Роман Михеенков : Орден Франкенштейна

Роман Михеенков

Орден Франкенштейна

Сюита для телевизора с оркестром


- Какой урод сегодня вместо щуки сибаса на крючок насадил? Дебилы! – генерал Панфилов бросил под язык ещё одно зёрнышко нитроглицерина и испепелил взглядом казарму.
- Что дали, то и насадил. Не разбираюсь в рыбе. Я веган, - попытался оправдаться актёр по прозвищу Тузенбах, временно исполнявший обязанности водолаза.
- А ты, урод, не мог съёмку остановить? А ты, ушлёпок, куда смотрел? – генерал навис над режиссёром и оператором, те переглянулись и опустили глаза. – Вся ваша шайка мутантов два месяца работает без премии, компьютерная графика за ваш счёт. Будем из сибаса щуку в 3D рисовать для телевидения. Кто бы из вас нормальных людей нарисовал. Суки позорные.
- К актёрам какие претензии? – поинтересовался Сталлоне.
- Тебе перечислить? Кто, твою мать, размороженного сибаса не смог с первого раза сачком поймать? Кто текст какой-то левый мямлил? Играть уважение и робость перед начальством нужно с чёткой дикцией и по сценарию. А как вы изображали радость?! Будто он не рыбу, а дохлую крысу выловил. Ещё один такой косяк - отправлю в Сирию играть ИГИЛовцев. Мёртвых.
- Волны, товарищ генерал, Айвазовскому такие писать, лодка ходуном ходила… - попытался оправдаться Сталлоне.
- Вот именно! Лодку раскачали, уроды толстожопые, болталась, как говно в проруби, чуть первое лицо государства не перевернули, - продолжил генерал перечисление недостатков в работе подчинённых.
- Удержали же, товарищ генерал! Eсли бы не мы…
- Это сделали бы солдаты НАТО, - подхватил Отелло, пытаясь разрядить обстановку.
- Ты когда-нибудь дошутишься. А где новенький? Где этот сучий Франкенштейн? – вспомнил Панфилов.
- Здесь…- в тёмном углу казармы возникло робкое шевеление.
- Выходи на свет, снимай трусы!
Заскучавшие на втором часу собрания бойцы подразделения «Т» ФСБ РФ мгновенно оживились и обратили взоры на новобранца.
- Товарищ генерал, как-то не по уставу, не ваша палитра, - хохотнул Сталлоне.
Франкенштейн на полусогнутых доплёлся до светового пятна в центре помещения. Он поднял полные слёз глаза в поисках защиты, хотя бы сочувствия, но встретил лишь хищные взгляды товарищей. Казарма предвкушала зрелище.
- Исполнять приказ! – скомандовал генерал.
Новобранец дрожащими пальцами расстегнул тугие пуговицы гульфика, джинсы рухнули на кроссовки, обнажив тощие ноги, торчавшие из серых трусов-боксеров.
- Может, музыку включим? – предложил Отелло.
Ответа не последовало. Молодой человек приподнял футболку, запустил пальцы под резинку трусов.
- Отставить!- гаркнул генерал. – Ты трусы сменил?
- Так точно, - выдохнул новенький, и мгновенно натянул джинсы.
По казарме прокатился стон разочарования.
- В чём дело-то, объясните в красках, товарищ генерал? – поинтересовался Сталлоне.
- Этот недотыкомка нам своими трусами половину видеоматериала запорол. Сидит, сука, в кадре, жопой своей тощей к камере, а над штанами трусы торчат.
- Да, неэстетичненько, - согласился Отелло.
- Что ты мне тут про эстетику! Резинка от трусов желто-синяя была! Будто в штанах у него украинский флаг!
Казарма дружно заржала.
- Сука бандеровская, ты первый кандидат в Сирию, - генерал развернулся на каблуках и удалился, оглушительно хлопнув дверью.

ххх

Франкенштейн, в миру Гена Счастливцев, приехал в Москву из Забайкалья поступать в театральный. О сыне-актёре мечтали папа – директор Дома Культуры секретной воинской части, и мама – заведующая лазаретом. Гена тоже мечтал об актёрской карьере. В своих самых радужных снах он выходил на сцену МХАТа в роли Гамлета. Кроме того, Гена мечтал навсегда сбежать от воинской части и армии вообще.
На прослушивании экзаменационная комиссия рыдала от смеха, хотя Гена читал осточертевшую всем театральным педагогам басню «Ворона и лисица». Затем он выдал «В этом мире я только прохожий» – чем же ещё удивлять комиссию абитуриенту с внешностью сказочного Леля? Новоявленного Есенина попросили появиться сразу на конкурсе, минуя следующие туры.
Гена курил на лавочке у Щукинского училища, предвкушая головокружительную карьеру. К середине сигареты абитуриент уже видел себя выходящим на поклоны в шекспировском «Глобусе» под бесконечные овации зала и не заметил, откуда рядом появился невзрачный мужчина в сером костюме. На мгновение незнакомец приоткрыл багряное удостоверение и тихо, но внятно произнес: «Есть разговор». В его руке возник массивный брелок с двуглавым орлом – напротив, у двери клуба «Мятный носорог», крякнул и моргнул фарами черный внедорожник. Абитуриент Счастливцев хотел отказаться - он был окрылён успехом, мечтал о холодном пиве. Почему согласился? Наверное, сказалось казарменное воспитание.
Ехали минут сорок, остановились возле высокой бетонной ограды с вооружённой охраной у ворот. В подвальном кабинете, походившем на тюремную камеру, «невзрачный» разразился бесконечным и мутным монологом о тяжёлом международном положении, о родине, встающей с колен... Огромная ядовито-зелёная муха, переливаясь всеми цветами радуги, кружила по комнате, будто тяжелый вражеский бомбардировщик. Низкое бархатное жужжание меняло тональность, едва муха подлетала к оратору, и возвращалось к зловещему гулу при заходе на следующий круг, когда она отступала перед новой атакой. Растворившись в жужжании, Гена не сразу осознал, что духоподъёмная речь закончилась. Муха приземлилась на стол, комната погрузилась в тишину. Хозяин кабинета пристально смотрел на Гену. Не отводя взгляда, медленно извлёк из кармана удостоверение и коротким резким ударом пригвоздил муху к столу. Затем вынул из ящика стола салфетку, тщательно протер документ и стол.
- Тебя отобрали как лучшего из лучших. Как актёра и гражданина. В сериалах и театрах пусть бездари кривляются. Пришло время послужить Родине, сынок.
- А делать-то что? – поинтересовался Гена.
- Я же сказал: служить Родине на сцене и экране. Ты по телевизору видел, как первые лица государства общаются с простыми людьми: рыбаками, трактористами, хлеборобами? Так вот, Геннадий, нет никаких простых людей. А если они где-то и есть, то их к первым лицам на пушечный выстрел нельзя подпускать. Мало ли что. Народ - он опасен и непредсказуем. Для того и создан наш театр - отдел «Т» при ФСБ Российской федерации под руководством генерала Панфилова. Проще говоря, панфиловцы. Мы и шахтеры, и ткачихи, и моряки. Мы же и гей-парадом пройдём, если Родина прикажет. Каждый выход руководства в народ – наш новый спектакль для новостей по телевизору.
- Мне надо подумать.
- Думать не о чем - вариантов у тебя не так много. Слишком много знаешь. Так что, или ты с нами, или… - фээсбешник развёл руками.
- С родителями посоветоваться…
- Родители в курсе. Одобряют твой выбор. Подпиши здесь, - он положил перед Геной ручку с двуглавым орлом и пустой лист бумаги.
- Договор без текста… – молодой человек попытался выжать из себя удивление, но не получилось.
- Здесь подпиши, - человек из органов ткнул пальцем в правую нижнюю часть листа.
- Первый раз такое подписываю, - произнёс Гена, передавая подписанный лист.
- Это не договор. Договоров у нас не бывает. И нет никакого отдела «Т». Официально ты свободен. А листок пригодится для предсмертной записки, если вздумаешь чудить, - улыбнулся фээсбешник. – Сегодня спишь здесь. Утром сбор труппы – познакомишься с коллегами. Потом устрою тебя в казарму.

Ночью Гена тщетно пытался заглушить рыдания подушкой. Едва не задохнулся. Рыдал подробно, по пунктам, не смешивая одно страдание с другим. Сначала винил себя за легкомыслие, потом родителей за предательство – предположил, что это они рекомендовали его кандидатуру спецслужбам. Затем проклинал злодейку-судьбу и жестокого бога, создавшего для юноши ад на земле. К рассвету вымотался и уснул, шепча монолог Гамлета.
Амплитуда эмоций, пережитых за один день в большом городе, навеяла тревожные сны. Его до утра вертело в гигантском калейдоскопе, постепенно разогнавшемся до скорости смерча. Стоит ли удивляться: юноша всю предыдущую жизнь был сжат тисками уныния и предсказуемости казармы. В их воинской части менялись только времена года и личный состав. Спрятаться от казармы ему удавалось лишь на занятиях в детской театральной студии местного райцентра и в заброшенной библиотеке, созданной еще узниками ГУЛАГа. Там он нашёл текст «Гамлета», там началось и его эротическое образование: альбомы живописи барокко, романы Альфреда де Мюссе. Произведения Дюма воспитали его благородным рыцарем, ценящим дружбу и поклоняющимся Прекрасной Даме. Стихи Баркова добавили к портрету дамы пикантные штрихи.

Утром Гену разбудила уборщица – престарелая Золушка с лохматой шваброй. Погладила по голове, коротко всплакнула и проводила в столовую. Завтрак показался новобранцу воистину королевским: многообразие экзотических салатов, по нескольку видов рыбы и мяса. Главное – подходи и сам себе накладывай, сколько хочешь. И нет никого - то ли все уже поели, то ли он первым пришёл. Всё детство Гена Счастливцев ел в армейской столовой вместе с солдатами. Мать готовила по редким праздникам и совсем не вкусно. Шведский стол на несколько минут отвлек от размышлений о горькой судьбе.
- Бон апети, - зевая и пошатываясь, в столовую вошёл бородатый мужик в мятом спортивном костюме.
- Доброе утро.
- Герасим, - представился вошедший и погрузил дрожащую пятерню с жёлтыми ногтями в облако лохматой бороды.
- Гена.
- Здоровье поправим, Гена? – бородач достал из кармана мерзавчик водки, идеально поровну разлил по стаканам. – А то у нас, пардон муа, вчера день рождения был… чей-то… – трубы горят.
Новобранцу приходилось выпивать с солдатами тайком от родителей, но чтобы с утра… Хорошо, что успел позавтракать.
Водка разлилась по телу Гены Счастливцева приятной волной. Его новый знакомый преобразился. Вместо сонного нечесаного хмыря напротив Гены оказался энергичный собеседник, интересующийся абсолютно всем. Затерзал новобранца самыми неожиданными вопросами. За несколько минут расспросил его об особенностях флоры Забайкалья, выяснил гастрономические предпочтения Гениного кота Прапора, поинтересовался группой крови его отца. Затем так же молниеносно выключился из беседы и впал в изначальное состояние апатии.
- У тебя есть чё? - он с тоской заглянул в пустой мерзавчик.
- Вынужден вас огорчить.
- Се ля ви, - Герасим встал и поплёлся к выходу, так ничего и не съев.
- Скажите, пожалуйста, а где будет сбор труппы?
- По коридору налево.

У входа в конференц-зал уже собралось несколько бойцов подразделения «Т». Хмуро курили, перебрасываясь короткими репликами. Новобранец стал для них поводом сфокусировать размытое похмельем внимание.
- Духа пригнали, - кивнул невидимому собеседнику высокий тощий мужик. Он был вислоус и печален какой-то чужой печалью.
- У Щепки взяли? – прищурился на Гену смуглый богатырь, имея в виду театральное училище имени Щепкина.
- У Щуки.
- Однокашник, щучий сын – широко улыбнувшись, протянул руку курносый мужчина с блестящей лысиной и рыжими бакенбардами.
- Гена Счастливцев, - ответил новобранец на рукопожатие.
- Франкенштейн, - тощий придирчиво осматривал Гену с головы до ног.
- Почему? – удивился Гена.
- У Островского в пьесе «Лес» Несчастливцева звали Геннадий, Счастливцева – Аркадий. А тебя из двух персонажей собрали. Чистый Франкенштейн.
- Вот и кликуха для духа. Браво, Дон, - богатырь ударил себя кулаком в грудь, разжал пальцы и нежно дунул на ладонь, посылая удар, словно воздушный поцелуй.
- Добро пожаловать в семью, Франкенштейн. Я Дон Кихот, это Тузенбах и Отелло, - кивнул тощий на курносого с бакенбардами и смуглого качка.
- А меня у МХАТа взяли, я с Женей Мироновым поступал. Эх, молодость… - загорелый гигант тряхнул черными кудрями, будто стараясь отогнать грустные воспоминания.
- Мне обращаться к вам по прозвищам, или можно имена узнать? – робко поинтересовался дух.
- Имен тут нет, только погоняла. Контора шифроваться велит, - объяснил Дон Кихот.
- Свежее мясо! – в курилку ворвалась взлохмаченная брюнетка с горящими глазами и роскошной задницей, обтянутой кожаной юбкой.
Она подлетела к Гене, через брюки сгребла в пригоршню его мужское хозяйство и подробно ощупала.
- М-м-м-м… Всё, как я люблю, - оценила брюнетка.
- Не смущай духа, Валькирия, - Тузенбах засунул руку в карман и отвернулся.
- Не завидуй, - бросила Валькирия в ответ и сжевала Генины губы порочным поцелуем.
- Не для тебя эта роза расцвела, - покачал головой Отелло.
- Ты откуда знаешь? – обернулась Валькирия.
- Не знаю, но ставки принимаю, - Отелло извлёк из кармана блокнот.
- На вечер ничего не планируй, красавчик, - она еще раз сжала Генины причиндалы, медленно, будто нехотя, отпустила и проследовала в конференц-зал.
Постепенно подтягивались и другие панфиловцы. Гену знакомили с ними, но после пролёта Валькирии он пребывал в прострации и почти никого не запомнил. Мысль о вечере вызывала эйфорию и панический ужас одновременно. Физическую близость с женщиной он факультативно познал по альбомам живописи эпохи Барокко. Другого опыта не было. Пытаясь представить, что ждёт его в постели с этой умопомрачительной женщиной, юноша воображал себя то Вакхом, то сатиром, то Самсоном.
Гена вернулся в реальность с появлением генерала Панфилова. Художественный руководитель отдела «Т» был статен, грозен и похож на Станиславского. Генерал вписал кличку новобранца в записную книжку. Именем даже не поинтересовался. Быстро разобрав последний проект, связанный с погружением руководства страны в какое-то море, он назвал бойцов уродами, мутантами и дебилами. Пообещал репрессии.
- Хорошо работала только Кровавая наша Мэри. Рекомендую всем на неё равняться. Простая, казалось бы, задача – встреча с хлебом-солью, а как выполнена! И русской души широта, даром что еврейка, и патриотизм зашкаливает, и лёгкий разврат в глазах. Ровно столько, чтобы не переборщить. Правильно говорят: нет маленьких ролей.
Все посмотрели на Мэри – рыжеволосую даму лет тридцати с бюстом, достойным, как показалось Гене, кисти Рубенса.
- Служу России, - Кровавая Мэри смачно облизала губы и похотливо поиграла язычком.
- Кстати, поручаю тебе обучение новобранца Франкенштейна. Оттачивайте актёрское мастерство, - хитро улыбнулся генерал.
Панфиловцы взвыли от восторга и переключили внимание на Валькирию. Та испепелила Кровавую Мэри взглядом и провела большим пальцем по горлу. В ответ рыжая красноречиво поправила бюст и послала Валькирии воздушный поцелуй. В животе у новобранца Франкенштейна сделалось нехорошо. Из древнегреческих мифов Гена знал: если на невинного юношу обращают внимание сразу две богини – для юноши это всегда заканчивается плачевно.
- Держись, Франкенштейн, держись, родненький - хлопнул новенького по спине Чингачгук – представитель одного из северных народов необъятной родины. – За меня разок Валькирии присунь, а можно и обеим.
На коричневом лице Чингачгука морщины были нанесены природой вне всякой логики. Они больше напоминали следы порки розгами. Горизонтальная улыбка превращала их обладателя в одного из персонажей Гойи. А может быть, Чингачгука всю жизнь хлестали по лицу две его полуметровые косы с вплетенными разноцветными перьями? Гена мысленно поместил косы в мохнатые уши коллеги и улыбнулся – получилась кукла из его детства. Куклу надевали на чайник, чтобы сохранить температуру воды. Вдруг вспомнилось, как в младенчестве его кормили манной кашей с комочками: ложка за маму, ложка за папу, ложка за кота Прапора. Новобранец ощутил во рту вкус манной каши, и его едва не стошнило.
- Сегодня работаем по штатному расписанию, у нас скоро ночной хоккей. Создать образ болельщика на стадионе – серьезнейшая работа. Ищем зерно роли, думаем о сверхзадаче, подбираем реквизит. Сегодня заняты только… - генерал сделал паузу, осмотрел бойцов. – Отелло, Сталлоне, Валькирия и… Кровавая Мэри. Слетевшие ставки на Мэри отозвались в труппе сдавленным стоном разочарования. «Ёперный театр!» - прокатилось по залу.
- Что играем, товарищ генерал? – поинтересовался Сталлоне - импозантный брюнет с глазами спаниеля, не прерывая процесса подпиливания ногтей маникюрной пилочкой.
- В Большой театр идёте. Роль – зрители в ложе, потом гости на банкете в честь премьеры. Задача ответственная. Соседняя ложа – царская, в ней руководство страны. Попасть в телекамеры можете в любую секунду, поэтому не расслабляться. По парам сами разобьётесь.
Валькирия и Кровавая Мэри не сговариваясь перевели взгляды на блондинку – настоящую русскую красавицу, отзывавшуюся на кличку Снегурочка. Все остальные бойцы, включая генерала Панфилова, неотрывно следили за происходящим между дамами поединком. Реакцию Снегурочки Гене понять не удалось. Исполненная надменного спокойствия и холодного презрения к миру, она без видимых усилий пожирала пространство вокруг себя, обращая материю Вселенной в лёд. Новобранцу Счастливцеву показалось, что им ледяная дева совсем не заинтересовалась.
- Твою же мать, - огорчился Чингачгук.
- Вы хотели пойти в Большой? – поинтересовался Гена.
- Я на Валькирию поставил.
- В смысле?
- Что она тебя того… первая оприходует. Пузырь вискаря проиграл.
- Сочувствую.
- Что уж теперь. Снегурочке от меня на полшишечки.
- Она вроде бы и внимания на меня не обращает, - забеспокоился новобранец.
- Что б ты понимал.
Гена покосился на ледяную деву, стараясь сделать это незаметно. Снегурочка смотрела сквозь пространство и улыбалась своим мыслям. Самой светлой мыслью, судя по мурашкам, забегавшим по телу юноши, был план организации геноцида не слишком малого народа. Или даже апокалипсиса. От её улыбки хотелось убежать на край света и никогда не возвращаться.
- Занятые вечером – приступить к исполнению. Остальные работают по штатному расписанию. Всем творческих успехов. Свободны, - Панфилов откланялся и удалился под аплодисменты труппы.

