Лев Рыжков : ГОВНОРОК (часть I)

Однажды на излете советской власти Лев Валерьевич захотел стать рок-звездой. И даже начал прикладывать к этому усилия.
До того, как захотеть стать рок-звездой, я думал пойти в писатели. Даже написал в старших классах школы роман про провинциальных алкоголиков и инопланетян. Сначала дело шло бодро, но чем дальше я забирался в дебри сюжета, тем больше мне это все надоедало. «Я слишком многого не умею, - понимал я. – Какое же это дурацкое и трудоемкое занятие – вот так вот корпеть над пишущей машинкой! Продираться сквозь бурелом скуки, придумывая дурацкие приключения осточертевшим героям!»
В итоге я всех героев убил, авторским произволом обрушив на провинциальный населенный пункт случайный метеорит из космоса, написал на триста какой-то странице рукописи слово «КОНЕЦ». И призадумался.
Писательство оказалось очень муторным, трудоемким занятием. Нужно было знать кучу-кучу приемов. А я о них и понятия не имел, изобретал своедуром. В общем, невероятно изнурительно это было. Являло собой неприступную премудрость. Писательству надо было тяжело и долго учиться.
А славы хотелось быстрой, немедленной и сейчас же! К тому же посмотрите на писателей – ну, что это за неприкольные люди? Что на них за лоховские костюмы? Что за перхоть на воротниках? Если какой-нибудь девчонке скажешь: «Да я писатель!» - она так скривится и подумает: «Лошара ты, ми кантара!»
И совсем другое дело стать рок-звездой! На гитаре я чуть-чуть играть умел. Знал восемь или девять аккордов. Умел фигачить блюз, переборами, чуть-чуть барре. Научила меня этому тетенька с матушкиной работы. Я оказался, наверное, способным учеником. И уже после четвертого занятия бодрым козликом подбирал популярные мотивы. К тому же в сибирском детстве я среди сугробов учился играть на балалайке. И эта наука возьми, да и пригодись. Балалаечная наука сообщала невероятную уверенность, даже наглость, правой руке, заставляя колотить по струнам, пока левая лажала, как могла, и промахивалась.
Но самое главное – рок-звезде не надо было как-то очень уж хорошо играть на инструменте. Я совершенно четко знал, что многие из рок-идолов не умели делать это точно так же, как и я! Зато можно с полным правом и при всеобщем восхищении вести образ жизни, изобилующий дурными привычками, всяческим сибаритством, дальними интересными путешествиями и безудержным сексом с поклонницами. Для семнадцати лет, дорогие друзья, все перечисленное – очень сильный набор раздражителей.
Так Лев Валерьевич определился с выбором жизненного пути. Для вида я, конечно, поступил на филологический факультет. Тем более, что тропа была натоптана и намолена. Ведь курсом старше на том же филфаке учился солист главной краснодарской рок-группы, которая называлась «Герои Союза». Солиста звали Джон Кострыгин. Он был похож на гибрид Пушкина и Джима Моррисона. На гитаре он играть, конечно, умел. И голос был поставлен - густой такой баритонище. В общем,.
Путь к дурной мечте оказался тернистым, но интересным. А если судить по тому, что рок-идолом Лев Валерьевич так и не стал, то еще и неудачным. Но, без сомнения, поучительным. Итак…

