Вбздрышч : Школьное воспитание.

Нервы. Их мотают всем, но учителям особенно. Конечно, степень нервозности того или иного человека зависит от его реакции на внешние раздражители: многие не берут окружающий «дурдом» близко к сердцу, умудряясь сохранить свои нервы в порядке, но существует определенное количество людей, которые пускаются «во все тяжкие» и уже в тридцатилетнем возрасте становятся психопатами, а к сорока годам имеют болезнь Витта, запои на нервной почве и массу других проблем. Встречаются также люди, которым нервное раздражение даёт повод для высвобождения внутренней скрытой тяги к садизму.
Нина Ивановна была учителем младших классов и использовала в своей практике весьма странные методы воспитания непослушных учеников. Она начала учительствовать ещё в те времена, когда ученики писали пером и чернилами. Молодая женщина маленького роста с виду не внушала боязни и не вызывала каких-либо отрицательных эмоций, но тем не менее заслужила кличку «Маленький Садист». Я не беру в расчёт многочисленных случаев битья учеников указками, линейками и т.д., случались случаи «позабавнее». В классе, где она была классным руководителем, учился мальчик Вова, который не отличался способностями к обучению. После очередной, полученной им «двойки», «Маленький Садист» попросила его подойти к учительскому столу, несколько минут задавала ему издевательские вопросы, на которые ученик третьего класса не мог ответить вразумительно, причём никто в классе не смог бы ответить на них, т.к. они специально для этого и задавались, после чего смочила стальное перо в красных чернилах и, сильно надавливая на ручку, нацарапала у него на лбу большую цифру 1. После этого рана загноилась и не заживала неделю.
Ещё одна выходка «маленького садиста» произошла в 80-е. Ученица второго класса Лена опоздала к первому уроку на пять минут, за что была «наказана» через удержание портфеля у себя над головой в течение всего оставшегося урока. А уроки тогда были продолжительностью по сорок пять минут.
Примечательно то, что за всё вышеперечисленное удовлетворение своих «странных желаний», под маской воспитательной работы, она не получила никакого открытого осуждения со стороны своих коллег. Родители пострадавших учеников пытались, было «повыступать», но в те времена честное имя советской школы должно было оставаться незапятнанным, для чего применялись все способы повлиять на родителей, от уговоров до угроз.
Ну а Валентина Филипповна была больна: её голова постоянно непроизвольно дергалась. Она преподавала географию, поэтому имела внушительную указку, каждый новый экземпляр которой выдерживал её «мягкий» характер от недели до месяца. Нет, детей она била указкой очень редко, но очень часто била ей по доске и по своему столу. Учила она и меня. Приведу пример её ненормальности, свидетелем которого был сам.
Представьте себе картину: женщина лет сорока пяти (ягодка) с огромной накладной гулей на темени стоит возле доски, дергает головой и шипит (именно шипит, словно изображает змею) сквозь зубы: «Вы не дети, вы – собаки, собаки, со-ба-ки-и-и…». Зачем она это говорила? Ведь никаких причин для этого не было, был нормальный рабочий шум в классе.
Валентина Филипповна имела кличку – Филиппок. Ученики издевались над больной женщиной, выкрикивая кличку ей в спину - им нравился вид взбесившейся учительницы, которая резко оборачивалась, и, дергая головой, шипела: «Кто это сказал, сволочи? Кто сказа-а-ал !?».
Старше меня лет на пять учился Ниппель. Он писал на дверях школы мелом: «Филиппок – проститутка» и за этим занятием его заметила сама Филиппок. Она настигла Ниппеля в туалете, где были оборудованы «поилки» в виде кранов перевернутых так, что вода лилась постоянно небольшим фонтанчиком вверх. Ниппель пил воду. Филиппок схватила его за волосы и начала с остервенением бить лицом о кран, выбив в итоге несколько зубов. Стена была обильно забрызгана кровью, Филиппка пришлось держать и силой отнимать у неё «жертву». После в школу даже вызвали ментов, но всё как-то замялось. И Филиппок, и Ниппель остались при своих интересах, только у одного зубов стало меньше.
Наша химичка, Валентина Пантелеевна окончила Одесский Государственный Университет с красным дипломом. Химию она давала хорошо, была требовательной, пользовалась своей системой преподавания, которую выработала за 25 лет преподавания в школе. Благодаря этому, я умею решать окислительно-восстановительные реакции, считать по-гречески от одного до десяти, знаю названия десяти радикалов и могу написать формулу, ну, например, дигидроксосульфата алюминия, будучи даже в откровенно пьяном виде. В общем, она была нормальной женщиной, хорошим учителем, женой киномеханика Шкапы и носила кличку Молекула. Но были и у неё свои причуды. Молекула или Панта, как её иногда называли, была помешана на тишине во время работы. Бывало, идет практическая работа, все что-то греют на горелках или пишут «цели» и «выводы» работы, при этом начинают тихонечко перешептываться. Валентина Пантелеевна выжидает момент, когда шум достигает определённого предела, молча поднимает большую книгу и со всей силы хлопает ей по столу. Удар похож на выстрел. В классе наступает мертвая тишина, в которой раздаются (точнее злобно выдавливаются) слова Валентины Пантелеевны: «Я вам что сказала? Как себя вести на уроке?» Иногда такой «книжный выстрел» действительно сильно пугал некоторых, но положительный эффект (что касается дисциплины на уроке) от этого был, несомненно.
Ещё она очень не любила наличие жвачки во рту учеников. Был такой случай, когда один парень писал что-то у доски, имея при этом неосторожность жевать жевательную резинку. В.П. подошла к нему, протянула раскрытую ладонь и лукаво попросила: «Юрочка выплюнь, пожалуйста!» Юра, довольно ухмыляясь, видимо думая о том, как комично будет выглядеть его плевок жвачкой на ладонь учителю, не замедлил это совершить, а В.П. преспокойно растёрла жвачку по затылку Юры, после чего тот откровенно разрыдался, хотя учился к тому времени в девятом классе.
Если портфели и «дипломаты» на уроках химии стояли «не на своих местах», то есть не между стульями, а сбоку парт, в проходах, они демонстративно выбрасывались В.П.-ой в окно. То же происходило и с верхней одеждой, заблаговременно взятой из гардероба на последний урок и лежащей на задней парте.
Я, конечно, не против оригинальных методов воспитания, но не до такой же степени. Но неприятного осадка в душе всё-таки нет, наоборот как-то весело даже вспоминать об этих случаях. Может мне от того весело, что я не оказывался в роли «жертвы» учительского произвола? Хотя я общался с пострадавшими, и они тоже обиды на воспитателей не держат. Не говорил я только с Ниппелем: он уехал куда-то после окончания школы.