассказывал, но клише удобное), что её изуродовал бывший парень, полоснув ножом по лицу, когда она призналась ему, что переспала с другим. Кормильцев глядя ей в лицо всегда испытывал неудобство. Стеклянный глаз смотрел куда-то вкось, и от этого казалось, что глаз истинный, живой тоже косил. Он не ответил ей.

5.

За мутным стеклом разворачивался город. Зеленели налившиеся соком деревья. Сквозь их листву проникало обсидиановое солнце №2. Под солнцем передвигались люди. День был сложен, как и движения людей, а жизнь непонятна, потому что незначительные события подвязывали другие незначительные события, а следствия получались часто ужасными. Так некий милиционер по имени Владислав Петрович Замогильный в обеденный перерыв купил жареного курёнка, и на пару с товарищем съел его. Товарищ Замогильного отработал день спокойно, и вечером беззаботно уснул, а Замогильный нет. Последний закодировался 5 лет назад, начал новую жизнь, о вине даже не помышляя, а тут ни с того ни сего, после вкусной трапезы, расчесались в нём древние болячки. Вечером он отправился в магазин и купил себе бутылку красного. Поднявшись к себе домой, принял душ, надел серую пижаму и ввинтил штопор в пробку. Штопор вошёл хорошо, но пробка не вытаскивалась. После непродолжительной борьбы она раскрошилась, и Замогильный решил совладать с ней при помощи раскладного ножа. У последнего имелось несколько лезвий. Милиционер использовал самое маленькое, тронутое ржавой испариной. Пробка протолкнулась внутрь с характерным звуком, а вот лезвие не выдержало – надломилось. Грудь Замогильного оказалась в красной жидкости. «Неужели кровь?» - обеспокоился Владислав Петрович. Боли он не чувствовал, но уверовал, что кусочек ржавого лезвия проник в его глаз. Холодея, он добежал до ванной. Включил воду, умылся и вгляделся в своё отражение. Глаза были на месте. От сердца отлегло. Он осушил бутылку, медитативно покуривая в окно. Одевшись, он вышел на улицу, где прикупил ещё вина. На следующее утро, проспав на работу, он, разбитый похмельем, выкурил сигарету и пожалел, ибо тут же поднялось давление. Переходя дорогу, он, потерявший бдительность, сбился единственным в городе «Мустангом», который прокатил его в качестве жертвы на своём красном капоте добрых 10 метров. Пассажиры старого жёлтого автобуса ахнули, жадно впитывая детали чужой смерти. Не ахнул Кормильцев (он спал), а когда проснулся, то вышел на своей остановке свежим, с неподпорченной кармой, готовый впитать в себя внутренний мир заморского художника.

6.

Согласно двум афишам, виденным Кормильцевым, выставка проходила в торговом центре «Moscowa». Его отстроили два года назад турецкие строители по американскому лекалу: 5 этажей, одежда известных марок, точки быстрого питания, кинотеатры. Кормильцев нажал кнопку вызова лифта, и двери отворились. Показалась некрасивая женщина с усиками в синей униформе, сидевшая на складном стульчике. Когда она спросила, какой этаж, лицо её не выражало и пунктира эмоции. «А где проходит выставка Скарсдейла?». «На последнем, но выставку сняли уже как неделю назад» - ответила женщина, запуская руку в карман (извлекла деформированную конфету, положила в рот). В лифт вошёл пожилой мужчина с барсеткой. Барсетку он держал таким образом, что складывалось впечатление – отними её, и самого мужчины не станет. Кормильцева разобрал интерес. Он вышел из лифта вместе с незнакомцем, накинув на него невидимый поводок. Совершив небольшую пробежку по магазинам, человек с барсеткой осел в суши-баре, где только и делал, что поглядывал на часы. Она долго не появлялась эта женщина с красными губами, а когда появилась - мужчина расцвёл. Кормильцев не слышал, о чём они говорили, до него долетал только смех, и в этом смехе было что-то кощунственное. Часом позднее мужчина склонился над ухом спутницы, пошептал что-то и удалился. Видимо, в туалет. Школьник подошёл к кассе и расплатился за пиво. Женщина с красными губами сидела одна, возясь с телефоном. Кормильцев подошёл к красным губам и сказал: «Приятного аппетита, а это моё». Он взял со стола барсетку и очень уверенной походкой вывел себя из заведения. Дойдя до эскалатора, он перешёл на галоп, и бежал до тех пор, пока не состарился и не умер.