Глава первая
УЁb/b

Дело оставалось за малым – найти единомышленников. И желательно таких, которые играли бы на инструментах не хуже, и даже желательно лучше, чем я!
Я уже был знаком с неформалами, которые собирались в кафе «Стекляшка» на углу Красной и Северной улиц. Моего лучшего друга на тот момент звали Витя Скальп – несмотря на малолетство это был уже известный в городе подонок. Я с ним познакомился, когда он даже Скальпом еще не был, а ходил в выпускной класс школы и дико перся от «Гражданской обороны» и «Автоматических удовлетворителей». Собственно, кличку Скальп ему придумал я, под первый ирокез.
Скальп чуть-чуть умел играть на гитаре. Аккордов знал меньше моего, но мог фигачить басовыми квинтами по двум верхним струнам. Это было крутое умение.
Итак, гитара + гитара у нас уже были. Я, безусловно, был Джоном Ленноном. Скальп – Полом Маккартни. Осталось найти Джорджа и Ринго.
Джордж вскоре материализовался. Его звали Вова. На районе его звали Вольдемар. На мой тогдашний взгляд это был совершенно гнусный тип. Он меня дичайше бесил. Но Скальп с ним корешился.
Вольдемар жил где-то у Дома Союзов, и был совершеннейшим изгоем на районе. Все гопники его били, чмырили и преследовали. Вольдемар был уныл и этим бравировал. Ходил в вельветовом пиджачке, воротник которого был усыпан перхотью, гнусно хихикал в ладошку. С головы у него свисали жидкие сальные пряди черных волос, которые он наверное, никогда не мыл.
Но о музыке Вольдемар знал больше всех нас, вместе взятых. У него было много клевых записей. Послушать он их не давал, переписывать тоже. Гостям он мог, хихикая, сказать на выходе: «А не сперли ли вы у меня кассеты?» И тянулся обыскать.
Вольдемар придумал себе артистический псевдоним – Панаев. Произносить надо было аристократично и с придыханием. Изощренное сознание Льва Валерьевича тут же трансформировало этот псевдоним в банальное погоняло Понос. И это прозвище пошло в народ. «Здорово, Понос!» - иногда говорили этому человеку на стекляшке. Естественно, Вова этому не радовался.
- Вольдемар будет нашим басистом! - заявил Витя Скальп.
Это было кошмарное кадровое решение! Ладно мы со Скальпом – вполне себе Джон и Пол. Но какого лешего тут будет делать Вольдемар?! К тому же, не панк, а унылый жирноволосый хиппан?
Зато барабанщик нашелся клевый. Мы со Скальпом встретили его на улице. Высоченный тип с бакенбардами и в темных круглых, как у Леннона, очках.
- Эй, пупел, а ну стой! – сказали мы ему. – Ты же наш?
«Пупел» - это было слэнговое слово. Были такие неформалы, которые не хиппи, не панки, не хэви-метал, а от одного к другому. То нравится, и это. Хиппи называли таких «пипл» - человек. Ну, а на Кубани говорили «пупел».
- А вы кто такие? – сказал нам тип в круглых очках.
- Мы панки!
- О! А я в Питере жил, тоже с панками тусовал!
Этот духовно близкий человек быстро с нами подружился. Звали его Олег. За круглые очки он получил прозвище Берия. Он был на два года старше меня, а Вити Скальпа с Вольдемаром – так и на три. Послужил в армии, но дембельнулся до срока, закосив. И мы решили взять его в будущую супергруппу барабанщиком. Играть Берия, конечно, не умел. Но человек был незлобивый, крепкий и веселый. Жил в пятиэтажке на Красной-Гаврилова, с бабушкой.
***
Название придумал Вольдемар.
- Мы будем «Уё»! – заявил он, когда мы щелкали семечки на ступеньках какого-то подъезда. - Такие вот асоциальные личности. Полные уё!
Он даже разработал то, что сегодня называется логотипом. «У» в этом логотипе писалась, как надо. А вот «Ё» - типа как по особому. Вертикальная черта должна была вплотную прилипать к наклонной палочке «У». И таким вот образом появлялось оригинальное начертание.
И это нам тоже понравилось, и мы радостно расписали новым логотипом стены подъезда.
На «Стекляшке» весть о рождении новой группы приняли с воодушевлением. Оживились барышни, им было интересно, что же это за «Уё»? А мы такие стояли своим кружком, неприступные как четыре романтичных Цоя. И все у нас спрашивали: «Ну, как у вас дела наши многообещающие? Когда выступите?»
На старте все благоприятствовало новому начинанию. И ветра судьбы дули куда надо. До сбычи мечт оставалось пол-шага. Надо было написать несколько песен и где-нибудь выступить.
В августе 1990 неожиданно нашлась репетиционная база в ДК ЗИП. Стоила она, кажется, 20 рублей в месяц. Вполне на четверых посильно. За эти деньги нас пускали раз в неделю на два часа порепетировать.
ЗИПовской точкой руководил тоже какой-то пупел – очень олдовый (т. е. старик), лет тридцати. У пупела были длинные волосы, которые он завязывал в косицу. Никакого интереса к нашему репертуару он совершенно мудацким образом не проявлял. Заплатили – так играйте. А время кончилось – так и валите.
Этот олдовый стал героем первого хита нашей супергруппы. Слова сочинил Витя Скальп. Вот они:
Жалко олдового без прика (мужского полового органа).

Он прик имел, но потерял.
Он потерял его без крика,
И громко наземь тот упал.
К чему теперь ему сметана?
К желудку только, да к дерьму.
Тут онанист пришел незванно
И кончил на главу ему.