После сбора труппы злой гений, увлекший Гену Счастливцева на подмостки дьявольского театра, повёл его на экскурсию. Внутри «периметра» - высокого бетонного забора с колючей проволокой по верху, располагалось всего три объекта: будка охраны у въездных ворот, казарма – башня красного кирпича, и обшарпанный клуб – в нём располагались столовая и зал для собраний. Казарма, судя по архитектуре, когда-то была святилищем неизвестного новобранцу культа: внизу просторный зал, по периметру которого поднимался до самой крыши спиралевидный пандус. С пандуса низкие сводчатые двери открывались в комнаты-кельи. Сверху сквозь некогда прозрачную крышу на казарму взирал хитрый прищуренный глаз. Из-за мутного стекла было не совсем понятно – витраж или просто налипшая прошлогодняя листва. Но смотреть в это око было жутковато. Казалось, оно всё про тебя знает. В целом странное сооружение походило на Вавилонскую башню, вывернутую наизнанку. А клуб был самым обыкновенным – классика советской архитектуры. Только в воинской части, где вырос Гена, облезлая краска на таком же клубе когда-то была красной, а на этом голубой.
Проведя экскурсию и показав все бытовые необходимости, вербовщик заселил новобранца в небольшую узкую келью. Обстановка предельно простая: кровать, стол, стул, шкаф, телевизор. Неоткрывающееся окно с видом на мусорные баки.
К удивлению Гены оказалась, что это не тюрьма. Если в расписании нет репетиций или собраний, можно идти на все четыре стороны. Казарменный режим – исключительно накануне операций. И отпуск полагается, но из отпуска в любой момент могут отозвать. За «периметром» ночевать не рекомендуется, хотя никто за это не накажет.
- За границу, сам понимаешь, дорога тебе закрыта, но проекты у нас по всему миру, так что Лондон с Парижем в рабочем порядке увидишь, - злой гений на глазах превращался в доброго ангела - до приезда в Москву все перемещения Гены в пространстве ограничивались поездками в село Хусатуй и посёлок Агинское.
- Здорово… - неуверенно обрадовался новобранец.
- И запомни самое главное. Всего два правила: первое - никаких романов на работе, и второе - даже думать не смей о ролях, кроме тех, что даст тебе худрук. Все эти «амуры и зефиры» – засунь поглубже, а лучше забудь. Иначе…
- Я подписал чистый лист, - догадался Гена.
- Именно! Служи, актёр. Родина думает о тебе, это подъёмные, - он протянул конверт и нырнул в тонированный внедорожник.
В конверте обнаружилась годовая зарплата Гениных родителей. Новая жизнь начинала нравиться.

- Ты на кликуху не в обиде? – на лавочке у входа в казарму задумчиво курил Дон Кихот, дым струился вниз по его грустным усам.
- Что вы, раз уж такой порядок, - Гена присел рядом.
- Ну и славно. Гляжу, подъёмные получил. Всё не трать, завтра проставляешься, - он прикрыл глаза и мысленно пережил завтрашний день: от восторга первой рюмки до реанимации первым глотком рассола.
- Готов и сегодня, только скажите, где купить, - юноша обрадовался простой возможности освоиться в коллективе.
- Сегодня у тебя эротическое жертвоприношение. Да и мы после вчерашнего бухать не сможем, - он снова прикрыл глаза и мысленно пережил день вчерашний, - а магазин – двести метров через лесок направо от ворот. И торговый центр там же, чёрта лысого можно купить. Только список покупок составь заранее, а то с непривычки дерьма всякого накупишь.

ххх

Стеклянная вращающаяся дверь впустила Гену в сказочный мир торгового центра «Зазеркалье» с третьего оборота – войти решился не сразу. Юноша осмотрелся и замер: именно таким виделось ему будущее, предсказанное фантастикой из заброшенной библиотеки. Мелькающие разноцветными картинками огромные экраны, прозрачные лифты, парящие в пустоте, уходящие за горизонт ряды маленьких магазинов с чудесами техники. И бессчетное количество нарядных людей. Хотелось кричать и плакать. Признаться в любви удивительному миру и навсегда остаться в этом волшебном мгновении.
- Вам что-то подсказать? – инопланетянка с синими губами и крыльями бабочки за спиной вывела Гену из транса.
- Мне?.. – разглядывая девушку, он совсем растерялся.
- Кажется, вы у нас впервые.
- Вот список, - юноша протянул ей мятый листок.
- Вау! Вы, наверное, только из армии вернулись, - предположила «бабочка», обнаружив в списке всё: от зубной щётки до ноутбука.
- Примерно так…
- Предметы гигиены на нулевом этаже, мужская одежда на втором, компьютеры на этом. Лучше начать с мелочей, я вызову вам лифт.
В лифте Гена катался вверх-вниз, пока не закружилась голова. Затем не спеша обошёл второй этаж, но ни в один из магазинов зайти не решился – разглядывал витрины. Все манекены были какие-то немужественные, хотя одежда, надетая на них, нравилась. В конце концов Гена остановился перед манекеном, похожим на Жана Марэ в молодости. На нем были черные джинсы и коричневая кожаная куртка. Если Жану это понравилось – и мне подойдёт.
- В этом костюме вы будете супер-героем, - веснушчатая девушка в ковбойском наряде сняла с манекена куртку и набросила её на Генины плечи. – О! Я же говорила!
Она подвела молодого человека к зеркалу, помогла засунуть руки в рукава и элегантно довершила костюм широкополой шляпой.
Увидев в зеркале героя вестерна, новобранец Франкенштейн мгновенно вжился в образ. Захотелось вскочить на мустанга-иноходца, бросить поперёк седла красотку-продавщицу и ускакать к багровому горизонту. Стараясь, чтобы не заметила, Гена разглядывал девушку в отражении. Гибкое тренированное тело излучало здоровье и пробуждало желание. Цвет волос определить не получалось - они были выкрашены в десяток разных оттенков. Глаза - смеющиеся, хитрые, но не коварные. Бейджик с именем «Юля» скользил по разноцветным клеточкам её рубашки в такт вздымающейся груди: зелёный – синий - красный – синий… Гена поймал себя на мысли, что ощущает это движение кончиками пальцев.
- Ну что, ковбой, берём? – подмигнула девушка.
- Берём!
- Отлично!
- И помогите мне вот с этим, - Гена протянул ей список и достал из кармана конверт с деньгами.
- Ух ты! Нетоптаная прерия. Наследство получил?

Юля провела юношу по магазинам, помогла выбрать всё необходимое, отговорила от ненужных трат.

- Барометр с якорями тебе зачем?! - закатывала изумрудные глаза девушка.
- Не знаю, у родителей в квартире такой висел.
- Ты бы ещё коврик на стену купил! И слоников на комод.
Гена вспомнил красный с желтым восточным орнаментом ковер на стене отцовского кабинета. В самом центре ковра портрет Сталина, а по бокам два старинных пистолета и сабли. Отцовский кумир ласково улыбался мальчику, даже когда тот воровал сигареты. И слоники были. У каждого - имя и своя увлекательная история. Младшего слоника – Ганнибала – юноша забрал с собой в Москву. На счастье.
- Чего завис, ковбой? По списку - всё, - Юля щелкнула пальцами перед Гениным носом.
- Спасибо! Сам бы не справился. Могу я вас отблагодарить? Может, куплю что-то в подарок? Или…
- Можно и так, - девушка изучающее оглядела Гену. – Но лучше пригласи даму в ресторан. Я сегодня до восьми работаю, потом до утра свободна.
Гена растерялся: рестораны, подобно сексу, были для него той самой нетоптаной прерией. Утонченных джентльменов, элегантно управляющихся с устрицами в ресторане «Максим», он видел только в кино. Куда ему до них.
- Ладно, проехали, - разочарованно выдохнула Юля, не увидев энтузиазма.
- Я никогда не был в ресторане, - опустив глаза выдохнул юноша. – Наверное, костюм надо купить? И галстук…
- Расслабься, - рассмеялась девушка. – Мы ж без понтов и пафоса. Джинсы сгодятся. Пивка выпьем, по стейку съедим, познакомимся поближе.
Но мысли новобранца были уже далеко: он вспомнил уготованную ему на сегодняшний вечер роль жертвы на эротическом алтаре. О, ужас. С другой стороны, кто накажет, если он не явится? За забор выходить можно, ночевать в казарме необязательно. А девушка Юля гораздо милее и уж точно безопаснее любой из трёх фурий, сражавшихся сегодня утром за его девственную плоть.
- В восемь у выхода из «Зазеркалья», - очнулся Гена от страшного сна.

Примеряя новые джинсы и вертясь перед зеркалом, новобранец Франкенштейн пытался понять природу собственной привлекательности. Мама всегда говорила, что он красавец, только Гена ей не очень-то верил. Но четыре возжелавших его женщины за два неполных дня в Москве – это же успех? Успех. Нет, Успех! Такого даже в кино не бывает. «We are the champions…», - он включил музыку. До встречи с очаровательной продавщицей Юлей оставался ещё целый час.
Подпевая Фредди Меркьюри, Гена не услышал звука открывающейся двери. Он обернулся, ощутив вползающий в комнату холод. Снегурочка медленно плыла в его сторону. Так перемещаются в пространстве привидения из фильмов ужасов и солистки ансамбля «Берёзка». Замерла, улыбаясь уголками губ. Белый шелковый халат упал к её ногам. В совершенном обнажённом теле не было ни намёка на стыдливость или беззащитность. Абсолютная власть. Она сразу полностью подчинила себе волю юноши: двигаясь, будто в замедленной съёмке, он задернул шторы, разделся, выключил свет и лёг на кровать. Парализованными губами попытался прошептать «мамочка», но губы отказывались повиноваться. В абсолютной темноте он не мог видеть Снегурочку, от чего становилось ещё страшнее. В памяти всплывали пугающие и одновременно возбуждающие сцены из эротических романов восемнадцатого столетия. «Сладострастный монах». «Письма к Евлалии».
От первого прикосновения Гена вздрогнул: Снегурочка ледяными ладонями взяла его за правую голень и, неспешно массируя, направилась вверх по телу. Казалось, она прощупывает мясо перед приготовлением, выбирает наиболее сочные куски. Её руки поднимались всё выше. Хруст коленного сустава в тишине кельи прозвучал короткой автоматной очередью. Внутренней стороне бедра она уделила особое внимание: меняя направление движений, Снегурочка рисовала на нём картины из жизни преисподней – они зловещим пламенем проецировались на плотно сжатые веки Геннадия. Жар адского огня постепенно охватил его трепещущее тело, воззвал к испуганной плоти и до краёв наполнил её неистовой силой порока. Гена созерцал свой нефритовый жезл как нечто отдельное от себя. Будто читал о нём роман Альфреда де Мюссе. Меж тем женщина продолжила нательную живопись на Генином животе. Острыми ногтями она создавала вокруг его пупка витраж мрачного замка, как представлялось Гене. Он вспомнил мамин массаж «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы», как это было спокойно и по-домашнему. Будто услышав о рельсах, Снегурочка провела две жесткие линии к его груди и надавила ладонями, сковав дыхание. Но это оказалось не самым страшным: юноша почувствовал, что, опираясь на него, женщина перекидывает ногу через его чресла и медленно опускается.
Паника первого астронавта на Луне охватила Гену. Надвигающееся Неведомое пожирало всё сущее. Время замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Господи, помоги! Господи, как? Подскажи, господи! Не оставляй меня!
Господь молчал. Снегурочка опускалась всё ниже. Ниже. Волны ужаса накатывали со всех сторон одновременно. Они превращались в водоворот, влекущий юношу в пугающие бездны. Вселенная сжалась до маленькой точки, пульсировавшей страхом, и взорвалась озарением.

Камасутра от Чингачгука

В памяти Гены вспыхнуло пожелание Чингачгука - «присунуть» за него Брунгильде. Да! Вот я за него это и сделаю! В самом термине есть что-то лёгкое и непринуждённое. Шёл мимо, присунул невзначай. Всё равно, что спросить случайного прохожего «который час» или «как пройти в библиотеку». Но главное - я стану им!
Перевоплощение по всем пяти принципам системы Станиславского произошло мгновенно. Правда, от нервного напряжения в сознании юного актёра всё смешалось, и образ получился весьма эклектичным. Вождь индейцев в исполнении Гойко Митича наполнил Гену несокрушимой силой Большого Змея, однополчанин с севера добавил ему суровости насильника белых медведиц, а Чук и Гек подглядывали за всем этим в замочную скважину. Но образ работал!
Настоящий Чингачгук в своей келье всю ночь молился северным богам, пытаясь остановить икоту. Снегурочка и Гена неистово терзали друг друга, пока рассвет не просочился сквозь плотные шторы.
- Умопомрррррачительно, - голос у Снегурочки был бархатным и мурлыкающим, она слегка грассировала, что придавало тембру дополнительное очарование.
- Уффф… - Гена не знал, что ответить.
- Дай сюда мобильник.
Пока он искал телефон, женщина встала и сладко, со стоном, потянулась.
- Ложись, - велела Снегурочка, завладев Гениным телефоном.
Гена повиновался. Из событий этой ночи он ничего не помнил, поскольку до последнего мгновения играл роль Чингачгука. Теперь, выяснив, что всё получилось, обрадовался возможности ощутить процесс самостоятельно, без перевоплощений. Женщина оседлала юношу и, вытянув руку, сделала их совместное фото.
- Девок подразню. В кои-то веки я их опередила, - объяснила Снегурочка, и принялась водить пальцами по экрану, отправляя фото соперницам. – Ну, жеребец, до новых встреч в эфире.
- А может быть… - попытался удержать её Гена.
- Вот ненасытный! Я три дня ходить не смогу, а ему всё мало.
Оставшись в одиночестве, юноша вспомнил, что Снегурочке Чингучгук просил присунуть за него на полшишечки. Не более того. Только вот делений на этой самой шишечке Гена пока не знал. Наверное, перестарался.
В памяти что-то больно кольнуло. Юля из «Зазеркалья»! Девушка так и не дождалась его у выхода из торгового центра. Обиделась, наверное. Но в этот момент все мысли смело ураганом голода. Гена почувствовал, что готов проглотить без остатка шведский стол и попросить добавки.

