отец Онаний : дело было на селе

Повеселились и хватит. Дед Ракович убил бабку. Дал ей хуем по лбу и расколол бабку надвое. Такая силища, да.
Но потом сразу с повинной в синагогу пошел, как истинный герой сексуальной дисциплины. Раввин выслушал этого Голиафа и стал на его сторону. Дело было в шаббат, так; потом бабка давно напрашивалась, как-никак сорок лет бок о бок прожили, так; последний кусок масла бабка себе на хлеб намазала, так- вот поэтому дед Ракович не виноват.
Поблагодарил дед Ракович раввина и пошел в милицию. В окошке дежурного ловил мух ушастый сержант Головяшко. Головяшко был увлечён полетом шмеля-мухи и никакие чистосердечные ему в хуй не брякали. К тому же у Головяшко дико болела голова с бодуна, и зная, что сержант непременно съебется с поста, начальник приковал Головяшко наручником к пульту. Головяшко скучал, как скучает козёл, чешущий рога о забор.
Дед Ракович потребовал бумагу. Головяшко бумагу давать не хотел, самому мало, вдруг приспичит еще. А бумаги нет. Идите, гражданин, и не мешайте работать органам. Полёт шмеля-мухи слегка кружил голову сержанту.
Но дед Ракович был неприступен. Давай бумагу, мент поганый и всё. Но мент поганый тоже гнул свою линию, и блеял в окошко дежурки адским перегаром. Тогда дед Ракович изловчился и ухватил Головяшко за горло и подтянул к себе. Только наручник не дал вытянуть всего сержанта наружу. Головяшко взвизгнул как сучонка от боли. Дед Ракович потянул сильнее. Рука сержанта затрещала, пульт поднялся шубой.
Через пару минут дед Ракович писал явку с повинной о том как убил дерзкую бабку методом удара хуем по лбу, от чего бабка раскололась надвое. То есть иожно считать, что теперь там лежит две мёртвые бабки- уточнил Головяшко. А это уже двойное убийство получается. Дед Ракович сказал, что если надо, то он бабок склеит, для следственного эксперимента, так сказать. Сержанта это устроило. Он был готов на всё, лишь бы его больше не брали за горло и не тащили через окно дежурки.
Полёт шмеля-мухи закончился. Глупое существо приклеилось к ленте, спирально свисающей с края шкафа. Намертво, сука, бля- обрадовался Головяшко. Намертво- подтвердил дед Ракович, не зная, что обращаются ни к нему.
Впрочем, чтобы дать делу ход. Нужен был оперуполномоченный, который был в тот день не очень уполномоченный, потому что накануне принимал роды у своей любимой бурёнки Глашки. Глашка мычала как иерихонская труба и телиться не хотела. Оперуполномоченный гладил широкие бока коровёнки и мял ей сосцы. Оперуполномоченный закатал рукава рубахи и полез в корову. Глашка взбрыкнула и ёбнула содомита копытом прямо в лоб. От чего оперуполномоченный почему-то не скончался на месте, но полностью потерял ориентацию во времени и пространстве. Попросту стал дурачком. А Глашка родила сама телёнка с двумя головами, одна голова была разительно похожа на рязанское лицо оперуполномоченного. Но, впрочем, чего только в том посёлке не бывало.
Дед Ракович, уставший ждать когда его заберут в тюрьму, склеил и похоронил за огородом непутевую хилую бабку. Которая раскололась надвое. Сержант Головяшко отгрыз себе прикованную руку и пополз похмеляться к ближайшему ларьку, где пил пиво и одновременно истекал кровью. А стукнутый коровой Глашкой оперуполномоченный продолжал сидеть в углу коровника, мечтая о небесных кренделях и двухголовый телёнок облизывал форменную рубашку своими шершавыми языками.