отец Онаний : Про маленького Яшу

Когда маленькому Яше ( то есть мне) исполнилось семь лет, родители позвали всех близких родственников, усадили его в центр стола и сказали, что сейчас расскажут ему тайну.
Тайной оказалось то, что вся наша семья, включая близких родственников- людоеды. Получалось, что я с детства ел человечину, только тайно, а теперь могу есть её явно. Странная тайна и неинтересная. Лучше бы раскрыли тайну про деда Мороза. И я взял из большого блюда в центре стола котлету. Сижу, жую. Бабушка спрашивает, мол, как тебе внучок котлета из человеков? Вкусная, отвечаю, и потянулся за второй. Тогда родственники подумали, что Я- идиот. Скорее всего. Хотя возможно ещё имбицил. Эту версию выдал дядя Эдуард. Имя как у гомика- так моя другая бабушка говорила, покойная. И на семейном совете было решено сдать меня в дурдом.
В дурдоме было скучно. Меня пугали комнатами с мягкими стенами, а оказалось, что там обычные, с побелкой, на которой можно рисовать пальцем. Маленькие дураки большую часть светового дня ковырялись в носу, словно шахтеры, а добыв полезное ископаемое в виде сопли или козюльки, тут же клали её себе в рот. Правда, один еврейский мальчик Аркаша умудрялся обменивать свои козюльки на чужие ногти. Особенно он ценил ноготь с большого пальца ноги. Странные они эти еврейские мальчики.
Вечером всех возвращали в палату. Это как если бы много маленьких облаков сбили в одно большое облако. Или дураков. В этом заведении я быстро умнел. Не знаю на что рассчитывали мои родственники, но здесь мне действительно нравилось.
Врачи и воспитатели были вполне себе доброжелательны к детям, били только уж совсем нерусских, вроде негритенка Ашотика и девочку Еву, за то, что она проебала рай из-за своей шмоньки. Это мне Аркаша рассказал. Только я всё равно не понял за что.
Дни тянулись и были похожи один на другой. Быстро становилось скучно, таблетки приелись и не имели над моей психикой никакого эффекта. Я не ел козюльки, не лаял, стоя на четвереньках на глав.врача, я даже не задирал Ашотика. Прямо бельмо на глазу учреждения.
Тогда главный врач созвал консилиум, чтобы обсудить что со мной делать дальше. Предложений было много, от самых радикальных, до мифических. Я поставил подслушивать Аркашу. Пообещав ему за это все свои ногти с воскресной стрижки. По окончании, какой-то седой академик с козлиной бородкой вынес решение, что меня нужно ликвидировать. Потому что лечению я не поддаюсь, да ещё плохо влияю на остальных нормально деградирующих дураков.
Аркаша мне так и сказал, что меня завалят. Но если я ему отдам не только свои остриженные ногти, но и договорюсь с Ашотиком, чтобы тот хоть раз не сгрыз самостоятельно свои негритянские наросты, а отдал бедному еврейскому мальчику, то он мне покажет как можно сбежать.
В ту же ночь я сбежал. Домой я не пошёл. Там ничего интересного меня не ждало. Прибился через несколько дней к бродячему цирку и жил с ними. Был не прихотлив, ел что дают, спал где придется. За это меня и уважали. Никакого зова к людоедству не испытывал. Однажды, знакомые корейцы накормили меня собачатиной, так это мясо мне пришлось по вкусу. Я тогда рассказал им, что в детстве ел много человечины, а когда родители мои попытались привить мне веру в благородство этого занятия, то я не проникся и был помещен в дурдом. Там было в общем-то неплохо, но академик с козлиной бородкой решил, что я мешаю развиваться отечественной науке. Поэтому я сбежал. Корейцы долго плакали от этой истории, жалели меня. А я наминал собачатину и не отчаивался жить дальше. Только иногда грустил, вспоминая Аркашу, всё-таки он спас мне жизнь.