Песнь песней

В столовой он застал одинокого Соломона – бутафора и статиста подразделения «Т». Под телекамеры его пускали редко, исключительно в массовке и на заднем плане – скорбный семитский нос отвлекал телезрителей от наблюдения за первыми лицами государства, а тоска во взоре убивала все патриотические потуги других актёров. Но по части бутафории Соломон был незаменим. Ветераны театра вспоминали, как по придуманным им элементам реквизита переписывались целые сценарии, а иногда и судьбы мира. Один ботинок, стучавший по трибуне в ООН – его идея - чего стоил!

- Как лента алая губы твои, и уста твои любезны… - шептал Соломон, глядя на прямоугольник лаваша, расстеленный перед ним на столе, будто читая невидимый текст.
- Доброе утро и приятного аппетита, - приветствовал его Гена.
- Ласки твои лучше вина, вошёл в сад её, вкушал сладкие плоды…
- Откуда вы знаете? – новобранец на всякий случай посмотрел на лаваш, не написано ли там чего-нибудь.
- Сотовый мёд каплет из уст твоих. Вся казарма ночь не спала, о как любезны ласки твои, - разбавил старец библейский текст современными реалиями.
- Прошу прощения, так вышло.
- Я сплю, а сердце моё бодрствует. Голова моя покрыта росою, кудри мои – ночною влагою. Рычали аки звери пустынные.
- Я же извинился, - голод победил смущение, юноша набросился на еду.
- Не знаю, как судьба влекла меня к колесницам знатных народа моего. Я сошёл в ореховый сад посмотреть на зелень долины, поглядеть, распустилась ли виноградная лоза, расцвели ли гранатовые яблоки. Уклони очи твои от меня, потому что они волнуют меня.

Гена дважды подходил за добавкой, а старик всё бубнил и бубнил. Это напоминало одновременно молитву и бред сумасшедшего. Смысла его речей новобранец понять не мог, до сознания долетали отдельные фразы. Тем не менее, околобиблейский речитатив наполнял трепетом и ощущением причастности к чему-то великому.
- Черные птицы летят к холодному солнцу, смерть на крыльях несут. Мандрагоры уже пустили свои благовония, у дверей твоих всякие ядовитые плоды. Кто это восходит к нам от пустыни?

В столовую ворвалась Валькирия, метнула в сторону Гены сверкающий ненавистью взгляд и набросилась на капустный салат. Вселенная наполнилась оглушительным ритмичным хрустом. Словно армия щелкунчиков устроила парад в честь юбилея победы над Мышиным королём. Моисей умолк, сложил лаваш вчетверо, спрятал его в карман и скорбно удалился.
- Доброе утро… - робко поприветствовал Валькирию новобранец.
- Хрясь-хрясь-хрясь-хрясь.
- Сегодня вечеринка по случаю моего… появления в коллективе…
- Хрум-хрум-хрум.
- Я собираюсь купить напитки. Какое шампанское вы предпочитаете?
- Хрум-хрум-хрясь-хрясь.
- Хорошо, я разного возьму…
- Хрясь-хрясь, ты, хрум, это, хрясь.
- Простите?
- Ты мне должен, хрясь-хрясь-хрясь.
- А-а-а… - согласился Гена.
- Если и рыжая меня обскачет, я тебя, хрум-хрясь-хрясь, - Валькирия метнула тарелку на стойку с грязной посудой и вылетела из столовой, цокая каблуками в такт хрусту капусты.
Проводив взглядом роскошную задницу, обтянутую на этот раз голубыми джинсами, Гена с удивлением отметил, что не боится. Более того, ждёт близости с женщиной-ураганом. Ночью со Снегурочкой он был на высоте. А если с Валькирией что-то пойдёт не так, можно снова перевоплотиться в Чингачгука.

Опросив боевых товарищей, новобранец Франкенштейн составил винную карту на ближайший вечер. Актёры подразделения «Т» оказались весьма разборчивы. Одних коньяков набралось шесть сортов.
Перед путешествием в винный отдел он зашёл извиниться перед Юлей. Девушка переодевала манекена, похожего на Жана Марэ. Завидев Гену, она сделала страшные глаза и двинула манекену коленом в пах.
- Куда пропал, ковбой? – в её голосе совсем не было обиды.
- Простите меня. На работе задержали, а телефона вашего у меня нет.
- Расслабься. Я на тебе десятку заработала. А могла и двадцатку.
- Как это? – удивился Гена.
- Вчера ко мне подвалили две тёлки. Дали по пять тысяч, показали твои фотки в телефонах. Сказали, если уведу тебя к себе на ночь – дадут ещё по пять. А ты почему-то соскочил.
- Рыжая и брюнетка?
- Ну, да. Сначала брюнетка, примерно через час рыжая с вооот такими сиськами. Ничего так тёлки у тебя. Эффектные. Какую выбрал?
- Третью… она меня выбрала… так получилось, - смущённо признался юноша.
- Заинтриговал. Телефончик продиктуй, секс-символ.
Юля помогла Гене затариться алкоголем и заручилась обещанием романтического вечера на следующей неделе.

Гороскоп Галилео

Охранник проверил сумки, горько вздохнул и пропустил Гену на территорию. На куче песка у ворот новобранец заметил мужика с пивным животом и глубокими морщинами на лбу. Под морщинами дремали мутные глазки. Гена вспомнил, что точно знакомился с ним, но имя не отложилось.
- А, Франкенштейн, - заметил юношу коллега.
- Привет. А тебя как… сложно всех сразу запомнить,- Гена опустил тяжёлые сумки на песок.
- Галилео. Я тут над твоим гороскопом размышляю. Жутко интересно.
- Я по гороскопу - телец.
- Этот твой гороскоп – овну под хвост. Или тельцу. У нас здесь свои гороскопы, - Галилео начертил на песке две линии, соединяющие только ему известные точки.
- По году? Я… Тигр, - вспомнил Гена.
- Это тебе не «В мире животных».
- Тогда объясни.
- Гороскоп у нас и простой, и мудрёный. Всего шесть раскладов, - Галилео задумчиво посмотрел на облака.
- Почему шесть?
- Потому что их трое.
- Кого их? – насторожился новобранец.
- Твой гороскоп начался очень неплохо, - проигнорировал вопрос Галиео. - Но есть опасность, что развернётся на сто восемьдесят градусов. Можно было спокойнее начать. Идеала бы не получилось, но и рисков бы избежал. Но так уж выходит…
- Ничего не понимаю, - Гена разволновался. В гороскопы он никогда не верил, но в словах Галилео было что-то убедительное и тревожное.
- Если попроще объяснять, то суть гороскопа - в каком порядке новобранец спаривается с бабами. Их у нас три. Со Снегурочкой ты уже. Это очень хороший знак. Наш генерал Панфилов тоже с блондинки начал. Но вот в чём вопрос: которая будет следующей? Если Кровавая Мэри – это одна судьба, если Валькирия – совсем другая.
- Я понял. Ты поставил на одну из них, а теперь меня разводишь, - рассмеялся юноша.
- Молодёжь… Я тебе даже о раскладах не скажу. Это судьба. Как пёзды встанут. Наш гороскоп уже лет триста или четыреста существует – ни одной ошибки.
- Да точно развод! Женщины совсем молодые. Им не больше тридцати. Какой Панфилов? Какие четыреста лет?
- Так в нашем театре всегда было только три бабы: блондинка, брюнетка и рыжая. Уходили одни – на их место приходили другие. По масти гороскопы и составляли, - Галилео провёл ещё одну линию на песке и нахмурился.
– Объясни хотя бы, женщинам этот ритуал для чего нужен?
- А вот в этом глубокий профилактический смысл. Что-то типа прививки. Спарятся они с новобранцем. Спарятся грубо, похабно, напоказ. И не будет никаких амурных продолжений. У нас служебные романы строго запрещены. По понятным причинам.
- Пока по непонятным.
- Ну, смотри… - Галилео отхлебнул коньяка. – Лет десять назад служила у нас Красная Шапочка. Сейчас Кровавая Мэри на её ролях. И случилась у неё любовь с Ахиллом. Она у него третья была в гороскопе, и завертелось, значит, у них. Ахилл красавец был, за забором все бабы на него вешались. Дальше всё просто: ревность, скандал. А скандал пришёлся на спектакль. Мы тогда с первыми лицами государства в патриотический бадминтон играли. Короче, целилась она в Ахилла, а попала воланом, сам понимаешь, в кого. И так неудачно попала, что он чуть насмерть не подавился – еле откачали.
- И что было потом?
- Никто не знает. Шапочку и Ахилла больше никто не видел.
- А какой у Ахилла гороскоп был? – поинтересовался Гена.
- Зачем тебе? Всё равно не поможет.
- Послушай, что будет, если я нарушу порядок? За забором кого-нибудь… У меня и кандидатка есть.
- Попробуй. Ни у кого пока не получалось. От судьбы не уйдёшь, - астролог небрежным движением смешал песок, уничтожая чертёж.

Судьба не заставила себя ждать. Абсолютно голой она возлежала на его кровати, разбросав рыжие локоны по подушке. Её роскошное тело излучало влекущий внутренний свет. Достоинства бюста новобранец отдельно оценить не успел, сколько ни старался задержать на нём взгляд. Его вниманием завладела интимная стрижка. Созданная в виде буквы «М», она напоминала логотип московского метро. Мысленно юноша спустился по бесконечному мрачному эскалатору. «Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Кровавая Мэри», - прозвучал где-то в глубине тоннеля голос диктора.
Куда вывезет этот поезд? Как сложится теперь его судьба по гороскопу Галилео? Блондинка – Рыжая – Брюнетка. Б – Р – Б. В этом присутствует симметрия, некое равновесие… А вдруг логика совсем другая? К чёрту гороскопы! Будь, что будет!
Последняя мысль пришла с небольшим запозданием. Кровавя Мэри успела его раздеть, уложить и оседлать. Осознав неотвратимость судьбы, Гена предался наслаждению.
Кровавая Мэри оказалась полной противоположностью Снегурочке. Если та в процессе плотских утех с каждой минутой становилась всё развратнее и порочнее, распаляясь с каждым мгновением, то вторая постепенно превращалась в монашку. Рычание и стоны становились всё тише, амплитуда движений скромнее. Неожиданно она прикрыла руками бюст. Это получилось так трогательно: изящные кисти рук, прикрывающие символ плодородия эпохи Возрождения. В детстве Гена читал о Саломее и танце «Семи покрывал». Кровавая Мэри исполняла этот танец в обратном порядке. Ближе к финалу она и вовсе стыдливо забралась под одеяло. Если сначала этой Саломее требовалась голова Иоанна Крестителя, то ближе к концу её вполне удовлетворил бы чупа-чупс. А последний аккорд прозвучал как-то уж совсем не по-генделевски.
- Ну, вот, - Кровавая Мэри внезапно выпорхнула из-под одеяла, совсем не стесняясь наготы. Стыдливость её мгновенно куда-то улетучилась.
- Вот, - согласился Гена.
- Что - вот?! Мобильник давай.
- А… - новобранец протянул ей телефон, послушно лёг на кровать в ожидании фотосессии. И провалился в сон. Сказались последствия бессонной ночи.

В детстве Гена любил наблюдать со сторожевой вышки за лыжными соревнованиями среди солдат. В ночь на Ивана Купалу начальник части всегда устраивал марафон в честь праздника. Бойцы в противогазах, выбиваясь из сил, продирались на лыжах сквозь высокую траву. На тотализаторе выигрывались и проигрывались зарплаты офицеров и солдатские пайки. Об этих соревнованиях потом долго вспоминали - до новогоднего заплыва по сугробам.
Присмотревшись к спортсменам – персонажам своего сна, Гена понял, что это не солдаты: в кровавых лучах заката к нему приближались три обнаженные женщины. Их лыжи оставляли в траве пылающие огнём следы. Сам же Гена стоял на подиуме, туго обвязанный золотой ленточкой.
Заранее зная результат соревнований, новобранец, тем не менее, волновался – его пугала непредсказуемость церемонии награждения. Гена осознавал, что это сон. Однако проснуться никак не удавалось. Вот финишную черту пересекла Снегурочка. За ней, размахивая бюстом, к подиуму подкатила Кровавая Мэри. Наконец, к ним присоединилась запыхавшаяся и очень злая Валькирия.
Барабанная дробь пробежала мурашками и оборвалась, уступив эфир звукам горна. Знакомый мотив, пробуждающий солдат каждое утро. Гена вдруг понял, что звучит он сам, его тело. Глянув вниз, Гена увидел, что мелодию выдувает губами Снегурочка, используя его нефритовый жезл в качестве духового инструмента. Ощущение было жутковатое, музыка требовала: «Вставай – вставай - вставай».
Снова барабанная дробь. Горн перехватила Кровавая Мэри. Она исполнила позывной к обеду. Захотелось пельменей, даже в животе заурчало. Стало спокойнее. Ведь если рассуждать логически, то Валькирия протрубит «отбой», и всё закончится.
Но после очередной порции барабанной дроби жгучая брюнетка прикоснулась губами к инструменту, и тело Геннадия наполнилось нежнейшей мелодией. Волшебной и манящей. Он когда-то её уже слышал, но не мог вспомнить ни названия, ни автора. Просыпаться очень не хотелось, но неведомая сила грубо выталкивала его из сна.
Открыв глаза, Гена обнаружил Валькирию за исполнением сказочной мелодии.

Посвящение

Ближе к ужину новобранец отнёс алкоголь в столовую, расставил на столе и стал дожидаться однополчан. Те появлялись по одному и небольшими группками, подчеркнуто вежливо склонялись в полупоклоне и отходили в сторону. Почему-то никто из них не смотрел Гене в глаза. Будто стеснялись чего-то. Неловкость постепенно сгущалась, стало даже слегка тревожно. Проставляющийся попытался завязать с кем-нибудь дружеские беседы, но коллеги уклонялись от разговоров. Выскальзывали. Даже дамы, узнавшие его достаточно близко, отводили взоры.
Внезапно все обернулись к выходу из кухни. В дверях появились Отелло и Сталлоне. Кряхтя и матерясь, они вытащили в центр столовой огромный деревянный жбан, наполненный черным виноградом.
- Эол! – торжественно нараспев крикнул Сталлоне куда-то вверх.
- Эол! – повторил его интонацию Отелло.
- Эооооол! – истошно проверещали женщины.
- Эоооооол! – хором грянуло подразделение «Т» в полном составе.
- Где этот козёл? – поинтересовался Дон Кихот, не услышав ответа.
- Я его сегодня утром в винном видел, - сдал товарища Тузенбах.
- Принесите эту тварь, - велел Дон Кихот Сталлоне и Отелло.
- Он наверняка уже в говно, - поморщился Отелло.
- Другого верховного жреца у нас нет, - отрезал Дон Кихот.