Помню, мы долго ржали. Как мы этого старикашку-то поддели? Вот как прославимся на весь СССР, а он как себя узнает в нашем хите-то! Ха-ха-ха!
А впереди уже намечались какие-то сейшены (концерты). Но на ближайший мы уже не успевали. А вот на следующий большой и сборный – были шансы попасть.
Вольдемар рассказывал, что сам отец краснодарского рока Эбергардт благосклонно интересовался на днях: а что там за группа «Уё» такая образовалась? Что-то ведь, вроде бы, интересное делают. Надо бы послушать-то демо-запись!
- Работать надо, работать! – мотивировал нас Вольдемар. – И в концерты впишемся, и в обойму попадем. Запись надо делать. И я тут еще с Ляней (баянист «Героев Союза») говорил, так тот сказал, что без соляков песни не катят. Надо соло придумывать!
***
В общем, все, казалось бы, было гладко у молодого, перспективного коллектива «Уё». Но на деле пришлось столкнуться с совершенно ужасной реальностью. Никто из нас не умел играть. Даже с Витей Скальпом – мы гитарами не попадали друг в друга. Рождалась не гармония, а вой. Но и это можно было вытерпеть, выдав, например, за стену звука.
Но был еще Вольдемар, который булькал на данной ему бас-гитаре вообще что-то несусветное, никуда не попадающее. Он не понимал, что играет чудовищно. Он закрывал глаза и нес полную антимузыкальную ахинею, но дико балдел от того, что делает.
И был еще Берия. Очень хороший человек. Но он не умел барабанить. Кажется, ударную установку он вообще видел впервые в жизни. Но отдадим ему должное – он смело бросался в неизведанные воды, греб наобум, но уверенно. Даже с апломбом!
По музыке это была полнейшая катастрофа. Но признавать этого не хотел никто.
Наступил сентябрь. Я, как филолог-первокурсник, поехал на сбор яблок. По счастью, недалеко, в пригородный поселок Пашковка. «Уё» приезжало ко мне в студенческий барак всем составом. На молодых и интересных рок-звезд ласково посматривали первокурсницы многих факультетов. Для пущей крутости я сделал себе в Пашковке ирокез. Стоячее положение он, правда, принимал только после выливания на него флакона лака для волос, который я выпрашивал у девчонок. Держался минут пять, потом героически падал на бок и свисал. Но все равно это было очень круто.
На третьей репетиции я вдруг понял, как можно нейтрализовать Вольдемара. Я просто незаметно вытащил его штеккер из пульта. И прокатило. Теперь «Уё» звучало почти прилично.
Вольдемар был в ударе. Он романтично раскачивался и вдохновенно пилил что-то, слышное только ему самому.
- Витя! Ты слышал, как я сыграл! Какой соляк я изобрел? – с горящими глазами говорил Вольдемар Скальпу (только его считал за лидера). – Как это божественно звучит!
- Не слышал, Вольдемар!
- А почему ты не слышал? А кто-нибудь вообще это слышал? Почему я отключен?! Кто меня выключил?!
Вольдемар сорвал с себя гитару и вышел прочь. Обиделся.
***
А четвертая репетиция стала последней для звездного состава группы «Уё».
- Я сочинил песню, будем играть ее, - заявил Вольдемар.
И заиграл. Мамочки мои! Я, как человек с шестью классами музыкального (пусть и балалаечного) образования просто взвыл. Это дерьмо не то, что играть было нельзя, после него надо было срочно помыть уши! Это была невыносимая, просто запредельно унылая какая-то блевотина!
Я так и сказал.
А Витя Скальп коварно поддержал Вольдемара.
- Хорошая песня, Хвост, чего ты? – сказал он.
- Да в каком месте она хороша?
- Да вообще, в принципе! – сказал Витя.
- В таком случае, я ухожу из группы! – сблефовал я.
- Ну, и вали! – обрадовался Вольдемар. – О! Витя! Я и слова придумал. «Поганый Хвост решил скипнуть. Пусть Хвост уходит в жопу!»
И эти два ренегата дурным хором завыли: «Поганый Хвост решил скипнуть…»
- И пойду! – сказал я. – И как автор запрещаю вам исполнять мои полторы песни. Вот!
- И я выхожу из состава, – поддержал меня Берия.
- А ты-то почему?
- А надоело это все.
Сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что рок-н-ролл этому чуваку пресекла бабушка. Пять рублей в те времена были все-таки приличными деньгами. А отдавать их за внукову придурь бабушке наверняка было неинтересно.
Так и состоялся этот эпохальный раскол. Двери в рок-н-ролльную вальгаллу, только что приветливо открытые, сомкнулись, лязгая, перед самым носом! Это был феерический провал.
Но Лев Валерьич редко унывает. А упав – поднимается. Есть такое свойство организма.
- Мы создадим собственную группу! – сказал я Берии. – Она будет лучше и круче, чем это несчастное «Уё»!
И, в общем-то, так оно и вышло. Вольдемар со Скальпом не стали дальше оплачивать репетиционную базу. И, получается, распались насовсем.
А мы с Берией в самом скором времени очень сильно нашумели и даже снискали весьма сомнительную известность.
Но об этом – в следующий раз. Продолжение следует…