Giggs : Мертвые братья

Василий Геннадиевич опрокинул коньяк из рюмки себе в рот и потянулся к блюдцу с нарезанным лимоном, но, в конце концов, передумал и, вместо лимона, взял этой рукой папиросу из пачки и смачно закурил. Рука с папиросой описала плавную дугу:
- Присаживайтесь, Артур Всеволодович. Угощайтесь.
Голос профессора звучал как-то непривычно в нерабочей атмосфере, по-кошачьи; Артуру даже показалось, что столь редкие приветливые нотки в его тембре только портят общее его впечатление о профессоре. Он неловко пододвинул стул, дернув его по паркету и резанув слух профессора неприятным скрипом. Профессор непроизвольно мотнул головой, отчего пошла волна по его серебристой обширной шевелюре, похожей на львиную гриву.
- Простите.
- Ничего. Хотя, если честно (профессор усмехнулся), мне захотелось огреть вас стулом по балде, чтоб встряхнуть Ваш творогообразный мозг. Ну, чего Вы? Обиделись? Ну уж эта молодежь…
- Да не обиделся я, - раздраженно сказал Артур. – Я к Вам по делу вообще-то.
- Если по тому, что я думаю – еще раз скажу: это исключено, голубчик, я положительно против.
Артур тяжело встал, опершись на стол, и уставился черными воронками усталых и измученных бессонными ночами глаз на переносицу профессора. Он уже принял окончательное решение до того, как зашел в кабинет, но слабость, внезапно в нем появившаяся от усталости и отчаяния, потребовала еще раз попробовать решить вопрос по-хорошему. Он достал платок и приложил его к влажной шее. Когда платок немного потяжелел, он убрал его в карман и обратился к профессору:
- Василий Геннадиевич, поставьте себя на мое место. Если бы такое несчастье случилось с Вашей женой? Дочерью? Если я не смогу вернуть ее, мне все равно больше незачем жить, поймите.
- Голубчик, я все понимаю, но обстоятельства. Три! Три оператора за последний месяц потеряно. Я под суд пойду! Вы это понимаете? У Вашей жены стойкая форма паранойи, Вас постигнет та же судьба, что и других операторов. И потом, есть и другие аспекты, которые надо принимать во внимание. Мы, голубчик, хоть и давно этим занимаемся, имеем лишь мизерное представление… - профессор осекся и взглянул на собеседника. Тот отрешенно смотрел куда-то мимо головы профессора, будто с издевкой симулируя полнейший аутизм. Василий Геннадиевич решил все-таки закончить фразу:
- Да! Имеем малейшее, а если хотите, то и никакого представления не имеем, как выглядит ТОТ мир. Может, уже одно пребывание там хоть в течение короткого времени наносит непоправимый вред психическому здоровью? Я получил совершенно четкие инструкции от министерства касательно всего этого проекта. И я уже сказал Вам, что проект временно закрывается…
- Ну вот что, - внезапно и грубо перебил профессора Артур:
- Вам ПРИДЕТСЯ сделать все так, как я прошу.
- Вы мне угрожаете?! Мальчишка! – подскочил профессор:
- В порошок сотру! До конца жизни санитаром будешь, молокосос!
- Как Вы думаете, где сейчас Ваша дочь? – мерзко улыбнувшись, спросил Артур.
- Вы бы не посмели, - с дрожью в голосе заметил профессор.
Пошатываясь от усталости, Артур достал из кармана платок и встряхнул его над столом. Что-то выпало из платка и с легким звоном покатилось по столу.
- Вы узнаете эти серьги?
Медвежья лапа профессора вцепилась в горло Артура, больно сдавила кадык.
- Мы оба не желаем зла девочке, правда, профессор?
- Как мне вернуть дочь? – профессор убрал руку от горла Артура и снова сел в кресло.
- Мы поможем моей жене и Ваша дочь сразу окажется рядом.
- Не пойдет.
- ???
- 90%, что ничего не получится, только станет на одного больного больше. Сперва я должен узнать все насчет моей дочери. Потом, я обещаю, я помогу Вам. Даю слово чести.
Артур пожал плечами:
- Как хотите. Время идет. А я не говорил, что она в безопасности. Можете верить, можете не верить, но я позаботился о том, чтобы информация о дочери попала к Вам независимо от того, поможем мы моей жене, или нет. От Вас требуются только немедленные действия. Подключите меня к ее подсознанию, это все, чего я прошу.
Профессор прищурился и потеребил свою шевелюру.
- Хорошо, - сказал он через мгновение.
- Мудро с Вашей стороны…
- Хватит болтовни, идемте в лабораторию, - грубо перебил Артура Василий Геннадиевич, вставая с кресла.

По лицу жены Артур не мог бы сказать, хорошо ли ей сейчас, или плохо. Лицо ее выражало небольшое удивление и легкое беспокойство. Будто какая-то непонятная мелочь мешала ей закончить важное дело, времени на которое оставалось все меньше, хотя еще предостаточно.
Артур прикоснулся кончиками пальцев к ее прохладной щеке, отодвинув прядь каштановых волос. Ему захотелось плакать.
- Не будем терять времени, - сказал профессор, мягко отстраняя его руку от лица женщины.
- Да-да, - пробормотал Артур, ложась на койку и закрывая глаза. Одна предательская слеза все же пролезла из-под ресниц и скатилась по щеке, играя светом, как драгоценный камень.
- У меня все готово, - сказал профессор, делая Артуру укол. Сеть проводков связала головы супругов.
- Отлично, - сказал Артур, но губы его не пошевелились.