Гена попытался вникнуть в суть происходящего. Во-первых, в театре существует пьющий верховный жрец, которого, во-вторых, вот-вот принесут для совершения некоего ритуала. Жбан с виноградом в качестве реквизита выглядел вполне безопасным. В памяти всплывали рубенсовские Вакханалии. Самое неприятное, что можно было предположить - купание в виноградном соке. С другой стороны - кто знал, куда могла привести нездоровая фантазия бойцов театра «Т»?
Принесли Эола – брыкающегося златокудрого пузана средних лет. Тёзка олимпийского арфиста не сразу сообразил, кто он, где он, и почему так трещит голова. Рюмка водки, поднесённая сердобольным Тузенбахом, сначала повергла его в Аид, но тут же вознесла к предгорьям Олимпа.
- Ой, ё… - вспомнил верховный жрец о своих обязанностях.
- Соберись, падла, - прошипел Дон Кихот.
- На колени! – Эол торжественно воздел руки, и его густой баритон зазвучал уверенно.
Вся труппа с грохотом пала на колени.
- Подготовьте избранного, - жрец протянул руки в сторону Гены.
Женщины бросились к новобранцу, сорвали с него одежду и подвели к жбану. Это было проделано настолько стремительно, что Гена не успел даже подумать о сопротивлении. Будто со стороны увидел он себя голым, стоящим в центре столовой.
- Войди, избранный, в колыбель театра! - Эол жестом пригласил юношу залезть в жбан.
Это оказалось не так просто, деревянные края были новобранцу по грудь. От запаха алкоголя закружилась голова. Очевидно, Сталлоне и Отелло залили виноград изрядной порцией коньяка. Приняв упор на руки, он скользнул причинным местом по шершавым доскам. Женщины поспешили на помощь. Кровавая Мэри заботливо прикрыла жезл ладонью, а Снегурочка с Валькирией помогли перекинуть ногу через борт. Сок раздавленного винограда брызгал во все стороны. Побарахтавшись, Гена ухватился за края жбана, с трудом зафиксировал тело в положении сидя и огляделся, ожидая распоряжений жреца. Но их не последовало. Труппа поднялась с колен и встала вокруг. Верховый жрец топнул ногой и через секунду хлопнул в ладоши. Эту комбинацию он повторил несколько раз. Постепенно к нему присоединились остальные артисты театра, после чего стали напевать мелодию, под которую Челентано топтал виноград в фильме «Укрощение строптивого». Гена понял, чего от него ждут, с трудом поднялся на ноги и начал пританцовывать. Это оказалось не так просто – ноги увязали в виноградном месиве, и каждое мгновение он рисковал упасть.
- О, Дионис! Прими избранного! – прокричал Эол и начал раздеваться.
Его примеру последовали остальные. Обнажившись полностью, они подходили к жбану, зачерпывали смесь из жмыха, сока и коньяка, хищно пожирали её, мазали ей себя и друг друга. Актёры хохотали, визжали и выкрикивали непристойности. Гена перестал понимать, на каком свете находится. От кровавого хоровода у него поплыло перед глазами.
- Дионис призывает нас! – провозгласил Эол и бросился к выходу.
Труппа ринулась за ним. Пока Гена выкарабкивался из жбана, в столовой никого не осталось. Выбежав на улицу, он увидел вереницу обнажённых коллег, с дикими криками бегущих вдоль забора. В свете луны их тела переливались зловещим багрянцем.
Повинуясь внутреннему порыву, новобранец устремился вслед за товарищами. Сначала он пытался понять смысл ритуала, но довольно быстро отказался от этой затеи. Единое движение толпы поглотило его. Где-то на третьем круге по периметру он растворился в самой идее бега. А потом Геннадий Счастливцев услышал призыв Диониса. Голос бога не был громким или торжественным. Более того, язык у Диониса слегка заплетался, а сам призыв прерывался шумными глотками и сопением. Греческого новобранец не знал, поэтому сути призыва понять не удалось. Но это точно был Дионис. Сомнений не было.
Будто ощутив момент свершения инициации, толпа замерла.
- Дионис принял избранного! Бог наш говорил с ним! – торжественно изрёк Эол. – Пошли бухать, - добавил он вполне буднично и направился в сторону столовой.

Евангелие от Дон Кихота

- Ничего святого у верховного жреца, - Дон Кихот поравнялся с Геной.
- Я слышал его… я слышал… - новобранец никак не мог прийти в себя.
- А то, - ухмыльнулся старший товарищ.
- Это же был Дионис?
- Кто ж ещё.
- А почему именно Дионис? Не Зевс, не Кришна или Христос? Ой… - Гена вдруг понял, что в порыве любопытства оскорбил только что говорившего с ним бога.
- А какой ещё бог может быть у актёров? Театр из культа Диониса родился. Ты разве не в курсе?
- Нет, - стыдливо признался новобранец.
- У-у-у-у, темнота. Если коротко, то две с половиной тысячи лет назад наши коллеги бухали за здоровье Диониса и бегали голыми по кустам. Из этого и появился театр.
- Так просто?
- А чего усложнять. Да, потом были Эсхил, Шекспир, Чехов, Станиславский с Мейерхольдом. Только ерунда это всё и бессмыслица. По сути, как бегали спьяну голыми, так и бегаем. Ничего в театре не изменилось. И не изменится.
- Совсем ничего?
- Абсолютно. А зрителю больше и не надо, пока актёр слышит голос бога своего, Диониса, - Дон Кихот пальцем соскоблил со щеки пропитанный коньяком виноградный жмых и отправил его в рот, – Хорошо намешали. Забористо.

Летопись Захера

Пьянка в столовой мгновенно вошла в «самый разгар»: несварениями звучала кислотная музыка, одни танцевали, другие беседовали, разбившись на группы по интересам. Ничего необычного, если не обращать внимания на костюмы Адама и Евы, в которые были облачены все присутствующие. Новобранец Франкенштейн принял это в качестве традиции, глотнул коньяку, чтобы не смешивать напитки, и отправился закусывать.
- Избранный, дуй к нам, - окликнул юношу Отелло.
В углу вокруг Захера – седовласого дедушки с внешностью схимника - собралась внимающая его речам компания.
- Давай, Захерушка, давай, родненький, для избранного с самого начала, - попросил старца Сталлоне.
- Лета 1565-го волею князя великого войску потешному при дворе Московском бысть, дабы учинять представления смердов али стрельцов и прочая по случаю хождения особ княжеских в народ… - глухой голос старика убаюкивал, прежде всего, самого Захера, Отелло пришлось потрясти его за плечо, чтобы разбудить. - Дабы не творить искушения лихим людям к убиению оных по сговору да по злому умыслу, - продолжил старик с того места, где остановился.
- Ты понял смысл его слов, Франкенштейн? – строго спросил Отелло.
- Летопись какая-то?
- Это наша летопись! Подразделение «Т» наследует потешному отряду опричников. Наши коллеги делали шоу самому Иоанну Грозному! Нам уже пятьсот лет скоро!
- Ого!
- Когда я духом был, прошлым ведал у нас учитель Захера – сам Святовзвод. Тот нам рассказывал, что история ещё древнее – первые бойцы театра с Рюриком на Русь пришли. Но Захер старый, сука, ни хрена не помнит, - посетовал Отелло. – А ещё я слышал, что про наших предшественников в свитках Мёртвого моря написано. Подтверждений нет, но слухи ходят. Может, ты что узнаешь, ты же избранный.
- А почему вы называете меня избранным?
- А-а-а-а… Даже не знаю, как сказать. Ты Галилео спроси. Его епархия.

Половина труппы опьянела довольно быстро, сказался аперитив из винограда с коньяком. Перед клубом грохотали фейерверки. Чингачгук покачивался между снопами огня в мистическом шаманском танце. Галилео никто не видел. Обойдя клуб, казарму и периметр, Гена нашёл его в куче песка у ворот. Зарытый по самую шею, астролог созерцал моргающий по неисправности надвратный фонарь.
- Как ты здесь оказался?
- Стреляли, - ответил Галилео, не отводя взгляда от фонаря.
- Помочь откопаться?
- Не, мне ещё час сидеть, я Абдулле проспорил, - объяснил ситуацию астролог. – Хочешь помочь – дай глотнуть, - он перевёл взгляд на стоящий перед ним чайник.
Между носиком чайника и носом Галилео было от силы два сантиметра. Прежде чем напоить боевого товарища, новобранец принюхался к содержимому. Коньяк.
- Спасибо, добрый человек. Ни одна сука не сжалилась, - молвил Галилео, сделав с десяток больших глотков. По щеке его скатилась слеза счастья и благодарности.
- Не за что.
- Я думаю о тебе. Слышу вопрос твой.
- Мне сказали, что только ты сможешь ответить, - с надеждой сказал новобранец.
- Это - да, но не всё так просто.
- Ты же говорил, что у гороскопа всего шесть вариантов, - напомнил Гена.
- Вариантов-то шесть, да твой впервые выпал. Другие пять складывались, а твоего за сотни лет, что мы помним, ни разу не случалось, - Галилео сконцентрировался на чайнике.
- А как читаются другие гороскопы, о чём они говорят? – Гена влил в него ещё порцию коньяка.
- Разное… Если, например, у бойца, к примеру, выпало «рыжая – брюнетка – блондинка» - он будет бухать, служиться ему будет спокойно – без оваций, но и без провалов. Если «брюнетка – блондинка – рыжая» - будет бухать, косячить, но однажды спасёт театр и станет легендой. Если же «блондинка – брюнетка – рыжая» - будет бухать, дослужится до вершин, возглавит театр. Такие расклады редко выпадают.
- Получается, я могу быть уверен только в одном: буду бухать, - резюмировал новобранец.
- Ты чайничек-то наклони, и песочку под него подгреби, чтобы каждый раз не дергаться. О! Ништяк! - Галилео припал к сосуду.

Не дожидаясь, пока астролог оторвётся от чайника, избранный оставил его наедине с коньяком. Дурь какая-то, думал Гена по пути в столовую. Почему меня это волнует? Похотливые бабы, по сути, меня изнасиловали. Какой-то мутный хмырь придумал на эту тему идиотский гороскоп. Они тут от скуки и постоянной пьянки нафантазировали себе всякой ерунды. Только я не собираюсь в неё верить. И бухать не буду.
Прогуливаясь вдоль забора с колючей проволокой, новобранец перебирал варианты своей дальнейшей судьбы. Логичный, пусть и опасный, побег - никак не сочетался с мечтой всей его жизни – блистать на сцене. Даже если удастся сбежать и спрятаться – кому нужен актёр без образования? А если и понадобится, то всего один раз – ведь на чистом листе с его подписью ещё до конца премьерного спектакля напишут предсмертную записку. От второго варианта, примерив на себя роль гладиатора Спартака, Гена отказался практически сразу - не его амплуа, да и восстание пришлось бы поднимать не в рамках периметра, а в масштабах государства. Оставался лишь один путь – тайно создать настоящий театр из коллег по подразделению «Т». И начнет он свой театр с постановки «Гамлета».

- Тяжко тебе, Франкенштейн? Оно и понятно. Жить, не зная судьбы, лучше удавиться, - шатающийся во все стороны Герасим схватил вернувшегося Гену за плечо, чтобы не упасть.
– Могло быть хуже.
- Се ля ви… Иди бухать. Это твоя жизнь, никто за тебя бухать не будет. А я тебе завтра прогноз погоды заряжу. Вдруг чего путное сложится.
- Что за прогноз погоды? – удивился новобранец.
- Здесь у каждого свой прогноз погоды на эту жизнь, - объяснил Герасим. – А мне выпало эти прогнозы составлять.
- И в чём суть прогноза?
- Завтра, как проснёшься, первым делом сфотографируй из окна небо на телефон, не глядя, и перешли картинку мне. Там увидим, - из густой бороды Герасима показалась рюмка водки, опрокинулась в рот и снова исчезла в бороде. – Привычка, - объяснил он. – Я так на работе бухаю, чтобы начальство не видело.

Ритуальная пьянка перешла в пьянку обыкновенную. Бойцы-актёры быстро довели себя до перевоплощения. Ответственные за вечер – Сталлоне и Отелло - шустро растащили всех по кельям. Гена Франкенштейн дошёл до кровати самостоятельно.
Заснуть не получалось. События вечера снова и снова возвращались картинами непредсказуемости и неприкаянности. Одиночество напоминало безысходную чёрную дыру, из которой никогда не вырваться. В дыре звучали песни советских композиторов и пахло ладаном. Гене вдруг захотелось настоящей мушкетёрской дружбы. Один за всех! Закрыть друга своей грудью от неприятельской шпаги. Хотя бы с кем-то поговорить по душам. Не жаловаться, не просить совета. Простой разговор – без разводок и подвохов – и он бы отдал жизнь за Атоса, Портоса или Арамиса.
Друзей у Гены не было никогда. Одноклассники за увлечение заброшенной библиотекой дразнили его «ботаном». В театральной студии он был единственным мальчиком. Солдаты воинской части развлекались исключительно неуставными отношениями. Гена никогда не стремился сближаться с людьми, но в этот момент он остро нуждался в друге. А как довериться этим подонкам из подразделения «Т»? С чего начать разговор о секретном театре? Они же вытащат из него всё самое сокровенное, а потом начнут издеваться.
Как быстро прошла эйфория! Ещё вчера он был уверен, что купил счастливый билет. А сегодня оказалось – это билет в никуда. В один конец.
Гена снова плакал. Бог Дионис пытался утешить его, невнятно лопоча что-то на греческом, но быстро вырубился и захрапел.

Прогноз погоды от Герасима

Отправив Герасиму фотографию неба, Гена еще раз взглянул на экран смартфона: на фоне перистых облаков, сложившихся в ангельское крыло, в центре кадра маячил надутый презерватив. Сволочи. И не лень же им было с похмелья устраивать этот глупый розыгрыш. Новобранец стёр фото и отправился завтракать.
Отелло, Сталлоне и Герасим поправляли здоровье пивом, что-то бурно обсуждали.
- О! Бонжур, избранный! – обрадовался Герасим.
- Сволочи! Подонки! – Гену прорвало. – Только издеваться можете. Ненавижу вас!
- Что с тобой? – удивился Отелло.
- У этого гада спроси, - Гена кивнул на Герасима.
- Герасим?.. – поднял бровь Сталлоне.
- А что я? Моё дело прогноз погоды… - развел руками бородатый синоптик.
- Ты на гондон обиделся, Франкенштейн? – догадался Отелло.
Старшие товарищи дружно заржали.
- Шарман, бля, - сквозь смех прокудахтал Герасим.
- Вы не обижайтесь, Франкенштейн, это ж не шутка, всё серьезно. Раньше в этих целях бычий пузырь в небо запускали. Очень неэстетичная была картинка. Но прогресс не стоит на месте – теперь у нас резина, гелий. А в самом презервативе вся суть прогноза, - объяснил Сталлоне. – Это я его для вас запустил.
- Зачем? – недоумевал Гена.
- Ты не кипятись, сначала послушай. Прогноз каждого бойца зависит от того, в каком месте кадра висит презерватив, - Герасим перестал смеяться. – Если внизу – одна судьба, сбоку или сверху – другая. У тебя, кстати, очень благоприятный прогноз – гондон в самом центре, а ты обижаешься. Теперь нет сомнений – ты избранный!
- Пошли вы! - новобранец направился к шведскому столу.

ххх

Несколько месяцев прошло в раздумьях о вербовке единомышленников для организации тайного театра. Боевые товарищи время от времени пытались устроить Гене новые предсказания судьбы: предлагали составить ордер желудочных вибраций, меню Вуду, разложить ректальный пасьянс. Но он вежливо отказывался. Женская часть труппы его не замечала, будто и не было между ними ничего. Оказалось, Галилео не врал, когда говорил, что секс с новобранцем – разовая акция в профилактических целях. Сложных проектов в подразделении «Т» не было: несколько раз пришлось постоять в массовке в Георгиевском зале Кремля, изобразить старт-апера на Валдае, посидеть зрителем на пресс-конференции и покормить людей с лопаты у собора Василия Блаженного. Кормление народа запомнилось особенно: юный актёр не мог даже предположить, что люди способны драться за право быть публично униженными. Он пытался поговорить об этом со старшими коллегами, но те посоветовали заткнуться и забыть об этом, чтобы не навлечь на себя беды. И Гена перестал задавать вопросы.


Ночами он распределял роли и придумывал мизансцены для тайной постановки «Гамлета». Главная роль – Геннадий Счастливцев. Призрак – Дон Кихот, он трагичен и благороден, когда трезвый. Дядя – Сталлоне, его метросексуальные замашки вполне сгодятся. Полоний – Тузенбах с его подобострастием и фигой в кармане. Лаэрт – Отелло, навыки фехтования очень пригодятся. С женскими ролями было сложнее: выбрать нимфу Офелию из трёх отвязных бабищ было непросто. В итоге получилось так: Офелия – Снегурочка, Гертруда – Кровавая Мэри, а для Валькирии нашлась роль в сцене «Мышеловка». Играть Ронезнкранца и Гильденстерна Гена отвел Герасиму и Галилео – они были довольно талантливыми актёрами и, казалось, согласятся на авантюру.

