отец Онаний : гадание на какушатах

Родителям моим приспичило поебаться. Батя был подбуханый, матя приняла феназепан и в этом сомнабулическом мареве постоянно открывала рот на манер рыбы, чего-то вопрошая, но без единого звука. Батя очень любил такую томную матю. С ней можно было делать любые фортеля.

Меня спешно отправили к бабке, прямиком через шоссе и лес. По дороге со мной, ко всеобщему разочарованию, ничего не случилось; меня не изнасиловал ни один дальнобойщик и не съели волки.

Добравшись до дома бабки, она первым делом посадила меня на горшок в холодном тамбуре. Да и сам горшок был ледяным. Когда я всё-таки справился с поставленной задачей, бабка спихнуть меня с насиженного места, как залипшую на высиживании яиц курицу, а сама понесла горшок ближе к свету, чтобы погадать на моих какушатах. Бабка моя была известной в округе гадалкой.

Вернулась она не скоро, наверное, старуха просто забыла про меня; увлеклась какушатами и её накрыл умиляющий склероз. Но в дом меня всё-таки впустила, а значит не всё так плохо.

У бабки мне разрешалось сидеть только на полу. Всё в её доме было завешано салфетками с кружевом. Со стола свисала массивная скатерть, с желтыми подтёками то ли от пролитого чая, то ли от мочи, но всё равно с кружевом. Выпуклую лупу древнего телевизора тоже закрывала пыльная салфетка. Спинки стульев были затянуты в собственные наволочки.

А я сидел на полу и втыкал в радио передачу. Бабка клевала носом и вот-вот грозилась проткнуть себе глаз спицами с вязанием, которые были у неё в руках. Я всё ждал, когда это произойдёт. На столе по-прежнему стоял горшок и пованивал. Делать было определенно нечего. Тогда я заполз под стол и свернулся клубком возле ног бабки. От её вязанных теплых носок несло мазью Вишневского и грибком. Но всё равно лежать так было очень уютно.

Я уснул и мне стал сниться кошмар: будто пришли за мной батя и матя. А бабка их тоже в дом не пускает. Говорит, сначала на горшок. Посрали они кто чем мог. Из мати даже несколько таблеток феназепама выскочили, целехонькие. Она их подхватила и обратно в рот, чего добру пропадать. А батя приличную кучу после рассольника навалил. Бабка горшки забрала и в дом, к свету. Вернулась и говорит- не отдам вам ребёнка, какушата показали, что вы плохие родители.

Матя стоит по-прежнему рот беззвучно разевает. А батя бабку схватил за пуховые платки, которыми она была перевязана крест-накрест как лентами пулемётными и как шваркнет старуху об стену, даром что она его мать. Бабка и убилась. А батя в дом зашел, меня из под стола ногой выпнул, как-будто мяч закатившийся и мы пошли домой через лес и шоссе. А в лесу на нас волки напали и батю съели. Пока они его ели мы с матей убежали. На шоссе еле отдышались, стоим, глазам своим не верим, что живы. А тут фура тормозит с дальнобойщиками и матю мою подхватили и тут же изнасиловали, два раза. А мне конфет дали сосательных, чтобы я много не скучал.

Проснулся я от бабкиного пинка, у неё ноги затекли. А у меня глаза слезятся, наверное, мазь Вишневского в них попала. Бабка меня перед сном ещё раз на горшок выгнала. А я же не ел ничего, откуда мне что выдать. Но бабка сердится стала, говорит, что в дом не пустит, если не выдам. Уж я пучил глаза до слёз, а всё никак. Нечем бабуся какать мне. Рассердилась тогда бабка и правда меня на улицу выгнала, как и грозилась.

Я горемычный в будку побрел, всё равно собака давно издохла, а будка пустовала. Свернулся калачиком и уснул.

Утром за мной батя и матя пришли. И всё как в моём сне происходить начало: бабка их в дом не пускает, горшки, какушата, бабку батя об стену убивает, и мы домой спешно идём через лес…

Я, кстати, тогда совсем один на всём белом свете остался. Мате так изнасилование понравилось, что она с дальнобойщиками уехала в Очёр. А я домой побрёл. Был я теперь завидный наследник однокомнатной квартиры и бабкиной халупы. Но ввиду слишком юного возраста не понимал этого и очень мне жрать хотелось еще со вчерашнего дня. Дома еды никакой я не нашел. Зато было много пластинок с таблетками. Я их все и сожрал. Правда они все невкусными были, но тут уж не до жиру.

Хоронило нас государство в одном гробу с бабкой и с тем, что от бати осталось. Экономно, по-семейному. А жильё наше к рукам быстро прибрали. Матю мою искать никто не стал, где такой город Очёр- знали немногие. Да и тех волки давно съели.