7.

Вернувшись от Буянова, Кормильцев позвонил Даше; сказал, что матери не будет до завтра. Она пришла, но не с учебником геометрии, а с сумочкой, в которой находилось всё необходимое для ночёвки. Сначала всё шло хорошо. Даша рассказывала о своей жизни, а потом призналась Кормильцеву в любви. Последний ни с того ни с сего впал в ярость и наговорил девушке много обидного. Девушка ушла, глотая слёзы, а пьяный Кормильцев уснул, не снимая пинджака. На следующий день, в субботу, он дважды столкнулся с Катей. Первый раз утром, в магазине, второй раз вечером, когда выгуливал собаку. После утренней встречи все его мысли были заняты только ей (королевой, не собакой), он чувствовал небывалый подъём, и дела у него спорились. Однако вечером, после того как он увидел шлюху, целующейся со своим парнем, о существовании которого он не знал, весь подъём и оптимизм улетучились. Всю ночь он промучился без сна и каким-то загадочным образом умудрился своё горе изжить. Как странно, но он больше не чувствовал любви. Любовь ушла, и на замену ей пришла ненависть. Он хотел мстить. Паша Кормильцев хотел мстить Кате Шиманской за то, что романтический ужин у Гиви Гегечкори-Скарсдейла никогда не состоится. В воскресенье он поехал на встречу к цыганке, которая дала ему бумажку с адресом. Это был частный дом на окраине города. Дверь открыл лысый старик в пенсне, облачённый в чёрный засаленный балахон.

- Проходи, не стесняйся. Чай будешь?- спросил он.

Кормильцев, глянув на чашки с говняным налётом, решительно отказался.

- Я ищу одну женщину, цыганку. Это она мне дала адрес.

- Её нет. Она уехала в Саранск, - сказало пенсне.

- Но мне нужна колдунья.

- Зачем? – спросило пенсне.

- Для мести.

- Какой?

- Это длинная история. Вы мне можете порекомендовать кого-нибудь?

Старик ухмыльнулся.

- Тебе нужно к дяде Абу.

- А кто этот дядя Абу?

- Дядя Абу – это я.

- Вы?

Старик хохотнул.

- Так что за месть, говоришь?

- Есть одна девушка (Кормильцев протянул лист формата А4 с чёрно-белым изображением), которая поступила со мной нехорошо...

- И?

- Я хочу, чтобы вы наколдовали ей лицевую бородавку.

- Большую?

- Как можно больше. И чтобы из неё росли чёрные волосы.

Лицо дяди Абу стало серьёзным.

- Исполнение твоего желания обойдётся в две тысячи рублей.

Кормильцев задумался.

- А откуда я знаю, что вы действительно колдун?

- Ты можешь поискать другого колдуна с дипломом по чёрной магии – сказал старик и засмеялся.

- Хорошо, я согласен.

Дядя Абу, пересчитав деньги, скрылся в соседней комнате. Через некоторое время он появился, держа в руке баночку из-под непонятно чего.

- Тебе нужно скормить ей эти грибы. Одного будет достаточно, чтобы магия сработала.
Кормильцев положил дар во внутренний карман пинджака и поблагодарил старика. Когда школьник переступал через порог, дядя Абу сказал:

- Твой отец умер от летающей черепахи, которую поднял высоко в воздух орёл. Орлы очень любят черепашье мясо. И единственный доступный им способ добраться до него – это бросать черепах на камни. Орёл принял голову твоего отца как раз за такой камень. Беда твоего отца заключалась в том, что он не знал пароль.

- Какой пароль? – спросил Кормильцев.

- Красный Карнавал. Это пароль от всего. Он открывает любую пилотку, делает богатым и даже усмиряет Хололанхинхо.

8.