Грачи прилетели

- Кодовое название нового спектакля - «Грачи прилетели», - художественный руководитель театра «Т» генерал Панфилов был предельно серьезен.
- В Третьяковской галерее играем? – осторожно поинтересовался Тузенбах.
- Отставить разговоры. Задача несоизмеримо серьезнее. Любителей живописи изображать – невелика наука. Тут полетать придётся.
- На лонже? – осторожно уточнил Тузенбах.
- Я тебе сейчас лонжу засуну так глубоко, что всю оставшуюся жизнь летать будешь – сидеть не сможешь.
Казарма заржала, генерал вскинул руку вверх и сжал кулак. Смех мгновенно стих.
- Сценарий утвержден наверху, техническое обеспечение прошло заключительные тесты. Нам поручено начать репетиции. Сегодня первая читка сценария.
- Товарищ генерал, разрешите обратиться? – Сталлоне на мгновение перестал подпиливать эталонные ногти.
- Обратись в хорошего актёра.
- Можно в двух словах о спектакле?
Панфилов закрыл глаза, поднял руки, рисуя невидимую картину, и торжественно изрёк:
- Наступает осень. Птицы малодушно улетают на юг. И только патриотичные грачи, ведомые гарантом конституции, летят зимовать на Ямал. Гарант взмывает в небо на дельтаплане и ведёт стаю верных птиц за собой – к ласковому ямальскому солнцу.
Гена взглянул на коллег по театру. На лицах не было ни малейшего удивления. Генерал включил проектор. На экране появилось изображение осеннего редколесья. Пара дельтапланов, созданных с помощью компьютерной графики, выглядела золотыми фиксами в челюсти пожилого рецидивиста. Вокруг левого дельтаплана неизвестный художник-компьютерщик нарисовал стаю ворон. Птицы внимательно наблюдали за гарантом конституции, стоящим у дельтаплана в позе дуэлянта.
- В первом акте декорации простые, - прокомментировал изображение генерал. – Здесь мы устраиваем дружескую встречу: хлеб-соль, - он выразительно взглянул на Кровавую Мэри, - Потом взлёт. Вопросы есть? Вопросов нет, - сам себе ответил генерал. - Идем дальше.
На экране появилось изображение бескрайних лесов с высоты птичьего полёта и дельтаплан с гарантом за рулём.
- Это второй акт. Летим.
- Товарищ генерал, а вороны-то согласны? – спросил Отелло.
- Ворон и тупых артистов не спрашивают. И вообще это грачи. Всё просто: гарант взлетает, мы взрываем шумовую гранату, чтобы шугануть птиц, а потом рисуем их летящими за дельтапланом в 3D, - объяснил Панфилов.
- А приземление на Ямале тоже нарисованное будет? – не унимался Отелло.
- Ещё один вопрос, и получишь роль грача с нетрадиционной ориентацией. Никакого Ямала не будет. Там холодно, гарант замёрзнет. Мы навалим искусственного снега на другой стороне поля, чтобы аппаратуру далеко не таскать, снимем приземление и… - он снова посмотрел на Кровавую Мэри, - хлеб-соль от нашей красотки.
- Неправда же получится, товарищ генерал, - удивилась рыжая. – Я с хлебом-солью провожаю, я же и встречаю. Понятно, что самолёты быстрее дельтапланов, но всё равно туповато выглядит. Будто на Ямале своих красивых девушек нет?
- Отставить разговоры! Сценарий утвержден. Начальство любит, когда ты его в кокошнике встречаешь.
- Мне-то что, я за вас переживаю. Народ в телевизоре увидит – начнут смеяться в Интернете. Дойдёт до руководства - вам же объявят выговор или, чего хуже - уволят, а я другого худрука не хочу, - подробно объяснила Кровавая Мэри.
- Ты думаешь, я этим кретинам-сценаристам не объяснял, что они дебилы?– разозлился Панфилов. – Но поздно, сценарий уже утверждён, а писать и согласовывать новый – все ссут. Крысы позорные.
- Может, Чингачгук его встретит? Север же, - предложила Мэри.
- Дура! Гарант не может обниматься с чукчей мужского пола, если в сценарии прописана рыжая баба с большими сиськами.
- Я не чукча, я манси, - обиделся Чингачгук.
- Да хоть эскимос! Мэри работает оба раза, а там что-нибудь придумаем, - отрезал Панфилов.

Генерал показал компьютерную графику про все мелкие детали мероприятия. Подробно объяснил действия каждого бойца, разобрал возможности непредвиденных ситуаций. Гене Франкенштейну была отведена очень важная роль – подменять главного героя в репетиционном процессе.

- По тебе, Франкенштейн, будут выставляться свет, камеры и снайперы, не ошибись с выбором трусов, - торжественно объявил Панфилов.
- А снайперы зачем, товарищ генерал? – удивился новобранец.
- По протоколу положено. Где ты видел, чтобы первые лица государства без снайперов из дому выходили? Мы же не гейропа какая-нибудь, а великая держава.
- А если они случайно в меня выстрелят?
- Дурак! Снайперы выставляются на всех кроме тебя. Ты – главный объект, тебя защищают от потенциальных угроз, - покачал головой генерал.
- Я не умею летать на дельтаплане и боюсь… очень… - новобранец вжал голову в плечи, ожидая очередную порцию ругани.
- С мудаками работать – лучше застрелиться, - Панфилов раздраженно сплюнул.

Первая репетиция пришлась на бабье лето. В Подмосковье было тепло, легкий ветерок приносил ароматы с близлежащего мусорного полигона, но сотрудники службы безопасности противогазы запретили. А надеть их хотелось всем, включая девушек. Гена играл короля. Или за короля. Раз за разом он выходил из огромного внедорожника, отламывал хлеб, поднесённый Кровавой Мэри, макал его в соль и с улыбкой жевал. Каравай каждый раз был новый, народный костюм на Мэри – тоже: подбирали оптимальные цвета. В итоге остановились на красно-сине-белом кокошнике и медного цвета куличе с украшением в виде двуглавого орла. В груди орла осиновым колом торчала узенькая белая солонка, что вызвало бурную дискуссию между Панфиловым и бутафором Соломоном. В итоге, посмотрев видео с разных ракурсов, решили оставить как было, потому что со стороны казалось, будто Гена, макая хлеб в солонку, кормит гордую двуглавую птицу.
Потом репетировали сцену знакомства с грачами. Настоящих грачей в округе не нашли. Попробовали переманить с мусорного полигона голубей, но те не польстились даже на отборную пшеницу. Кончилось тем, что Соломон смотался в магазин игрушек и привёз два баула плюшевых Дональдов Даков. Других птиц нужного размера в продаже не оказалось. Получив от генерала порцию матерной ругани, бутафор рассадил клонов диснеевского персонажа вокруг дельтаплана. Худрук прокричал «Тишина на площадке!». Эпизод начинался с поцелуя в щёку Кровавой Мэри. Затем следовали подход к дельтаплану и пламенная речь, обращенная к птицам. Мэри смотрела на Гену мутновато-похотливым взором и, шумно дыша, прижималась к нему бюстом.
- Стоп! Франкенштейн, почему ты ходишь, будто в штаны навалил? – проорал Панфилов в мегафон.
- У него эрекция, товарищ генерал, - хихикнул Тузенбах.
- Отставить эрекцию! – скомандовал худрук.
- Не могу, товарищ генерал, - поборов стеснение, ответил Гена.
- Думаю, Мэри надо прибрать эротику, а то, вдруг, не приведи господь, у реального главного героя такой же конфуз случится, - посоветовал Отелло.
- Дебил! Это невозможно. Главный герой о державе думает, о патриотическом порыве. Откуда у него может быть эрекция? Вот ты, Франкенштейн, о чём сейчас думаешь?
Гена не нашёл ответа, покосился на декольте Кровавой Мэри и опустил голову.
- Твою мать! О Родине думай! – приказал Панфилов.
К следующему дублю Гена тщательно подготовился. Он представил себе бескрайние просторы родной страны: начал с Сахалина и неспешно двинулся на запад. Переполняющая гордость за огромную отчизну сбила эрекцию примерно в районе Байкала. Он вошёл в кадр, не прекращая воображаемое движение по империи. Приблизился к Мэри. Но рыжая стерва, целуя его в щёку, так надышала ему в ухо, что где-то под Смоленском его нефритовый жезл снова воспрял.
- Мэри, отставить блядство! - рявкнул генерал, уяснив причину конфуза.
Разговаривать с плюшевыми диснеевскими утками оказалось совсем просто. От Гены не требовали текста – эпизод планировался к показу под голос диктора за кадром. Важно было активно жестикулировать, произнося абсолютно произвольные слова, а потом, взявшись за руль дельтаплана, крикнуть птицам «поехали!» и призывно махнуть рукой.

Этот сомнительный перформанс предоставил Гене шанс презентовать коллегам свой тайный театр, который мог стать их тайным театр. Поэтому для обращения к птицам Гена сознательно выбрал монолог Гамлета. Он вложил в шекспировский текст всю пережитую боль последних месяцев. Его Гамлет метался между полюсами смиренного отчаяния и яростной борьбы. К финалу монолога пришёл уже не Гена Счастливцев, это был принц Гамлет. Он взялся за руль дельтаплана, махнул рукой… и не смог крикнуть «поехали!»… Пламенное сердце принца датского воспротивилось. Он не мог покинуть родину, узурпированную вероломным дядей! Не мог сдаться и перестать мстить!
Гамлет обернулся к коллегам, столпившимся вокруг генерала Панфилова. Труппа молчала и неподвижно смотрела в его сторону. Потом раздались первые робкие хлопки, мгновенно переросшие в овации. Со свистом, улюлюканьем и криками «браво!».
Генерал Панфилов остановил репетицию.
- Ну ты и жахнул, Франкенштейн! – восхищался Чингачгук.
- Не знаю, со стороны виднее, - скромно принимал комплименты Гена.
- До мурррашек, - промурлыкала Снегурочка.
- Респект избранному, - хлопнул по плечу Отелло.
- Товарищ генерал, может, Шекспира поставим в свободное от работы время?– предложил Сталлоне. – Глядите, какого Гамлета вырастили!
- И кому мы его покажем? Зеркалу? У нас же полный запрет на любые выступления не по приказу, а такого приказа нам никогда не отдадут! Думаешь, я сам не пытался? – Панфилов переживал противоречивые чувства. Генеральские погоны не помешали ему отдать должное талантливому подчинённому, но при этом сильно придавили и нём творца, томящегося под этими погонами.
- Эх.. – грустно выдохнул Дон Кихот.
- Никогда даже и не мечтайте о спектаклях по неутверждённым сценариям, - генерал грустно смотрел в пустоту.
- А почему, товарищ генерал? – спросил Сталлоне.
- Потому что это опаснее амурных отношений на работе. Когда-то мы по молодости Чехова начали было ставить, «Дядю Ваню». Чисто для души. И даже показывать никому не собирались. Так на первых же репетициях пол-труппы с катушек слетело, - погрузившись в воспоминания, генерал превратился в немолодого усталого человека. Даже звёзды на погонах померкли.
- С чего вдруг? – удивился Тузенбах.
- От тоски, - пояснил Панфилов и тяжко вздохнул, - Дебилы...
Сталлоне выжидающе приподнял бровь.
- Бля! – резюмировал генерал, пнул сапогом плюшевого утёнка и быстро зашагал к машине.

Не сговариваясь, вечером все собрались в столовой и устроили самую кромешную пьянку из всех, что Гене приходилось наблюдать в своей жизни. Неожиданное столкновение с чем-то высоким и искренним внесло смятение в трепетные души актёров подразделения «Т». Боль несыгранных ролей и мечты о служении театру, похороненные на самом дне их сознания, всплыли на поверхность. Прикосновение к прекрасному породило в труппе неодолимое желание смыть возвышенные чувства. Смыть чем-то гадким и мерзостным. Гена не осуждал их. Сочувствовал. В этом желании он не увидел низости или убожества. Это была защита. Чтобы не сойти с ума. Было впечатление, что люди хотят себя уничтожить. Да, они уничтожали воспоминания о самих себе. Выжигали тьмой проблески внутреннего света. Усмиряли своих гамлетов, чтобы и дальше спокойно сидеть за столом дяди-короля в ожидании Фортинбрасса. Осознав безысходность ситуации, Гена поддался общему порыву. Он не мог отказаться от мечты сыграть Гамлета, но имел ли право расшатывать психическое здоровье товарищей по несчастью? Если у них истерика только от одного монолога, что же с ними будет, когда начнутся репетиции?
Гена топил своего Гамлета в алкоголе. Чувствовал, что с каждым глотком становится легче. Мрак безысходности постепенно уступал место светлой грусти. Воображение уносило его к берегам далёкой Дании, где он в одиночестве бродил по пустынному пляжу. Волны коньяка, набегая на берег, смывали написанное на песке имя принца датского.
Довольно быстро мрачное застолье переросло в адский капустник: актёры один за другим выходили в проход между столами и на разные лады похабили монологи из классической драматургии. Они будто мстили классикам за то, что никогда не сыграют написанных для них ролей. Отелло выбрал для поругания монолог Тартюфа. Он разбавил текст Мольера похабщиной и вознёс эту похабщину к вершинам молитвы, исхитрившись одновременно оскорбить чувства и праведников, и грешников. Нина Заречная в исполнении Валькирии каркала, подражая скорее вороне: «Я чайка. Каррр! Я, чайка, блядь. Нет, я, блядь, чайка. Каррр. Не так, блядь, я чайка, Карл!». Эсхиловский Орест – его роль исполнял Тузенбах - переместил действие трагедии в тюремную камеру и приставал к мужской части труппы с непристойными предложениями. Было очевидно, что актёры могли бы блистать в этих ролях. Но судьба распорядилась иначе. От сочувствия Гене сделалось больно где-то в груди, стало трудно дышать. Примиряла с этой безысходностью только одна мысль: они втайне от всех репетируют, иначе не помнили бы текстов. Значит, идея его секретного театра еще не совсем умерла.

- Гам-лет! Гам-лет! Гам-лет! – начали скандировать актёры.

Гена растерялся. Он понимал, что от него ждут апофеоза низости. Примерно представлял, какими средствами можно испохабить роль и уничтожить любимого шекспировского героя. Но плюнуть в икону пока не мог. Он закрыл глаза и оказался в замке Эльсинор. Гамлет пристально смотрел на него из бойницы крепостной стены.
- Помоги мне, - попросил Гена.
- Не бздо, коллега, прорвёмся, - подбодрил актёра принц.
- Что?!
- Ты на Шекспира забей - и херачь. Он меня, сука, мудаком изобразил. Давай вместе ему козью морду организуем.
- Не может быть…
- Чего не может быть? Ты текст пьесы внимательно читал? Это ж долбаная хрень, - Гамлет презрительно сплюнул сквозь зубы.
- Быть или не быть… - прошептал Гена.
- Вот-вот. И прочая хрень. Там кругом криминал, беспредел и мокруха, а у меня по тексту сплошные мудовые рыдания и розовые сопли. В итоге - Данию шведам просрали. Папа до сих пор меня «шекспировским задротом» дразнит. Будто сам лучше.
- Так вот в чём вопрос… - представления новобранца о шекспировской трагедии диаметрально перевернулись.
- А ты хули думал? Ладно, мне к папе пора, мы теперь оба призраками работаем, только всем на нас класть – никто не боится, - Гамлет щёлкнул пальцами и растворился вместе со стенами Эльсинора.

Второй в тот день монолог «Быть или не быть» в исполнении Гены прозвучал неожиданно, смело и снова пронзительно. Гамлет, мстящий автору, заставил коллег по театру оторваться от стаканов, а некоторых даже слегка протрезветь. Только на этот раз аплодисментов не было. Актёры молча разошлись. Дон Кихот обернулся в дверях:
- Сука ты, Франкенштейн…
В его интонациях было и восхищение актёрским дарованием Гены, и обида за расстроенное застолье. Больше всего чувствовались злоба и отчаяние. Гена, сам того не желая, вернул коллег к тем мыслям и чувствам, от которых они весь вечер пытались избавиться.

Репетиция приземления на Ямале ничем не отличалась от прочих. Складывалось впечатление, что в театре «Т» все они проводились исключительно для снайперов, чтобы те заранее разобрали мишени, а на актёрство и сценарий всем было плевать. Наверное, так оно и было. И раскадровка унылая: вышел из-за крыла дельтаплана, откушал хлеб-соль, поговорил с орнитологом – его играл Дон Кихот, сел в машину. Гена предложил обратиться с благодарственной и духоподъёмной речью к грачам, но в утверждённом наверху сценарии этого не было.
Дон Кихот никак не мог запомнить примитивную терминологию, за что после каждого дубля получал нагоняй от генерала.
- Курва на флюгере! – орал Панфилов. – По латыни - «корвус фругилегус», дебил дырявый!
- Не могу запомнить, товарищ генерал, - оправдывался актёр.
- Род и семейство помнишь?
- Род – ворон, семейство – вронских, - вспоминал Дон Кихот текст сценария.
- Каких Вронских? Карениных, идиот! Вра-но-вых! Семейство – врановых! Даже я запомнил.
- Виноват, товарищ генерал.
- Запомни: семейство – врановых. Это как баран, типа тебя, только на букву «в»!
- Так точно – варановых.
- Врановых! Дайте мне пистолет, пристрелю дебила, - стонал Панфилов.
- Разрешите, я ему ветряную мельницу сбацаю, - вмешался Отелло.
- Это ещё что за хрень?
- Зерно всех его ролей, - Отелло зажал нос Дон Кихота между пальцами и крутанул смачную «сливку».
Когда пять минут спустя из глаз Дона перестали течь слёзы, текст пошёл гладко. Терминология перестала вылетать из памяти, будто актёра подменили.