Пахло снегом. Степан поежился на еловых ветках и покрепче сжал винтовку. В лесу вечерело, доносилось протяжное карканье ворон. Партизаны лежали молча, изредка переглядываясь.
Степану мучительно захотелось закурить. Он выдернул из сосновой ветки иглу и потянул в себя горьковатый сок, слегка разжевав ее. В голове внезапно прозвучал отдаленно знакомый голос: «Артур!» Веки слипались, в горле неприятно першило – очевидно Степан простудился. Степан огляделся по сторонам. Слева от него лежал совсем еще мальчишка, потирая варежкой свой ППШ, в надежде, что это предотвратит замерзание смазки. «Как его зовут?», - попробовал вспомнить Степан, рассматривая покрытое пушком лицо подростка с огромными синими глазами. Имена вереницей побежали перед глазами печатным текстом, но все это были имена погибших товарищей, со многими из которых он не успел перемолвиться и словом. «Да каких там товарищей? Братья они мне. Братья», - подумал Степан и с удивлением для себя осознал, что даже за противного балагура Владимира из Беларуси он бы не задумываясь отдал свою жизнь.
Справа от Степана уютно примостился Стецюк, положив рядом с собой немецкий ручной пулемет, приклад которого был обернут бинтом. Стецюк с блаженным видом сосал кусочек сухаря и еле слышно что-то мурлыкал себе под нос. Каска будто приросла к его голове, или может, он даже в ней родился. Скинь такого нагишом в канализацию с голодными крысами, он и там сможет уютно примоститься и также будет что-то мурлыкать, готовый к любым неожиданностям.
Степан ухмыльнулся. Впрочем, улыбка тут же пропала. «А зачем эта война? Я не хочу, чтобы на моих глазах убили этого мальчишку, или Стецюка; чтобы потом нужно было стоять без шапки и нельзя было плакать, а можно только смотреть, как играет желваками лейтенант Анисимов. И опять не чокаясь глотать жгучий медицинский спирт, проглатывая вместе с ним боль, которая и без смертей товарищей стоит в глазах у каждого бойца…»
Степану захотелось раздать свои сухари братьям перед боем, но он вспомнил, что свои он уже съел. Утром Стецюк пошутил о чем-то, хлопнув Степана по плечу, и улыбнулся. Степан не расслышал шутки и только угрюмо кивнул. У Стецюка было выражение лица, как будто ему ни с того, ни с сего, дали пощечину. «Почему ты не улыбнулся?» - который раз за день корил себя Степан…
Бой закончился быстро. Если, конечно, можно было считать это боем. Десять человек полегли как один на пристрелянной поляне. И он с Владимиром потом сам тащил тело грузного немца в овраг. Степан держал его за ноги, голова немца немного перекосилась, и он как бы исподлобья глядел на Степана мертвыми глазами и будто хотел спросить: «Почему ты не улыбнулся?»
Пуля шаркнула мальчишке по уху, оставив на самом краю бардовую полосу. Нелепо теперь смотрелся пушок на его щеках вместе с внезапно появившейся сединой…
Степану казалось, что в его колено набился снег и он противно скрипит при ходьбе. Ночью у него был жар. Сначала ему приснилось, что все его товарищи давно умерли, но это было нормально. Они все равно курили, шутили, ели кашу… Потом он снова был в светлом мире будущего и ругался о чем-то со своим коллегой профессором. На этот раз у профессора вместо лица было размытое светлое пятно, отчего он внушал Степану некоторое недоверие. «Где моя дочь?» - спрашивало пятно Степана, откуда-то тянулись к нему две холеные сильные ладони. «Не знаю, не знаю», - тараторил Степан, уворачиваясь головой от ладоней, которые норовили закрыть ему дыхательные отверстия.
- Тихо, милый, тихо, - очнувшись, услышал Степан. Он с трудом разлепил опухшие словно с перепоя веки. Над ним, находилось прекрасное и недосягаемое, как луна, лицо. Степан поднял налитую свинцом руку, и, осторожно прикоснулся кончиками пальцев к прохладной щеке женщины, мягко отстранив прядь каштановых волос.
- Ты? – прошептал он потрескавшимися губами.
- Я, милый, - ответила женщина. Взгляд ее был нездоров. Будто какая-то непонятная мелочь мешала ей закончить важное дело, времени на которое оставалось все меньше, хотя еще предостаточно. Какая-то осмысленность неожиданно промелькнула в ее глазах и она спросила, - ты хочешь обратно, Артур?
Он открыл было рот, но тут в землянку, смущенно покашливая, вошел Стецюк, прижимая к себе дымящийся котелок. Его глаза засветились радостью, когда он увидел Артура.
- Нет, родная, я не брошу своих братьев, - ответил Артур. И добавил, разглядев во лбу улыбающегося Стецюка – Стецюк был без каски - потемневшее пулевое отверстие:
- Своих мертвых братьев.