Грибы пахли грибами. Пока официантка оформляла заказ, школьник отвинтил крышку и поднёс содержимое баночки к носу. Чувство скорого возмездия наполняло его светлой радостью. Оставалась, правда, загвоздка: каким именно образом скормить грибы жертве? Технически это было довольно трудно устроить. Грибы - не конфеты, так просто их есть никто не станет. Но ничего, решение рано или поздно найдётся. В конечном счёте, грибы можно подкинуть Шиманской в школьной столовой. Подошла официантка. Принесла поднос, а на подносе - тарелка солянки, шашлык из говядины и кружка живого пива. Кормильцев с удовольствием зачавкал. Когда еда кончилась, школьник ещё чувствовал голод. Он открыл меню в поисках чего-нибудь лёгкого. Заказал омлет с ветчиной и кусок торта с чаем. Так-то лучше! Сытый он шёл ночными скупо освещёнными дворами, мысленно рисуя волосатую бородавку, которая в скором времени должна была соскочить на лице ненавистной ему девочки. Пришло сообщение от мамы: «Бабушке стало плохо, эту ночь я проведу с ней. Ужин на столе». Мысли Кормильцева вернулись к Даше. Теперь он испытывал к ней нежность. Ведь всё ещё можно исправить! Он напишет ей много ласковых слов, а потом позвонит. И она придёт, а он будет валяться у неё в ногах, прося о пощаде. Именно так он и сделает! И обязательно нужно будет воспользоваться отсутствием матери, и познать, наконец-то, женское тело. Подходя к дому, он зашёл в круглосуточный вино-водочный, где купил две бутылки красного вина и пачку сигарет, про себя отметив, что последние несколько дней много курит. Когда он вошёл в квартиру, к нему на встречу с радостным лаем бросилась Моня и как следует обслюнявила. Кормильцев проследовал в ванную. Возле раковины на прежнем месте стояла Дашина сумочка. Кормильцев раскрыл её. Ничего особенного. Паста. Щётка. Кусок мыла. Понюхал. Чудесное. Он включил душ и начал мылиться. С каждым прикосновением мыла к коже, в нём росло чувство любви к Даше. Да, он долгое время блукал в потёмках, теряя энергию, но теперь поступит правильно. Повязав вокруг таза белое махровое полотенце, он отправился ужинать. Мама готовила вкусно. Вечернее меню состояло из борща с фасолью, запечённого в духовке мяса по-французски и яблочного пирога с корицей. Объедение. Хлебая суп, Кормильцев написал Даше сообщение. Она не ответила. Школьник решил позвонить ей после трапезы. Под мясо хорошо пошло вино. Первая бутылка была выпита более чем быстро. Кормильцев открыл газету и пробежался по заголовкам: «В Челябинске пешеход выстрелил в лицо сотруднику ГИБДД». «Сатанист до смерти забил резиновой дубинкой культуриста». «Мировые цены на нефть будут расти». «Робот покалечил японского подростка». «Даррен Аронофски снимет новый фильм». «Константин Секержицкий даёт интервью Литературной газете».

За чтением Кормильцев съел всё запечённое мясо. Но этого ему показалось мало. Он отломил корочку хлеба и вымакал остатки соуса. Затем налил себе ещё одну тарелку супа и съел её. «Видимо, вино здорово возбуждает аппетит» - подумал он, наливая третью тарелку супа. Далее он поставил кастрюлю на стол, и пока не опустошил её всю - не успокоился. Чуть погодя в расход был пущен яблочный пирог. Затем вторая бутылка вина. Аппетит рос в геометрической прогрессии. Это пугало школьника, но не есть он не мог. Он должен питать свой растущий организм, чтобы стать полноценным членом общества, поэтому ему в больших количествах нужны белки, жиры и углеводы. А ещё йод, чтобы не росла щитовидная железа. Он принялся уписывать хлеб с морской солью. А когда хлеб кончился, съел банку майонеза, зажевав его кислым яблочком. Школьник уже не думал о Даше, в голове свербила только одна мысль – ЖРАТЬ! Однако, жрать уже было нечего. Холодильник опустел. В шкафах ещё остались кое-какие крупы, но на их приготовление совсем не было времени. А непрерывно растущий голод следовало утолить немедленно. Пищи! Пищи! – требовал желудок. И тогда Кормильцев вспомнил о грибах.

9.