Наступил день спектакля. От волнения у Гены случилась аллергия – всё тело чесалось и беспрерывно хотелось по-маленькому. Ему была отведена крайне ответственная роль - показать главному герою все его перемещения по съёмочной площадке и обозначить точки, где остановиться, чтобы не выпасть из кадра или не попасть под прицел снайперов. В кадр Гена не попадал. Схема действий простая: показал – включили камеры – гарант повторил. Если что-то не так – всё заново. Новобранец впервые настолько близко видел гаранта конституции. Впервые говорил с ним.
- Тебя как звать? – поинтересовался главный герой.
- Франкенштейн… Геннадий.
- Еврей?
- Нет, это… сценический псевдоним, - с трудом подобрал нужное определение Гена.
- Ты бы подумал над псевдонимом. Зачем тебе нерусское имя?
- Слушаюсь!
Гарант выглядел уставшим, но пытался бодриться. Или его тяготили какие-то государственные проблемы? Тревога за отечество? Даже на сиськи Кровавой Мэри он смотрел без энтузиазма. Точно! О Родине беспокоится, как и говорил генерал. Гена показал, как подойти, чтобы отломить хлеб и обмакнуть его в соль.
- Ширинку застегни, - прошептала Кровавая Мэри, когда Гена подошёл к караваю.
Посмотреть вниз не было никакой возможности. От стыда и волнения новобранец Франкенштейн замер.
- Чего завис, тормоз? У нас всего пятнадцать минут, - генерал Панфилов подхватил Гену под локоть и оттащил в сторону.
Проверив гульфик, новобранец успокоился – это был очередной розыгрыш.
Тем временем главный герой спектакля благополучно проделал все необходимые манипуляции с Мэри и караваем. Наступила очередь диалога с грачами. Птиц - по сценарию двести пятьдесят особей - привезли заранее, надели им на лапы кольца и прицепили к спрятанной в траве металлической сетке. Прицепили таким образом, чтобы можно было, выдернув из креплений несколько тросов, освободить всех разом для взлёта. Грачи сначала истошно орали, но спустя час выдохлись и смирились со своей участью. Гена показал, где необходимо встать перед грачами, объяснил, что звук не пишется, но лучше говорить какие-то слова, чтобы выглядеть более или менее естественно.
- Дорогие друзья, - улыбнулся одними губами гарант.
- Рррроссия трррррребует перррремен, - неожиданно прокаркал один из грачей.
Главный герой растерялся и обернулся к генералу Панфилову. Тот всё слышал, лицо его стало пунцовым. Птицы снова дружно загалдели, и вычислить грача-диссидента не представлялось возможным.
- Что за нахер? – поинтересовался у Панфилова невзрачный человек в штатском.
- Это «корвус фругилегус» - удивительная птица, способная запомнить более сотни слов. В научных кругах существует мнение, что грачи в этом плане гораздо способнее даже попугаев, - в точности скопировав голос и манеру речи Николая Дроздова, блеснул знаниями «орнитолог» Дон Кихот.
- Исчезни, клоун, - цыкнул на актёра человек в штатском. – Что за нахер, я вас спрашиваю?
- Не могу знать. Птиц привезли ваши люди. Где они их набрали – мне не доложили, - генерал понимал, что все стрелки хотят перевести на него.
- Чья птичка? – поинтересовался вышедший из ступора главный герой.
- По птичке уже работаем, господин президент, - вытянулся невзрачный в штатском.

Гаранту пришлось ещё минуту вышагивать перед грачами с пламенной речью. Призыв к переменам прозвучал ещё дважды, каждый раз вызывая содрогание у всех участников процесса. Наконец герой крикнул «поехали!» и судорожно махнул рукой в сторону леса. Отмашка больше напоминала команду к расстрелу, но второго дубля делать не стали – времени оставалось в обрез.
Технику и дельтаплан перетащили на искусственный снег и суетливо досняли финал. Гарант уехал, не попрощавшись – то ли обиделся, то ли спешил по важным государственным делам. Ожидая автобус до базы, актёры наблюдали съёмочный процесс взлёта и приземления. Бодрый дельтапланерист в костюме гаранта разогнал свой аппарат по специально укатанному просёлку и начал потихоньку взлетать. На репетициях было оговорено, что сначала, по отмашке красным платком, выдергиваются тросы, держащие грачей, потом, по отмашке синим платком, взрывается шумовая граната, чтобы их напугать. Но что-то пошло не так. На единственном дубле человек в штатском перепутал сигнальные платки, и пиротехники взорвали шумовую гранату до того, как специальные сотрудники освободили птиц. Те с криком бросились в разные стороны. Пешком. От испуга грачи не могли взлететь и бежали, куда глаза глядят, забавно тряся хвостами.
- Какой идиот перепутал команды?! – заорал невзрачный в штатском.
Ответом ему было молчание и полные презрения взгляды всех присутствующих.
- Ладно, проехали, компьютерщики нарисуют.
Взлетел только свободолюбивый грач. Исполненный достоинства, он уселся на ветку берёзы, и пока переснимали взлёт дельтаплана, продолжал требовать перемен.
- Кто-нибудь, пристрелите его, - взмолился Панфилов.
- Нечем, - развёл руками распорядитель в штатском, - снайперов увезли вместе с самим.

На следующий день по телевизору Гена увидел совсем другую картинку. Умные глаза птиц, внимающих словам президента, светились патриотическим экстазом. Над головой гаранта было создано лёгкое свечение, отдалённо напоминающее нимб. Дружный взлёт грачей вслед за дельтапланом вызывал желание подпрыгнуть и устремиться на Ямал. А как они летели! Сквозь дожди и метели, сквозь ночь и морозы. Время от времени гарант приглашал птиц отдохнуть на крыле дельтаплана. Говорил с ними, как объяснил диктор за кадром, о необъятных просторах нашей великой родины, о славном прошлом, об успехах и свершениях, о неминуемых грядущих победах российского народа. Очень выразителен был Дон Кихот в роли орнитолога: Гена никогда бы не подумал, что унылый престарелый Дон сможет выжать из себя такую убедительную увлечённость жизнью пернатых. Наверное, «ветряная мельница» действительно работала. В финале Кровавую Мэри показали не полностью: только бюст, обрамлённый песцовым мехом, гордо возвышался над караваем. Получился очень эффектный кадр: необъятные, размером с родину, сиськи Мэри, а над ними - восходящее рассветным солнышком заботливое лицо гаранта.

После спектакля «Грачи прилетели» у Гены появился ряд вопросов. Почему так непрофессионально организован съёмочный процесс первого лица государства? К чему были все эти репетиции и съёмки, если сюжет в телевизоре был на девяносто процентов создан в компьютерной графике?
- Опасный вы персонаж, Франкенштейн, хоть и избранный. Увы, так уж неразборчива судьба. Ещё раз соизволите спросить… Нет, ещё раз об этом посмеете подумать – получите по лицу, - выслушав вопросы, Сталлоне перестал подпиливать холёные ногти.
- За что? – удивился Гена.
– Судьба милостива к нам: не утруждаясь – вкушаем бланманже. В театре вы бы за нашу месячную зарплату три года зайчиком по сцене скакали. Что вас не устраивает? Хотите нам картинку испортить? Категорически не рекомендую.
- Это понятно, но люди президента, они же… непрофессионалы!
- Поклянитесь, что забудете этот разговор, и я объясню. Единожды и во веки веков, - Сталлоне пристально посмотрел новобранцу в глаза.
- Клянусь, - пообещал Гена.
- В нашем сказочном пейзаже не только мы занимаемся всякими глупостями за приличное вознаграждение. В этой пасторали мы невинные агнцы. А в государственном аппарате все развлекаются странными играми. Только совсем за другое вознаграждение. Нам и не снилось. А за лишние вопросы могут и… сами понимаете. Мы все оставили автографы на чистом листе.

На собрании по итогам проекта все получили устные благодарности и пухлые конверты с деньгами. Гена заглянул в свой конверт, подумал купить водительские права и машину, но вспомнил, что официально его в реальности не существует, и первый же мент с полосатой палкой вызовет бесконечное количество проблем между силовыми ведомствами.
- Вам достаточно платят, чтобы ездить на такси. А по Москве с её мэром на метро гораздо быстрее, - объяснил однажды Панфилов в ответ на вопрос о приобретении личного авто.
Стояла хмурая поздняя осень. После собрания Гена собирался в ресторан, а потом – «поизвиваться» с ковбойшей Юлей. Девушка сама предложила этот термин. Ещё недавно она работала в цирке женщиной-змеёй, потом получила травму, не опасную для жизни, но несовместимую с прежней профессией. Для фантастических постельных экзерсисов гибкости вполне хватало. Отношения были идеальны, если не эталонны. Никто не планировал жениться или выходить замуж. Звонок с отменой свидания не вызывал эмоций, даже если кто-то из них предупреждал всего за час до условленной встречи. Они болтали о театре и цирке, о новых фильмах и роликах в Интернете. Гена рассказывал ей о своей трактовке «Гамлета», о Дании, погрязшей в дешёвых представлениях и о естественном её крушении. Вместе смотрели порнуху, чтобы отыскать и превзойти самые немыслимые аттракционы. Для запретных тем имелся условный знак – средний палец, перпендикулярно приложенный к губам.
Но и у Юли, как выяснилось, тоже были секреты. Иногда она исчезала на несколько дней, вывесив на дверях магазина табличку «Вернусь через пятнадцать минут». В тонкости торговли Гена не вникал, но удивлялся, за счет чего ей удаётся оставаться на плаву с таким легкомысленным отношением к бизнесу.

ххх

- А вас, Франкенштейн, я попрошу остаться, - произнес генерал, завершив собрание.
Боевые товарищи подозрительно посмотрели на коллегу и покинули зал. Генерал дождался, пока все уйдут.
- Значит так… - генералу явно предстояло сказать нечто новое и необычное.
- Слушаю, товарищ генерал, - насторожился Гена.
- Тут такое дело…
«Дело» явно чем-то раздражало генерала, но отказаться от него он не мог. Наверняка это был приказ сверху.
- Вчера на тебя обратили внимание. Говорят - простой, убедительный. «Сам понимаешь кому» было удобно работать с тобой на съёмочной площадке. Всё доступно объяснил, всё показал. Ты не ссал, но и не наглел. Это я передаю слова руководства, - пояснил художественный руководитель.
- Служу России! - вытянулся Гена.
- Не без этого, - кивнул головой генерал. - Но с тебя теперь несколько иной спрос. Короче, вчерашняя роль теперь закреплена за тобой.
- По мне теперь всегда будут выставлять снайперов?
- И это тоже. Главное, ты постоянно будешь работать непосредственно с Самим, - Панфилов посмотрел вверх.
- Это - честь…
- Это - ответственность, мудило. Кстати, мысли о театре из головы выкинь. Гамлетовщина ещё никого до добра не доводила, – нахмурился начальник.
Откуда Панфилов мог знать о его тайных замыслах? С коллегами на эту тему Гена пока не заговаривал. Зарисовки мизансцен уничтожал. Даже текст пьесы, выученный наизусть, существовал только у него в голове. Надо было срочно сменить тему разговора.
- Товарищ генерал, можно вопрос?
- Валяй.
- Я про гороскоп… вы в него верите?
- Хрен его знает. Мы с тобой вроде как в чём-то по этому гороскопу схожи, да не совсем. Мне Галилео сказал, что ты избранный. Вот и смотри: сегодняшнее назначение - с чего бы оно? Откуда бы ему взяться? Я же видел, как ты сопли жевал и менжевался. Пристрелить хотелось. Мудак мудаком. А результат – в приказе. Такие дела. Я, когда духом был, не хотел в гороскоп верить. Хрень, думал, полная. А потом был случай, ты только не смейся, пёрнул в правительственной ложе на стадионе. При первых лицах Советского Союза. И так смачно. С подливой, очень ароматно. Тогда «Спартак» обыграл «Динамо» 2:0. От радости, что наши второй гол забили, вскочил и разрядился. А в правительственной ложе все за «Динамо» болели. Но вот - запомнили меня в руководстве страны. Назначили на ответственные роли. Карьеру сделал. Теперь я худрук. Где, казалось бы, логика? А результат? Так что думай, Франкенштейн, веришь ты в свой гороскоп или нет.

Грибоедовщина, чёртова грибоедовщина! - думал Гена по пути к Юле. Смешно упал – получил назначение. Выпустил газы – стал генералом. Чего ради первые лица великой страны, сверхдержавы могут обратить внимание на конфуз, да ещё и превратить его в головокружительную карьеру? И что делать дальше? Выслуживаться – тошно, сознательно изображать дурака – совсем противно, а за талант - это стало ясно после монолога Гамлета - точно не похвалят. Спасибо, в морду не дали.
Размышления о гороскопе, судьбе и загадочных предпочтениях сильных мира сего не покидали Гену даже в постели с женщиной-змеёй. В один из моментов Юля встала на локти, выгнула спину и поставила ступни ног по сторонам лица. Близость друг к другу сразу трёх священных Юлиных врат навеяла мысли о распутье. Словно былинному богатырю перед камнем, ему предстояло самостоятельно определить пункт назначения.
- Ну, выбирай, - томно улыбнулась девушка.
Гена закрыл глаза и малодушно предоставил инициативу змее-искусительнице.

Повышение в статусе заметно уплотнило рабочий график Геннадия – его стали вызывать на репетиции и съёмки по нескольку раз в неделю. То и дело ему выпадала честь посидеть в президентском кресле перед пресс-конференциями, интервью и встречами с министрами, походить по ковру Георгиевского зала и пустынным улицам Кремля. Самым, пожалуй, трудным оказалось научиться играть в хоккей. Сложнее, чем освоить горные лыжи. На коньках он даже стоять не умел, что делать с клюшкой - представлял себе только теоретически. Но тренеры национальной сборной в ускоренном режиме обучили его и этой утомительной, бессмысленной игре. Главное – не упасть и пнуть шайбу, а соперники либо расступятся, либо сами себе забьют. Помимо прочего, по долгу службы Гена активно общался с животными – гладил обколотых наркотиками тигров, отмывался от какашек коалы, получал по мошонке задними лапами кенгуру. А еще чмокал девушек в щёки и детишек в животики. Первое время робел, потом стал увереннее. С гарантом установились довольно странные отношения: он периодически интересовался Гениным именем. Даже если виделись перед этим несколько дней подряд. А бывало, что приветствовал по имени спустя неделю. Гена списывал это на нечеловеческое напряжение и безумный рабочий график отца государства.

Перед съёмкой эпизода «Встреча с роботом Борисом» все так были заняты переодеванием Отелло в костюм робота, что их с гарантом ненадолго оставили наедине.
- Как звать? – в очередной раз спросил президент.
- Гена Франкенштейн. Простите, мы же вчера целый день вместе с вами работали…
- А, да, помню, ты, кажется, мне помогал джип из тувинского болота вытаскивать.
- Ээээ… - удивился актёр.
К счастью, в этот момент их пригласили на съёмочную площадку. Гена ничего не мог понять. Днём ранее он объяснял гаранту траекторию движения вдоль объектов выставки православной эротики: у каких экспонатов задерживаться и что пропускать. Не было в галерее современного искусства ни болота, ни джипа! Снова объяснив себе ошибку гаранта озабоченностью судьбами страны, актёр попытался выбросить диалог из головы. Вероятно, в тот день президент успел и галерею осмотреть, и в Туве по болотам поездить. Но ведь тогда едва ли у него осталось бы время для обдумывания судьбоносных решеиий…

После съёмок Отелло пригласил Гену выпить пивка. «Ты когда-нибудь с роботом пиво пил»? - смеялся коллега. Говорили о всякой ерунде. Отелло рассказывал, как в самый ответственный момент съемки костюм робота защемил ему тестикулы, и он чуть не потерял сознание от боли.
- Пересняли бы, - утешил Гена.
- Ага, а потом кренделей от Панфилова получать.
- Не даёт мне покоя один вопрос, - наконец решился новобранец. – Каким образом вчера президент успел застрять на болоте в Туве, если мы вместе целый день были в галерее современного искусства? И когда он управляет государством, если ежедневно с нами?..
Коротким, но жестким ударом в солнечное сплетение Отелло прервал ход мыслей коллеги.
- В следующий раз будет больнее, - Отелло бросил на стол несколько купюр и вышел из бара.

