отец Онаний : Ненастоящий сварщик

Окурки электродов на дне ведра из под краски. Наколенники, налокотники, маска с темным стеклом, чтобы удобнее было стоять перед Богом Огня. Мама, я – ненастоящий сварщик! И он просыпается…
Он просыпается и больно ударяется головой о трубу. Это только во сне всё так явно, а наяву - совсем наоборот. Он ползёт по трубе на свет. Там снаружи его ждёт работа. Его каждый божий день ждёт работа, километры труб сваренных в линейку. Он должен продолжать.
Он клеймит трубы. Он клеймит всё вокруг, но только на стыках может писать правду, короткую, ёмкую как хокку, свой личный код. Мол, там в аду поймут.
Он только и делает что варит. Поворотные, неповоротные - всё одно. Линейка растёт как телескопическая удочка, чтобы где-то там вдалеке поймать на крючок свою рыбу.
Когда ветер, дождь или сильный снег, то его бережно накрывают палаткой. В этой молельне он продолжает общаться с Богом Огня. Окурки отправляются в ведро. Окалины летят за пазуху, оставляя причудливые ожоги как напоминания - быстрее, быстрее…
Прислужники подтаскивают всё новые и новые трубы, от него ждут стыков, роста линейки, Бог Огня пожирает своих детей не зазря.
Когда ночь сменяет день, он бросает варить. Он клеймит солнце за столь короткий день. Он еще полон сил, он мог бы еще заклеймить множество стыков. Из ведра таращатся окурки. Он бережно снимает наколенники, налокотники и маску и заползает в свою трубу. Он чувствует себя поршнем этого мира, за которым должно появиться ядро и выстрел. Но ничего этого нет. Он погружается в сон, в небытие. Ему снова снится Бог Огня, он видит последний стык; он ставит на нём своё клеймо и Бог Огня отпускает его на волю. Он чувствует запах газа. Он всё еще в трубе; значит, он заварил последний стык изнутри и теперь Бог Огня никогда не выпустит его; он уже пустил газ. Он больше не проснется. Мама, ведь я – ненастоящий сварщик, мама…