Че катилло : Родник

Местечко было укромное, словно лобок у толстой женщины. Если не знаешь, что оно есть, то и не увидишь. Многоярусный, как складки живота, холм закрывал его от посторонних взоров. Мы съехали туда по желтой тырсяной дороге. Достаточно крутой, чтобы нестись вниз на заблокированных колесах, катясь по крошкам ракушечника, как по льду. Не остановишься и не спешишься. В такие моменты ягодицы велосипедиста сжимаются сильнее, чем руки, вцепившиеся в руль.

Под обрывом была коротенькая улочка. Десяток кособоких не то домов, не то дач, собранных буквально из говна и палок. Старые развесистые абрекосы засыпали все своими гниющими плодами, в них брезгливо копошились куры. Трухлявые деревянные заборы, из–за которых надрывались цепные псы.горьковатый угольный дымок, жужелица под ногами. Откуда–то снизу несло речной сыростью и креазотом железной дороги. улочка заканчивалась непроходимыми кушырями — колючей стеной из жерделы, акации, терновника. Если вам знакомо выражение "жопа мира" то сейчас я описал это место.
И вот, посреди этой жопы растерянно стояли, вертя головами и глядя в телефоны, три человека в разноцветных шлемах, очках, маечках с карманом на спине и пидарских обтягивающих велошортах.

В нашей велокоманде был свой Сусанин, знающий путь. На наших телефонах был Гугл и был Яндекс. Нашей целью была Штольня. По пути нам нужно было посетить целебный Родник с живительной водой. Гугл и Яндекс, отбросив противоречия, единогласно утверждали, что стена колючек впереди является проезжей дорогой. Безжалостное и безразличное к нашим проблемам июльское солнце неумолимо поднималось, чтобы сжечь нас. семь утра и уже плюс тридцать.
Где–то, ещё ниже, за зарослями, с характереым свистом прошел локомотив без состава.

— 14–й, после сервиса. Они же три дня назад должны были закончить — Палыч, как профессионал, узнает технику по звуку.
— Ребятки, а вы, я смотрю, с завода? — в калитке крайнего дома стоял ветхий дед, в галошах, замусоленных, еще советских, трико и истлевшей безрукавке неопределенного цвета. — Я тоже там работал, в семидесятые Вы родник наврно ищите?
— А как вы догадались? — Палыч, наш Сусанин, взял общение на себя
— Так это… все, кто ищет, сюда попадают. Родник то раньше известный был на всю округу. Его монахи обустроили еще при царе, ракушечником обложили, подъезд к нему сделали. А потом, несколько лет назад, эти ироды железнодорожники разравняли все бульдозером, щебнем засыпали, жилу передавили. Вот и дорожка заросла. Но я вас проведу. — Дед раздвинул пару веток за мусорной кучей и показалась узенькая, но истоптанная тропинка — Так вы идете? тут недалеко, метров триста по балочке. — И шагнул первым.

— Я, ребятки, в свое время, когда в Ростове жил, тоже очень велосипед любил. Не слазил. И в Новочеркасск на нем ездил, И в Таганрог, и в Семикаракорск. И зимой я первый в Ростове был, кто начал на шипах по льду ездить.. Брал сапожные гвоздики и изнутри покрышки их наружу проталкивал. Тогда же было не то что сейчас. Это нынче, индустрия целая. Сына тоже приучил. Он у меня в Америке теперь живет. И тоже катается. Заказал там велосипед специальный, с удлиненной рамой, с креплениями для сумок и рюкзаков. Проехал на нем от восточного до западного побережья. И обратно. Эх, я бы тоже сейчас с вами, но мне восемьдесят шесть уже, не тяну. Так хоть проведу вас, мне в радость. Мы же вроде как единомышленники.

За разговором проломились сквозь заросли. Кушыри попались отменные. Здесь всякая веточка отрастила колючку на каждом своем изломе, норовит тебя зацепить, ободрать, уколоть. А тут еще велосипед, который весь состоит из того, за что можно зацепиться. К железной дороге вышли все изодранные, у деда откуда то из сгиба руки тонкой струйкой текла кровь и капала с мизинца.
"Ерунда", отмахнулся он. "С моим давлением все на пользу".
Пошли вдоль насыпи. Мимо, поражая разнообразием производимых грохотов, тащился бесконечный товарняк.
— Ну вот и прибыли — дед ткнул пальцем куда–то под насыпь, где в прогалине среди тростника была вкопана в землю покрышка от трактора. В образовавшемся водоеме, попахивающем сероводородом, сидела огромная лягушка и по–хозяйски шевелили гибкими телами похожие на крохотных змеек вьюнки. Вокруг валялись мятые пластиковые полторашки. — пить то будете?
Мы переглянулись...
— Да нет, спасибо. мы лучше свое.
— Ну как хотите, вода здесь хорошая. Все набирают домой, пьют.
— А скажите пожалуйста — Палыч решил сменить тему — тут еще какая–то Штольня есть. То ли ракетная шахта, то ли вход в подземелья…
— Да, есть и штольня. Чуть пройдете по шпалам и будет грунтовка. Вон, ее видно даже. Там подниметесь наверх, крутовато будет, и дальше по бетонке. Вы ее по запаху найдете, рядом коттеджный поселок построили а в штольню канализацию запустили.

Люблю такие подъемы, когда сердце бултыхается уже где–то в глотке, когда лёгкие готовы лопнуть на каждом вдохе, когда ноги уже отказываются работать и ты вкручиваешь, вкручиваешь на каких–то совершенно неведомых внутренних резервах. Когда мы остановились продышаться, дед ещё стоял там, внизу, крохотный, приложив руку козырьком. Я помахал ему, он ответил. Мы двинулись дальше.

Штольню в тот день мы так и не нашли. Ближайшая к нам звезда уже развела свою убийственную кочегарку, а до дома, даже если по азимуту, ещё километров двадцать, а полями да балками и все тридцать, а воды осталось совсем немного…

Помню, что последний час я двигался, словно ослик за морковкой, представляя тот самый родник. Холодный, чистый, со вкусной и целебной водой. В колышущемся душном мареве, подавляя приступы тошноты я видел, как пью из него, пью, и пью, словно лошадь с оторванной задницей…

— Ты у мамы своей когда последний раз был? — Только что звонила, опять просила лампочку в туалете поменять. Ты не заметил, она тебе уже и не звонит даже — жена, гладкая, прохладная, из под кондиционера, встретила меня совсем не так, как встречают героев — Фуу, как от тебя воняет. Пойди, обмойся.
— Да, конечно, сейчас сполоснусь и поеду — прохрипел я иссохшимся горлом из последних сил и укрылся под живительным струями холодного душа.