За пределами театра говорить о работе было строго запрещено уставом. Пытливый ум юноши никак не мог смириться с очевидными несоответствиями, но найти ответы на вопросы национального масштаба долго не получалось. Пока решение не подсказал Гене сам президент.
Работали на торжественном открытии коровника «Патриот». Согласно сценарию, гарант доит корову Руслану, а затем угощает присутствующих парным молоком. Прежде, чем приступить к доению Русланы, он должен был привязать к её рогам георгиевские ленточки. На репетиции Гена проделал это без особого труда. Когда же к корове приблизился гарант конституции, та занервничала и возмущенно замычала. Камеру остановили, кадр укрупнили, чтобы телезрители не увидели, что в ноги бедного животного вцепились по два гебешника. Главный герой опасливо подошёл к Руслане, протянул руки с ленточками… Корова резко дёрнулась и вырвалась. Снайперы открыли огонь.
Исполнявший роль зоотехника Тузенбах упал в двух шагах от Гены. Из правого виска стекала струйка крови. Повинуясь рефлексу, все, кроме гаранта и Гены, упали на землю, сцепив руки на затылке. В стрельбе и суматохе перепуганная Руслана врезалась в первое лицо государства, сбила его с ног и унеслась в поля. Гарант отделался относительно легко: из травм были только глубокая царапина на щеке и быстро синеющий фингал под правым глазом. Мёртвого Тузенбаха и нескольких раненых мгновенно увезли.

Чеховщина какая-то, и здесь Тузенбаха убили. Кому теперь играть Полония? Сознание Гены отчаянно блокировало реальность. Организм всеми силами помогал. Его рвало. В детстве Гене доводилось видеть трупы: пара повесившихся от дедовщины новобранцев и один сержант, случайно застреленный пьяным майором. Но чтобы людей убивали у него на глазах… Оставшись в одиночестве, он с удивлением ощущал, как вползающее в душу безразличие капля за каплей выдавливает ужас. Потом внутри не осталось ничего. Пустота. От приступа голода снова вырвало.

ххх

В столовой пили молча и отрешённо. Поминали Тузенбаха. Молились о тяжело раненом Дон Кихоте – его увезли в реанимацию. Ближе к полуночи приехал генерал Панфилов. Молча сел к столу, налил водки, выпил. Ему хотелось сказать слова утешения или поддержки, но текст не рождался. Труппа смотрела на худрука, ожидая чего-то важного. Генерал взглянул на стену с изображенным на ней мозаичным двуглавым орлом и выругался. Налил еще и встал напротив герба. Актёры тоже поднялись и встали рядом с худруком. Генерал выпил и с размаху бросил рюмку в орла. То же сделали все остальные. Столовая наполнилась звоном. От звуков бьющегося стекла у Гены зазвенело в ушах. Свою рюмку он бросил последним. Угодил орлу в правую голову. Генерал одобрительно кивнул. Наверное, в этом был какой-то смысл.

На следующий день Гена без особого удивления смотрел пасторальный сюжет в новостях: гарант повязывает на рога корове георгиевские ленточки, чмокает её меж рогов, профессионально доит и угощает всех парным молоком. Зачем было устраивать шоу со смертельным исходом – объяснить Гена не мог. Но истинное изумление пришло позже. На спектакле, который снимали вечером – вручение орденов деятелям культуры – перед ним предстал бодрый президент без синяков и царапин. Гена долго приглядывался, стараясь делать это незаметно, но не увидел даже намёков на вчерашние травмы.
Неужели в Кремле настолько продвинутая медицина? Не может быть. Такие раны не спрятать, не прошло и суток. Но задавать вопросы было опасно. А подозрений и догадок прибавилось.

- Ты чего такой мрачный? – Юля приняла любимую Генину позу «ноги за уши».
- Ничего, пройдёт, - он пытался отогнать крамольные мысли.
- Колись, давай, что стряслось.
- Думаю о двойниках. Вдруг у каждого из нас есть двойник?
- Очаровательно! У него голая баба на полный разворот, а он о всякой фигне думает.
- Прости. Мне сегодня кошмар приснился. Будто у нашего президента появился двойник, - неубедительно соврал Гена.
- Ага! И на госдеп работает, - расхохоталась женщина-змея. – Если бы у тебя был двойник, я бы с вами с двумя… - она мечтательно закатила глаза.
- А как бы ты нас различала?
- Отгадай…
Дальше сопротивляться эротическому напору стало невозможно, да не очень-то и хотелось.

Унисон

- Франкенштейн, задержись, - строго произнёс генерал, завершив сбор труппы.
- Слушаю, товарищ генерал, - сказал Гена, когда коллеги разошлись.
- Давай, выкладывай, что там у тебя за мысли о двойниках, – Панфилов пристально смотрел на актёра.
- Да ничего особенного, - смутился Гена.
- Разведка другое докладывает. Не бзди, дальше меня не пойдёт. А все непонятки искоренять надо. В зародыше. Излагай.
- Такое дело, товарищ генерал. Даже не знаю… Не укладывается в голове, как позавчера гарант получил от коровы увечья, а вчера был… ни царапинки, ни синячка…
- Понятно. В общем, тебе лучше узнать, чтобы не воображать всякую хрень. А тем более, чтобы не болтать, - Панфилов подошёл к двери, закрыл её на ключ. – У нашего театра есть смежники. Дружественный вышестоящий театр – подразделение «П». Так вот… - генерал помедлил. - Там двенадцать экземпляров нашего этого гаранта. Кто сам рожей вышел, кому пластической хирургией помогли, гримом доводят. Вот и появляется он в разных местах одновременно. Всё просто.
- Но разница же заметна!
- Уже не так. Пластические хирурги нашли решение: берут у них из жопы жир и в морды шприцами закачивают, чтобы различия стереть практически полностью. Филопилинг или липофилинг, не помню точно, как эта хрень называется. Думаю, мозги им таким же способом формируют. Все двенадцать как на подбор – сказочные долбоёбы.
- А почему двенадцать? Как у Блока?
- Не знаю. Нас, панфиловцев – двадцать восемь, их – двенадцать. Так сложилось. Традиция, - объяснил Панфилов.
- А настоящий президент среди них есть?
- Этого не знает никто. За двадцать лет там всё смешалось, а сами они, суки, не колются. Думают, это им поможет, когда кирдык придет. Все утверждают, что ненастоящие. Такая вот игра в «Мафию» выходит, - привел генерал доступный пример.
- Значит, мы не знаем, кто на самом деле у нас президент? – изумился Гена.
- Может, и нет его уже. Штук пять на съёмках сгинуло. Кого утопили, кого медведь задрал. Один вообще в сортире захлебнулся, когда проект «Мочить в сортире» снимали.
- Вот это да! И у них тоже, как у нас - репетиции, работа над образом?
- Нет, Франкенштейн, там всё проще. По программе «Унисон» занимаются.
- Что за программа?
- Случайно открыли. Единственная отечественная инновация. Лет тридцать – сорок назад работал в Гнесинском институте один мудак. Балалайку преподавал. Так ведь что, сука, выдумал: посадил в один ансамбль толпу балалаечников и заставил их нота в ноту – в унисон – всякие произведения играть. Ансамбль так и назывался – «Унисон». Мерзость страшная – уши вянут. Но однажды кто-то случайно завёл эту музыку на репетиции театра «П». И обнаружили удивительный эффект: музыка ансамбля «Унисон» синхронизирует всех бойцов подразделения. Будто их к единой розетке подключают. Теперь им и репетировать не надо, инструкции под балалайку послушали – и ништяк.
- Товарищ генерал, а кто же управляет государством?
- Да хрен его знает. Так сразу и не сформулируешь… Можно сказать, мы с тобой, Франкенштейн, и управляем. Мы же создаём реальность, в которую все верят.
- Но мы ведь работаем по утверждённым сценариям, - не согласился Гена.
- Сценарии нам пишут дегенераты. Такие же дегенераты на непонятном «верху» их утверждают. А потом… Ты же видишь, что происходит на съёмках - сплошной форс-мажор. То кто-то нажрется, то реквизит не привезут, потому что деньги уже освоили... По сценарию ни разу не выходило, сколько себя помню. Получается, результат создаём мы. Из говна и палок. Это и есть наше государство.

ххх

«Юля на меня стучит. Змею пригрел! Наверное, про «Гамлета» тоже она настучала», - размышлял Гена, слушая скачанные из Интернета записи ансамбля «Унисон». Балалаечники исполнили каприс Паганини, затем начался «Полёт шмеля». Неприятные звуки вызывали желание почесаться и одновременно усыпляли. Забывшись тревожным сном, Гена увидел выступление своей женщины-змеи на Красной площади. Под аккомпанемент ансамбля «Унисон» акробатическими трюками она опровергала законы физиологии на Лобном месте. Публика аплодировала каждому новому вывороту её потрясающего тела. Наконец, Юля приняла любимую Генину позу. И в этот момент из её храма Венеры стали появляться мохнатые шмели. Через мгновение они полетели пулемётными очередями и быстро заслонили небо над Красной площадью. Жужжание усиливалось. В наступившей тьме шмели нападали на зрителей и кусали их. Люди истошно кричали. Началась давка. Многие погибали, растоптанные толпой…

Проснувшись, Гена отправился в торговый центр – выяснять отношения. Это было одновременно неприятно, больно и страшно. Ближе Юли у него никого не было. Но девушка, несомненно, работала на спецслужбы. Шел медленно, всё время останавливался, ноги не хотели идти. По пути тщательно продумывал свой монолог: сначала о дружбе и доверии, может быть, даже о любви. А под финал – о подлом предательстве. Главное - не сбиваться на классическую драматургию, а то получится слишком театрально. К концу пути стройная конструкция трагического монолога покачнулась: а вдруг Юлю заставили с ним сблизиться? Это был приказ, который она не могла нарушить? Или её шантажировали страшной тайной? А может, кто-то из её близких тяжело болен, и нужны деньги на лечение? Входя в торговый центр, Гена решил: молча посмотрю ей в глаза, развернусь и уйду навсегда. Пусть она запомнит этот взгляд.
На двери магазина висела табличка «Вернусь через пятнадцать минут». Ждать было бессмысленно. Гена вложил все свои чувства во взгляд на табличку и ушёл.
Перейдя через дорогу, обернулся на витрину Юлиного магазина. Девушка стояла между манекенами и смотрела на него, упершись лбом в стекло. Разглядеть выражение её лица было невозможно – слишком далеко. Вкладывать душу в ещё один трагический взгляд не имело смысла. Они долго смотрели друг на друга. Гена захотел вернуться. Уже без трагедий и монологов. Просто так. Побыть рядом. Помолчать. Ему и помолчать теперь стало не с кем. Не отводя взгляда, он сделал несколько шагов в сторону вращающейся двери торгового центра. Силуэт в окне исчез. Возвращаться стало некуда.

ххх

Проекты подразделения «Т» и персональные Генины роли становились всё более скучными: гаранты словно разом устали и ушли на покой – интервью, обращения, пресс-конференции. Ни тебе экзотических зверюшек, ни экстремальных видов спорта. Даже в хоккей перестали играть.
- Очкуют, - лаконично объяснил ситуацию генерал Панфилов.
Чего конкретно «очкуют» и кто именно испытывает это чувство, художественный руководитель не уточнил. Объяснений, собственно, и не требовалось. Страна задыхалась в лесных пожарах и вони мусорных свалок, тонула в наводнениях и местами начинала возмущаться. Сценаристы сменили акцент в неожиданном направлении. Теперь Гене приходилось репетировать с гарантами процедуру награждения орденами и медалями всевозможных сомнительных персонажей – полудиких диктаторов, исламских террористов, местных бандитов.

Кружка Эсмарха

- Зайди в покои мои, царь мой велел наставить тебя, - пробубнил реквизитор Соломон за завтраком.
- Чего вдруг? – Гена был удивлён, Соломон до этого говорил с ним всего раз.
- Священный сосуд, хранящий тепло, вручу тебе.
- Можно чуть подробнее?
- Взываю к тебе, зайди! – раздраженно повторил Соломон.

В келье реквизитора царил полумрак и пахло восточными специями. С трудом продравшись сквозь библейские иносказания, Гена расшифровал суть речей Соломона: начальство, озабоченное безопасностью подразделения «П», поручило ему создать новый элемент реквизита - безопасный сосуд для питья, чтобы все клоны гаранта пользовались им во время официальных встреч. Кто-то решил, что первое лицо государства собираются отравить. Или взять образец его ДНК.
Реквизитор всея Руси долго ломал голову, и в результате придумал термокружку – минитермос с гербом на боку. И державно, и безопасно, и образ непьющего президента отражает.
Соломон продемонстрировал принцип работы кружки и протянул её Гене. Из «священного сосуда» пахло чем-то противным, отдалённо напоминавшим боярышник. Воображение тут же явило образ Гертруды, пригубившей бокал вина. Интересно, если бы у неё была такая кружка, смог бы Шекспир её отравить?

Дебют «кружки Эсмарха», как её окрестили для конспирации, пришёлся на гастроли в Японию. Осака показалась Гене городом с другой планеты, а то и вовсе из другой галактики. Город жил сразу в нескольких временных измерениях: прошлое, настоящее и будущее здесь не просто мирно сосуществовали – они непрерывно перетекали друг в друга, дополняли и подчёркивали все достоинства каждой эпохи. Время в Осаке не ощущалось.
Прогуляться по городу не отпустили – отвезли сразу на репетицию. В оцепленном отеле полным ходом шёл процесс монтажа декораций. Воссоздавали интерьеры конференц-зала, в котором на следующий день должны были собраться лидеры стран, входящих в «G20». Пока монтировщики заканчивали работу, Гена вышел на балкон. Во внутреннем дворе гостиницы среди разбросанных по песку валунов изящная японка граблями рисовала бороздки. Босоногая, стройная, белые бантики в горошек на смешных хвостиках. Совсем юная. Смысла её действий Гена не понимал. Но сколько покоя и умиротворения было в самой картинке. Девушка рисует на песке. От нахлынувшей тоски по детству Гена едва не расплакался. Как давно не было в его жизни такой простой, наивной игры. Или никогда не было?
- Где тестёр? – рявкнул в микрофон режиссёр шоу.
Ответа не последовало, все продолжали заниматься своими делами.
- Где, мать его, тестёр!? – он заглянул в записную книжку. – Где Франкенштейн!? Подойти к сцене срочно!
Что означает термин «тестёр», Гена понял не сразу. Режиссёр отвел его в медицинскую лабораторию, оборудованную тут же в гостинице. Показал соломонову «кружку Эсмарха», замурованную под колпаком из бронированного стекла:
- Завтра за двадцать минут до выхода главного героя делаешь три больших глотка из этой кружки. Потом врачи берут у тебя анализы. Всё. Свободен.

Средневековье, думал Гена, вот мне уже и должность пробовальщика пожаловали. Головокружительная актёрская карьера: абитуриент – дублёр – тестёр. Дальше расти некуда.
ххх

На следующее утро Гену отконвоировали в лабораторию. Вручили «кружку Эсмарха», уложили на кушетку, окружённую хмурыми типами в одинаковых серых костюмах и тёмных очках. Обвешали датчиками, подключёнными к компьютеру.
- Пейте, - скомандовал доктор - человек в белом халате, надетом поверх камуфляжа, и вывел на монитор программу с гербом на заставке.
Страха не было. Представить себе, что кто-то станет подливать в кружку яд, когда все манипуляции со «священным сосудом» документируются и происходят при толпе свидетелей, Гена не мог.
Сделал три больших глотка. В кружке была вода с лёгким солёным привкусом. Наверное, минеральная. Доктор посмотрел на часы, вставил в вену иглу и набрал в шприц щедрую порцию крови. После чего приложил к ранке ватный тампон и велел согнуть руку в локте.
- Кровь за родину проливать – это тебе не шутки, - попытался пошутить доктор, но никто не засмеялся.
Половина охранников неотрывно следила за Геной, вторая половина – за доктором. Тот, мурлыча себе под нос песню «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», смешивал кровь со всевозможными препаратами и переливал из пробирки в пробирку.
Неужели стоило тащить его на другой конец мира, чтобы заставить сделать три глотка и сдать кровь? Это же мог проделать любой. Даже кто-нибудь из охраны. Или это высокое доверие руководства? Трудно представить, что страх и взаимное недоверие могут вызвать подобную степень паранойи. Или могут? От тягостного непонимания Гену клонило ко сну. Веки отяжелели. Но погрузиться в сон он не успел. Едва закрыл глаза – в лаборатории началась паника. Доктора хрястнули лицом об стол и сковали наручниками.
Выяснив, что Гена жив и здоров, продолжили анализ, будто ничего не произошло. Об инциденте напоминали лишь кровавые тампоны, торчащие из носа доктора. За родину пролил.
Привели гаранта. Гена узнал его. Судя по мочкам ушей, это был тот, который летал с грачами на Ямал. Главный герой заметно нервничал – предстояло общаться с реальными идеологическими противниками.
- Привет, коллега! – двойник судорожно пожал Гене руку.
- Здравствуйте.
- Как напиток? – спросил он доктора.
- В порядке. Все существующие тесты прошёл, - прогнусавил доктор сквозь кровавые ватные тампоны.
- Что с носом? – поинтересовался двойник.
- Служу Отечеству, - доктор протянул двойнику «кружку Эсмарха».

