Ромка Кактус : Out of my dreams

Василий окончился в пепле неопределённости. А там, где заканчивался Василий, начинался Пётр. Пётр купил рюкзак и банку кофе. Кофе он высыпал с обрыва над бушующим морем — нечто похожее он видел в фильме «Большой Лебовски» братьев Коэнов. В одном из сновидений Эдгар Аллан По стоял над бушующим морем в разноцветных носках.

Пётр наполнил банку из-под кофе пеплом Василия и поехал в метро. В поезде он видел мальчика, привязанного проволокой к алтарю. Мёртвый мальчик кивал синей головой, будто был со всем согласен. Язык мальчика вывалился изо рта и повис между худых, покрытых рунами царапин коленок. И две мухи размером с попугая сидели на плечах у него и говорили.

— Out of my dreams I’m just a body…
— Несуществующий эпиграф к несуществующему фильму, Итан.
— Это можно сказать про что угодно, Джоэл.
— Теперь нам осталось снять его. Фильм про Эдгара По.
— И в конце мы взорвём поезд…

Мальчик отстегнул свои коленки и вышел на остановке. Мухи несли его прямиком на небо, каменное небо петербургского метрополитена, где они приняли обличье фрески «Адонис и пара херувимов». Сквозь нисходящий поток времени Пётр разглядел свои худые детские коленки. Гравитация, асфальт и тяготы прямохождения оставили на них знаки в виде корочки запекшейся крови, которую было так сладостно отковыривать, класть на язык и обсасывать. И розовая тонкая кожа зудела, означая жизнь.

В асфальтированных садах детства у Петра был друг Василий. Они сидели дома у Петра перед большим цветным телевизором и всё время смотрели фильм Джармуша «Мертвец». Иногда Василий приносил видеокассеты с драками или мультиками. Ещё у них была приставка и футбольный мяч, стёртый об асфальт до голой тряпки, накачанный велосипедным насосом до грыжи, из-за которой игра в «квадрат» делалась ещё более азартной, так как направление отскоков мяча было невозможно предугадать. Случай являл себя властно и неприметно, так как действительно пронизывал всё, к чему можно было иметь отношение. Но была и открытая взору закономерность, с которой стирались об асфальт мячи и колени, стирались видеокассеты, забывались обеты и обиды и даже самое главное, в чём состоит душа человека, искажалось, исчезало, обращаясь ложью, злобой и презрением.

В глубокой яме метрополитена Пётр пытался отыскать, в чём состоит душа человека, вспоминая светлые моменты прошлого, утерянного ещё тогда, когда его следовало называть настоящим. Но настоящее с самого начало было поддельным. Искажённое взглядом, обращённым из прошлого в будущее: кто был унижен, ждёт новых унижений и готовит им разумные объяснения; кто сам унижал, ищет надёжного способа вечно продолжать, скрывая от себя суть и только усложняя игру, — настоящее было игрой воображения, не знающего своих границ. Дружба Петра и Василия была пронизана тончайшими нитями унижений и конкурентной борьбы, и даже когда речь заходила о взаимной поддержке, то и она была окрашена в цвета корысти: за подарки следовало платить ещё большими подарками, за внимание и за само хорошее отношение — всё это продавалось, отпускалось в кредит, давалось в долг, а потом списывалось на обстоятельства. И теперь у Петра не было никакой возможности отбросить экономический анализ и просто предаться воспоминаниям об охоте на тритонов. Он вёз пепел Василия в банке из-под кофе. Он сжёг Василия в знак признательности за его дружбу, он за всё расплатился огнём.

Осталось высыпать прах друга над водами Финского залива и можно начинать быть собой. Но как быть собой тому, кто всегда был кем-то другим? В одном из сновидений чёрно-белый Эдгар Аллан По стоял над Финским заливом в кислотных носках и был кем-то другим.