Ганнибал Лектер, доктор медицины : Чёрные перчатки

ЧЁРНЫЕ ПЕРЧАТКИ.

«Алфавит принадлежит всем.
Из букв выбранных в произвольном порядке
я составил себе имя»
(Артур Шницлер, «Возвращение Казановы»)

- Мой дорогой.
- Моя дорогая.
В полной темноте долго, осторожно вдыхал её запах. Водил губами, не прикасаясь возле её рта. Легонько целовал в сонную артерию, отчего она успокоилась и, осмелев, задышала. Достал из-под подушки чёрные замшевые перчатки, быстро и ловко надел. Перевернул решительно на живот. Ухватил за щиколотки и положил её ноги себе за спину, скрестив их. Провёл с оттяжкой по бёдрам, под животом. Заломил руки за голову и надавил подбородком на "кошачье место". Она стала всхлипывать. Лицемерно и горячо зашептал в самое ухо:
- Тих, тих. Щас...
И вбивал её в простыни из-всех сил... Удовлетворённо смеётся:
- Мой дорогой.
("Блядь такая!")
- Моя дорогая.

Я лежу тесно обнявшись с ней в постели и нарочито нагло хвастаюсь:
- Длина моего хуя тридцать сантиметров!
Она не будь дура поднимается с кровати идёт к шкафу и достаёт "сантиметр". Возвращается, ложится рядом со мной, прикладывает к хую, меряет, помогая себе языком. Получается всего двенадцать сантиметров. Вопросительно-торжествующе глядит на меня.
- Рива, у тебя есть хуй?
- Нет...
Она явно растерянна такой постановкой вопроса и отвечает, потому, незадумываясь.
- Правильно. У тебя его нет. Вот еслиб он у тебя был, то его длина, возможно, была бы 12 см. Но у тебя его нет. А у меня хуй есть. И длина моего хуя, - тридцать сантиметров.

Начинал я, как это и бывает, с намерениями самыми гуманными. Впрочем, не без тени некоторой кровожадности. В надежде, за неимением иного оружия, уязвить противников своих хотя бы словом.
Боль, страх, тревога. Я люблю жизнь, как любят женщину. Прощая ей мелочность и своекорыстие, улыбаясь ей вслед без надежды и без сожаления. Если порой я и дурачил людей, так оттого только, что собственная их ограниченность не давала мне иного средства говорить с ними, чем говорить им то, что сами они хотели от меня слышать. Я был отзывчивым, и ко мне обращались в надежде поделиться своими горестями. Выслушивая одного и того же человека несколько кряду раз, я не мог не заметить, что слышу чуть-чуть, а порой и вовсе иную историю. Как достаёшь на ощупь монеты из кармана, раскладывая их по достоинству. В следующий раз это будут другие истории и расположены они будут иначе. Наверное, так человек выводит свои линии жизни, создавая у слушателя определённое настроение.

- Понимаешь, когда я, щирый украинец, овладеваю тобой, то в твоём, как бы это повежливей выразится, -
я ласково называю её "жидовской мордой", - лице, я овладеваю всеми евреями. А вы ж все во такие вот
(изображаю ладонью плывущую, увиливающую рыбу). И я вас, как бы спрямляю (рукой сжатой в кулак и согнутой в локте изображаю "введение").
Я развалился в постели и объясняю, помогая себе активной мимикой и жестикуляцией лектора на трибуне.Она еврейка, у неё двухлетний Наумчик, и я очень их люблю.

Сидит на унитазе, кряхтит и сучит ножками:
- А, что это за какашки такие?
- То, что выпадает сейчас из попы и плюхается в унитаз, и есть какашки.
- А, зачем?
- На самом деле я не знаю зачем. Это вроде как с фантиком от конфеты. Разворачиваешь, конфету съедаешь, а фантик выбрасываешь. Так и с какашками. То, что нужно, полезно, остаётся в животе, а остальное, как фантик от конфеты, вместе с какашками через попу выбрасывается.
- А, почему так воняет?
- Я вот заметил, что всё полезное, вкусное, то что можно есть, почему-то хорошо пахнет. А, то, что есть ни в коем случае нельзя, - воняет.
- А, кто ещё какает?
- Все какают. Мама, бабушка, кот Тимофей, твой друг Сергей.
- И, даже ты?
(недоверие-недоумение-восторг)
Тёрли с пол-часа. Поконцовке и заинтересованно-уважительно и насмешливо:
- А, ты что, - занимаешься какашками?

Болезнь предоставляет много свободного времени, и если правда то, что счастье требует времени, она неминуемо ведёт к счастью. И потому только может быть ценна. Само по себе такое суждение не помогает, но я помню, как впервые пришёл к нему и почувствовал, что властен ещё хоть над чем ни будь, что могу если не радоваться, то размышлять. И не имея ничего учиться довольствоваться малым. Не имея возможности переписывать мою историю, ведь тогда мне пришлось бы начинать сначала вновь и вновь, я всё же, не претендуя потому на достоверность, пробую её рассказать. И я не знаю, куда приведёт моё воображение, какую линию жизни оставит на бумаге…

Ганнибал Лектер, доктор медицины.