Серафим Введенский : Кватро

***
А ты лежишь расслабленно на даче,
в тени деревьев, в гамаке,
сквозь густоту листвы светило радостно маячит
и о своём журчит речушка вдалеке.

Неподалёку трактор в поле пашет,
а ты, как видно, отпахал.
Соседка за забором в суматохе, некто Маша,
мостит из падших веток пьедестал,

затем на нем с великой яростью, забвенно
произведёт сожжение жуков,
а ты лежишь, одно поджав колено,
и слушаешь как ветер загулял среди кустов.

Так постепенно спустится на плечи
обрюзгший вечер, горизонт зажжется ал.
И пред тобой раскроется по-новой вечность,
но ты уже, где можно, опоздал.

***
Все хорошо. Здесь связи нет.
Больницы больше нет отныне.
Вчера нам обрубили свет,
а газа нет здесь и в помине.

Пишу тебе на бересте,
осколком личных впечатлений.
Мы авангард в самом хвосте
на поприще местоимений.

Дорогу всю разбило в хлам.
Мост через речку рухнул в воду.
Навечно заморожен храм,
мы молимся лишь на погоду.

Мы каждый день приходим в шок,
и в нём сияем словно стразы.
Все хорошо. Пиши ещё.
Отвечу. Но, пойми, не сразу.

***
Поезд едет по маршруту,
но маршрута, в целом, нет.
Пассажиры по вагонам,
по местам своим сидят,

каждый чём-то недоволен,
возмущается в купе:
Где еда? Чего трясёт так?
Не заправлена постель

почему? Такие деньги
заплатили за билет!
Безобразие! Повсюду
недовольство, ропот, шум.

Проводник вступает в диспут,
но бессилен он, увы.
Пассажиры явно в курсе,
как бывает в поездах,

и за те же, в общем, деньги
или меньше, может быть.
Гул растёт, подобно ценам,
кто-то выкрикнул: «Грабёж!»

Недовольством зарастает
каждый сцепленный вагон.
Скоро грянет ярый митинг
и покажет как он яр.

Вот уже бежит охрана,
драка, крутят всех подряд.
Разберутся после видно,
а пока что мордобой.

Машинисту, правда, похрен
на волнения и шум,
он себе спокойно едет,
а куда не знает сам.

***
Тебе написал бы я вновь о любви,
воспел бы ланиты и вежды твои,
как таяла нежно в объятьях моих,
как куталась сонно в написанный стих.

Как вечер украшен был бледной луной,
когда на руках нёс тебя над водой
по лунной дороже до самых небес
сквозь сумрачность жизни к парнасу божеств.

А после сбежали оттуда мы прочь,
за нами собакой лохматая ночь
гналась разъярённо, пытаясь поймать
и прятались мы от неё на кровать.

Да я написал бы о многом тебе,
о том, что я выделил место в судьбе,
тебя поселив там без всяких хлопот,
да я написал бы про всё это вот,
да только боюсь, что жена не поймёт.