Первый гриб он жевал осторожно, со страхом. Тут же побежал в туалет смотреть не наросла ли бородавка. Не наросла, но в желудке творилось странное. А потом началась фантастика. Комнату вСпУчиЛо. Окно выстрелило и улетело. Люстра упала, убив Моню. Из пола полезла трава. Комната превращалась в поляну! Кормильцев стоял на поляне и дожёвывал

ГРИБНЫЕ
......о
......с
......т
......а
......т
......к
......и
.
У него кружилась голова и болел живот. Однако голод не проходил. Он ползал на четвереньк-ах в поисках пищи. Нашёл сырой гриб. Потом ещё один. Потянул в рот. Есть можно. Местность, где он неожиданно обрёлся, была плохо освещена. Казалось, что свет исходил от тусклого искусственного источника. Кормильцев посмотрел наверх. Неведомые линии электропередач. На них молчаливо сидели чёрные птVцV. Они смотрели на голого мальчика и думали своё. По небу, оставляя яркий красивый след, мчался космический корабль. «Буянов на Луну полетел» - подумал Кормильцев, расправляясь с третьим грибом. Есть более не хотелось. В отдалении слышалось женское пение. Школьник побрёл на него, ведомый смутным инстинктом. Трава доходила ему до щиколотки, но не кололась. Там и сям, сыпя пыльцой, из под его ступней вспархивали гигантские мохнатые бабочки. Чаще всего они были серыми, но иногда попадались зелёные и жёлтые. Заморосил дождь. Кормильцев нашёл какую-то ветошь, и оделся в неё. Его мутило. Несколько раз он падал, один раз в овраг. Но не в простой. Там был Обнорский и его робот. Обнорский, по-видимому, потерял сознание, а может и умер. Робот же пытался приделать к его голове кусок японской кожи, которую он содрал со своей ляжки. У школьника начинались слуховые галлюцинации. В частности он то и дело слышал страшный рык. Леопард? Пение росло и УСИЛИВАЛОСЬ. Шёл он долго, уже сквозь лес, распаляя свою похоть, и внутренний голос шептал ему, что дело выгорит. Лес постепенно редел, а потом и кончился вовсе. Выйдя к пруду, он увидел их, поющих нимф, окутанных мреющей дымкой. «Сюда, сюда…», словно говорили они. Он решил сосчитать их. Два раза сбивался и начинал вновь. Тридцать три! Они водили хоровод, эти нимфы, стоя по пояс в голубой воде. Неожиданно две из них расцепили руки – оп! - и школьник был принят в заветный магический ареопаг. Пели они одну очень странную песню:

творят твари тварей, что щекотно всем,

сосут у водосточной трубы жестяную водицу,

геликоптер уже взлетел,

полупроводники души высвечивают голубым,

а у меня коллекция подарочных грибочков,

драгоценности...

извилисты улицы,

моромойки клыкасты,

я без ты,

улитки слизывают тока сок,

во́рона крыла парабеллум,

всасывает висок, цок.

Закончив камлание, девушки стали ни с того ни с сего ускоряться, а их тонкие полупрозрачные кисти и плечи наливаться плотью и волосом. Всё вдруг сдвинулось со своих осей и зАяРиЛоСь. Кормильцев почувствовал резь в глазах. Вспышка света. На мгновение он ослеп. А когда зрение вернулось к нему, то от прекрасных нимф не осталось и следа: кто-то жестокий перетасовал колоду, загнав в пруд три десятка противных мужиков с обрюзгшими грудями. Придя в себя от потрясения, Кормильцев разглядел на каждой, тронутой сединами груди по татуировке.

Они гласили:

сенатор Муго, сенатор Ветер, сенатор Сенатор, сенатор Бег, Сербский сенатор, сенатор Бершка, сенатор Паук, сенатор Гибель, сенатор Бурунданга, сенатор Бык, Незримый сенатор, сенатор Булон, сенатор Никогда, сенатор Фугас, сенатор Гегечкори, сенатор Фромбола, сенатор Молчать, сенатор Азиз, сенатор Порций, сенатор Х, сенатор Ганнибал, сенатор Срук, сенатор Бекария, Галимый сенатор, сенатор Бешенство, сенатор Кандагар, сенатор Гипрок, сенатор Сова, сенатор Бром, сенатор Леопард, сенатор Узда и сенатор Ярево.