К огорчению Гены, после анализов его тут же отконвоировали в автобус и повезли в аэропорт. В автобусе он забился на заднее сиденье и начал обдумывать план побега.

Идею подсказал Герасим. Пару месяцев назад, перебрав водки, он поведал Гене историю Зигфрида – хореографа подразделения «Т». Тот сбежал на парижских гастролях в середине нулевых. Дал несколько интервью за хорошие деньги и растворился в пространстве по программе защиты свидетелей. Чтобы замять инцидент, театру пришлось инсценировать два теракта. Иными способами переключить внимание интернет-аудитории было невозможно.

Гена планировал улучить момент для побега. Дальше – просто: идешь в американское посольство, рассказываешь всё о подразделении «Т», торгуешься с ВВС о гонораре за интервью, требуешь спрятать от Родины. Потом можно начать новую жизнь. Сделать пластическую операцию. Или, по примеру актёров подразделения «П», накачать в лицо жира из задницы, чтобы изменить внешность. И быть. Быть актёром! Сыграть Гамлета!

ххх

В Шереметьево Гену встретили холод, ливень и генерал Панфилов - лично. Настораживающий симптом.
Сметающие воду с лобового стекла дворники каждым своим махом нагнетали нервозность, сгустившуюся в салоне.
Ннннннн-Щаххх! Ннннннн-Щаххх! Беспристрастным метрономом они задавали ритм тягостному молчанию. Чувствовалось, что худрук хочет сказать нечто важное, но не может начать.
Дождь усилился, и Панфилов ускорил режим работы дворников.

Ннннн-Щах! Ннннн-Щах! Ннннн-Щах! Ннннн-Щах!

- Не суетись с побегом, - генерал начал разговор, когда они выехали за ворота аэропорта.
- Откуда вы знаете?!

Ннн-Щах! Ннн-Щах! Ннн-Щах! Ннн-Щах! Ннн-Щах! Ннн-Щах!

- Сам через это прошёл. Только сейчас всё гораздо быстрее происходит - я задумался об этом лет через десять после вербовки, а тебе вот меньше года понадобилось.
- Ничем не докажете, товарищ генерал, – с перепугу выпалил Гена.

Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах! Нн-Щах!

- И не собираюсь. Не спеши, говорю. Тут скоро всё само накроется медным тазом.
- Как!? – от нового шока у Гены перехватило дыхание.
- Очень просто. Умирающие империи всегда захлёбываются кровью. И здесь это произойдёт очень скоро, - спокойно объяснил Панфилов.

Поражённый Гена пытался сосредоточиться, но мысли фейерверками разлетались в разные стороны. Он почувствовал себя маленьким и беззащитным. Брошенным на растерзание диким зверям в забайкальской тайге. Генерал молча смотрел на дорогу и, казалось, не замечал его присутствия. Нужно было придумать вопрос, чтобы Панфилов хотя бы просто заговорил с ним. Чтобы не было молчания. Гена вспомнил, что худрук упоминал о своём желании сбежать:
- А вы почему тогда не сбежали?
- Видишь ли, Гена, - Панфилов впервые назвал его по имени, – еще Шекспир сказал, что жизнь – театр. И в этом подлом театре жизни каждый день рождаются на свет гениальные актёры. Чистые. Светлые. С горящими сердцами. А потом - рутина, привычка - мать их. Люди незаметно притираются к действительности. Поначалу кажется, что всё можно изменить в любой момент. А потом вдруг осознаёшь - поздно! Нет никаких шансов. И бежать хочется, потому что нельзя так существовать дальше, но…
Панфилов умолк, включил режим дворников на максимум. Теперь они в панике метались из стороны в сторону.

Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах! Нщах!

- Но? – Гена попытался вернуться к разговору.
- Ты будешь прав в любом своём решении, только постарайся меня услышать. Не спеши, - генерал остановил машину у КПП периметра.

ххх

На месте Юлиного магазина теперь торговали сувенирами с патриотической символикой. Повсюду были развешаны футболки с портретами самого фотогеничного из актёров подразделения «П», чёрно-рыжие ленты, трёхцветные флаги. Торговала хрупкая блондинка в камуфляже. Она обрадовалась Гене, словно давно его знала, и смущённо отвернулась, поняв, что прокололась. Пригнанным в начале лета новобранцам Ватсону и Хоттабычу Гена хотел было посоветовать не связываться с ней, но не стал: вдруг - стукачи.
Ходить в торговый центр «Зазеркалье» он перестал. Даже не из-за тоски по Юле. Закрылись почти все магазины. Девушку-бабочку на входе сменил охранник-мигрант, не говорящий по-русски. А в парке между периметром и торговым центром обосновались отморозки, работавшие в классическом формате «гоп-стоп». Актёры пожаловались было генералу, но выяснилось, что у театра «Т» и бандитов из парка одна и та же крыша. Панфиловцам было рекомендовано выбирать другие маршруты.
Труппа спивалась в творческом простое. Массовый запой начался с поминок по Дон Кихоту, умершему в больнице, и не прекращался. Проектов не было уже несколько месяцев, хотя «гарант» не сходил с экранов телевизоров. Складывалось впечатление, что театр «Т» утратил доверие. Но никто из актёров не роптал – деньги платили без перебоев. Панфилов уходил от ответов на неудобные вопросы, обзывая подчинённых дебилами.

ххх

- Ситуация в стране выходит из-под контроля, - начал сбор труппы генерал Панфилов.
- Что это значит, товарищ генерал? – настороженно спросил Сталлоне.
- Кранты это означает. Занавес! Эти идиоты наклепали горячих точек по всему миру, отправили туда лучших солдат, а теперь перестали платить им деньги. Всё понятно?
- Не совсем, - за всех ответил Отелло.
- Поясняю для тупых: отборные головорезы, заливавшие кровью Сирию, Венесуэлу, Украину и прочие весёлые места, обиделись. Объединились под руководством Вагнера и собираются штурмовать Кремль. Деньги им уже не нужны. Крови хотят и смены власти. А у руководства страны контраргументов нет, - устало объяснил генерал.
- Не может быть. Армия, милиция, что-то типа гвардии есть, - Отелло тревожно загибал пальцы-сардельки, вспоминая о возможностях силовых структур.
- От войск Северо-Западного округа они уже ничего и никого не оставили. Остальные потихоньку переходят на сторону мятежников. Менты отказываются даже слушать про боевые действия против Вагнера, а гвардия уже рассосалась. Как нагнали туда неликвидного биоматериала, так он и рассосался в пространстве вместе с деньгами. Остались только мы.
- Что играем? – торжественно спросил Отелло.
- Финал-апофеоз. Героическая оборона Кремля. Гарант лично ведёт в бой уцелевших бойцов, - объяснил генерал суть спектакля.
- Вы имеете сказать, что мы в самом деле будем перестреливаться с настоящими солдатами? – неожиданно подал голос Соломон. - Но, простите, пусть таки стреляет армия! Воевать – её дело!
- Армия оцепит Красную площадь, пока мы будем работать, чтобы никто лишнего не увидел,- Панфилов презрительно сплюнул.
- Это просто праздник! Задумайтесь, коллеги! Армия охраняет Красную площадь от мирных граждан, пока мы сражаемся с врагами государства! – от изумления Отелло забыл о субординации.
- Но мы актёры, товарищ генерал, мы не солдаты, - поддержал Сталлоне.
- Вы дебилы. Кто вас, а тем более гаранта, допустит до боевых действий? Наша задача – показать бой в телевизоре. Всё. Вы в детстве в войну играли? Играли. Делимся пополам: одни за НАТО, другие за родину, - объяснил задачу худрук.
- Почему НАТО? При чём оно здесь? – удивился Отелло.
- Так по сценарию. Кто ж признается, что свои же головорезы власть менять пришли. А НАТО – любимая страшилка для телезрителей.
- За каким хреном этот цирк? В Интернете уже пишут, что войска Вагнера ночью приземлились в Шереметьево, - поделился информацией Отелло.
- Выполняем приказ. Успеем или нет – не наша забота. Наша задача – народ у телевизора удержать, чтобы врага с хлебом-солью не встречал, да начальство не разорвал до прихода вражеских войск, - каждое слово давалось Панфилову с трудом.
- Я к тому, что нас могут прервать, - пояснил Отелло.
- Отставить! Где Франкенштейн? – генерал попытался взглядом отыскать Гену Счастливцева в зале.
- Здесь! – Гена встал.
- У тебя сегодня особенная роль, сынок.
- Так точно, товарищ генерал, - по спине новобранца пробежали мурашки.

Генерал нервничал, в жестах появилась несвойственная ему суетливость. За последние дни он заметно постарел, ссутулился. Гене стало жалко худрука, а от этого страшно и за себя. Если командир в панике, можно ли ждать чего-то хорошего?
Гена ожидал чего угодно, но приказ работать за гаранта поверг его в шок.

- Я же совсем не похож! И разница в возрасте у нас лет пятьдесят! – привел первые аргументы актёр.
- У нас хорошие гримёры, Франкенштейн.
- Я не справлюсь, товарищ генерал.
- Куда ты денешься. На крупных планах косяки подворуем, потом подмонтируем, в 3D подрихтуем…
- Но зачем я? В подразделении «П» президентов - двенадцать человек!
- Их там нЭт! Поди сыщи их теперь! Ходят слухи, что вагнеровцы уже больше половины отловили, а остальные попрятались - объяснил Панфилов суть происходящего.
- Выходит, я тринадцатый?..
- Ага, апостол. Иди на грим.

Маску гаранта Гена примерял впервые. Силиконовое нечто гримеры натянули ему на голову, словно презерватив. Накатило чувство брезгливости и желание немедленно принять душ. Следующей волной накрыл страх. Кто знал, что ждёт его в новой роли? Страх неизвестности вызвал диарею. Каждые пять минут он умолял отпустить его в туалет. В коридоре его ожидали боевые товарищи. В полном составе. Они с любопытством наблюдали за Гениным преображением. Спорили: похож – не похож. Делали ставки. Когда портретное сходство стало совсем очевидным, Отелло не выдержал:

- Франкенштейн… Ты уже не совсем Франкенштейн… Или совсем не Франкенштейн… Короче, можно я дам в это рыло? Так хочется. Уже двадцать лет, как хочется. Не в обиду… а?
- Вы сдурели! Я его четыре часа гримировала! – взвилась сопровождавшая Гену гримёрша.
- Можно хоть фофан или поджопник? – взмолился Отелло.
- Фофан – нет, поджопник – пожалуйста, - разрешила гримёрша.
- Вы не против, Франкенштейн? – на всякий случай поинтересовался Сталлоне.

С одной стороны, Гена и сам бы дал себе поджопник. И в рыло. И еще по печени. Он понимал и разделял чувства товарищей. Но ягодицы принадлежали ему. Выдержит ли его ни в чём не повинная задница искренний порыв коллег?

- На, сука! – Отелло с искренней ненавистью пнул Гену по правой ягодице, придав ему ускорение в сторону туалета сквозь строй товарищей.
- На, гадёныш! – срифмовал Герасим по левой.
- На, мразь! – Галилео вложил в удар всю свою ненависть.
- Получи, задрот! – удар Валькирии был особенно болезненным, она ударила острым носком туфли.

Генины ягодицы получали удар за ударом. Было понимание, что он страдает за кого-то другого. Искупает не свою вину. И кого-то спасает. Иисус, двигаясь в сторону Голгофы, наверное, испытывал нечто подобное. Было ощущение, что Гена и его задница в этот момент существовали автономно. Он будто смотрел о ней фильм, изобилующий жестокостью.
Патриотический массаж мягкого места неожиданно оказался целебным – понос прекратился. Увидев отражение в зеркале над раковиной, Гена сам попытался пнуть себя под зад, резко согнув ногу в колене.

Сценарий «Битвы за Кремль» был написан в лучших традициях советского батального кинематографа. «Солдаты НАТО», возглавляемые Отелло, лезли на кремлёвские стены по приставным лестницам. Стреляли из автоматов Калашникова и матерились факами. «Защитники отечества» не могли сбрасывать их вниз, поскольку маты для падающих актёров так и не подвезли, но генерал Панфилов нашёл выход из положения: на крупном плане лестницу слегка отталкивали от стены, после чего так же на крупном плане актёры падали в кадр. Гена отстреливался из автомата, из бойницы у Спасской башни. Калашников обжигал руки холодом.
В эпизоде рукопашного боя Гена в роли гаранта сошёлся с Отелло. Тот был вдвое крупнее, но по сценарию должен был проиграть «первому лицу». Смуглый гигант владел экзотическими боевыми искусствами, эффектно двигался и вращался в воздухе. Но отлетал и корчился на земле от каждого Гениного прикосновения. Съёмку постоянно останавливали, чтобы показать Гене те или иные движения, хотя бы отдалённо напоминающие приёмы рукопашного боя.
Увлеченные работой, бойцы подразделения «Т» не обратили внимания на появление загорелых небритых ребят с автоматами. Гости внимательно наблюдали за «рукопашным боем», смеялись над Гениной неуклюжестью и аплодировали Отелло.

- Съёмка окончена. Всем спасибо, - скомандовал один из новоприбывших и дал автоматную очередь в небо над Кремлём. – Вот суки, говорили, что их двенадцать. А мы и тринадцатого отловили! А, Вагнер, кто молодцы? Мы молодцы!
- Ну, вот и пиздец.. - выдохнул Панфилов с тоской и облегчением одновременно.
- А вот и Фортинбрасс… - Гена вспомнил о несостоявшейся постановке «Гамлета». Его трактовка Шекспировского текста полностью совпала с сутью происходящего.
- Чего хамишь, обсосок? – боец Вагнера резко двинул Гене кулаком в живот, временно лишив актёра возможности дышать.
- Этого в наручники, - Вагнер кивнул на Гену, - остальных клоунов – на инструктаж. Хорошо работаете, будем сотрудничать.
- Подождите, я тоже актёр! - задыхаясь, Гена хотел сорвать с лица маску гаранта, но не смог - руки были скованы за спиной.
- Увести!
- Что с ним будет, господин Вагнер? – спросил Панфилов.
- Мы с НАТОвцами договорились, они его в Гаагский трибунал сдадут. Вместе с остальной дюжиной. Пусть там разбираются, который настоящий, мне в этом говне ковыряться западло.
- Товарищ генерал, маску с меня снимите, - взмолился Гена.
- Прости, сынок, я так давно хотел увидеть этот спектакль. Дай досмотреть. А они разберутся и отпустят тебя, - опустил глаза худрук. – Заодно в Гаагу слетаешь. Там красиво.

В вертолёте Гену встретили двенадцать «гарантов конституции». Подразделение «П» в полном составе.
- А ты кто такой? Нас же всего двенадцать, – удивился один из президентов.
- Франкенштейн. Я в маске.
- А-а-а-а, - дружно узнали коллегу гаранты.
- Я уже готов был удивиться, неужто удалось исходник отловить, - хохотнул один из них.
- Хорошая работа. Респект гримёрам. Присаживайся. Мы тут в «мафию» играем. Будешь с нами?

Взревели двигатели вертолёта - разговаривать стало невозможно. Трясясь над просторами необъятной родины, Гена разглядывает президентов великой державы, гадая, который из них настоящий. Ни один из двойников не испытывает страха. Получается, настоящего здесь нет? Он бы точно боялся. Из всех присутствующих боится только Гена. Следуя логике, самым настоящим является именно он – Гена Счастливцев. Избранный по прозвищу Франкенштейн. Но есть ли в этом мире логика? Вот в чём вопрос…

В ответ оркестр Гамлетов врезал на балалайках государственный гимн.