Все 33 сенатора налаивали неведомое страшное заклинание (слов было уже не разобраtь), водя свой сумрачный х-о-р-о-в-о-д вокруг жертвы. Они делали с мальчиком что-то непоправимое. Это было очевидно. Кормильцев закрыл глаза. Кормильце боялся. Очень боялся Кормильц. Кормиль просто трясся от страха. Не описать словами, как было жутко мальчику по-имени Кормил. Корми думал, что вот-вот умрёт и причём болезненно. А умирать Корм не хотел. Не хотел умирать Корм и всё. «А как же моя мама?!» - вопрошал небеса Корм. Глядя в воду, он видел свою новую сущность. Они превратили его в робота! В робота! Трогать своё новое лицо, поочерёдно поднимать дрожащие руки, скалиться и не верить. Чтобы он не впал в ярость, они превратили его в прекрасного робота! Кожа, казалось, ничем не отличалась от человеческой, глаза сохраняли свой былой болотный окрас, волосы тоже оставались прежними. И, тем не менее, он был робот. По воде, где он стоял, прошла автоматная очередь. Стрелял неизвестный военный в шинели. Неужели его, Корма, приняли за солдата вражеской армии? Незнакомец взял рупор и возвестил:

«Руки вверх! Я уполномочен ненавидеть вас всех. У меня мандат на ненависть. Я честный голый и мудрый враг. Мне возмездие и красный карнавал».

Корм стоял ошеломлённый. Он растерялся. И даже когда военный вскинул автомат, целясь в него, он не шелохнулся. Раздалась короткая автоматная очередь. Корм упал в воду лицом вниз и телепортировался в Саранск. Туда же телепортировался и сенатор Гибель.


10.

А в Саранске практически на коленке, в домашних условиях, собрал Обнорский робота. Собрал его по образу и подобию своему: светловолосым, косолапым, с брюшком. Денег не жалел вовсе. Предпочитал не доедать, ходить в обносках, но материалы приобретать лучшие. Особенно не поскупился на кожу. Выписал из Японии рулон альфа-резины. Ждал два бесконечных месяца, опасаясь, что японские демоны уронят, обманут. Но не уронили, не обманули. Как-то поутру на пороге его жилища обрёлся почтальон в поношенном картузе: «Обнорский? Тут распишитесь». Долго смотрел на рулон, боялся резать полиэтилен упаковки, дрожали руки. Дрожь унял водкой. Пил тёплую, сокрушаясь. Вскрыл. Разогрел утюг. Резал ножницами крупные (старался как можно ровнее) куски, обклеивал робота трепетно, не спешил, думал, делал прогнозы. Кожа облегала корпус плотно, схватывалась мгновенно. И водка уже тёплой не казалась. Глаз не было. У робота глаз не было. Не было глаз у робота: денег не хватило. Это-то и беспокоило больше всего. «А что если он возьмёт мои?» - опасался Обнорский.

От робота длинной пуповиной отходил провод с вилкой. Обнорский держал вилку в потной ладони, не решаясь воткнуть. Водку пил – смелости набирался. Времени прошло немного, несколько минут, но казалось, что много прошло. Решился всё же – воткнул. Шевеление. Заёрзал робот, завозился на полу по-своему, по-роботовски. Невооружённым взглядом было видно, что с ногами у него что-то не то. Не работали ноги. Крутил головой робот; безглазой принюхивался к новому пространству… И кожа японская была ему проводником в этом мире. На передних конечностях проделал несколько сантиметров. Обнорский подсобил, взял немощного на руки, поднёс к окну.

Робот безмолвствовал. Несмело нашёл он голову своего создателя, затем очи… Кое-кто затаил дыхание. Потрогал, пощупал да и успокоился. О чём-то своём думал робот, а о чём – не известно. Обнорский положил его на пол, гадая, что последует дальше. Какое-то время робот не шевелился, а потом снова пополз… Руками загребал, как мог, превозмогая собственный вес и то, что открыл когда-то Ньютон. Полз он к розетке. Преодолев расстояние и достигнув её, белую и чистую, он обесточил себя. Изобретатель Обнорский Иван Алексеевич оживить робота больше никогда не пытался.