Дикс : Воспоминанiя Теодора Пришвина

Поздней весной, когда клещи маршировали стройными рядами в подштанники безалаберных грибников, Теодор Пришвин пришёл в ближайший скверик, сел на упавшее возле мусорных баков дерево, и принялся за очередное "литературное произведение".

Конечно, сочинял Пришвин не только в замусоренном парке, а и дома, на толчке, и у магазина, и на заплеванной трамвайной остановке, и даже у канализационного коллектора, что располагался в дореволюционном немецком здании. Но именно в парке его мысли почему–то текли быстрее и отчетливее, как в тот день, когда его дед, нанюхался кокаина и носился по дому с ножом, играя с семейством в прятки на выживание.

Прятки Пришвин не любил, потому что его никто никогда не мог найти. У него таилось подозрение, что они и не пытались, но неприятные мысли Пришвин гнал от себя прочь. Как нищенок, вечно сновавших вокруг его фамильного родового гнезда.

"..Надобно внести пояснение, что дореволюционный канализационный коллектор, у которого я пишу свои лучшие литературные произведения.." — растекался мыслию по древу Пришвин — "..назван так потому что пленные зулусы возвели его непосредственно перед мартовской революцией 1848 года. Возможно, тем самым её и спровоцировав. Именно тогда мой дед — известнейший маховик мирового коммунистического пожара — Виктор Сарович Шайсманн, лишился анальной девственности и впервые в жизни проскакал стометровку на беременной кобыле. О чём впоследствии неоднократно жалел.

Благодаря самоотверженной выходке деда безымянный немецкий городок удостоили чести иметь собственную канализацию. Для чего построили и пресловутый коллектор. Горожане долго дичились бесовской системы, продолжая выплескивать тазы с нечистотами на головы прохожих. Но время взяло свое — в первую очередь отняло тазы. Началась очередная война за всеобщее счастье и весь алюминий принудительно конфисковали на переплавку в танки. Тазов того городка хватило как раз на половину танка, остальное дополнили кизяком, оставшимся со строительства местной вавилонской башни."

Взбодренный энергетиком и прогулкой Пришвин закинул голову, и громко заржал, обнажая кривые лошадиные зубы. С крон деревьев взметнулась стая ворон. Теодор сам поражался тому, какой замечательный рассказ выходит из–под его пальцев. Заметив на бревне рядом с собой одинокого мураша, Пришвин плеснул ему остатки энергетика — Угощайся, сучёныш. И, как угорелый, застрочил дальше.

"..О, эта вавилонская башня заслуживает отдельного тома в Большой Немецкой Энциклопедии. И двух тетрадок в маленькой. Башню силами горожан возводил чрезмерно возомнивший о себе генерал бюрократических проволочек и капрал пыльной бухгалтерии фон Вурст — имевший впоследствии не менее именитых потомков.
Генерал замыслил реализовать на практике известную еврейскую побасенку о лестнице к богу, так как имел бескрайние амбиции и решил что время пришло. Технологии того времени, которое пришло, позволяли строить из кизяка аж двухэтажные дома, которые выдерживали до трех ливней подряд.
Генерал обеспечил всем работникам городской администрации неоплачиваемые отпуска и пустил людей на сборы кизяка под страхом увольнения. Кизяк собрали, вавилонскую башню принялись возводить с матерными песнями.

Сперва получалось неплохо — этаж за этажом кизяковая башня ползла вверх, накрывая городок гавнистой тенью.

Однако кара небесная, упоминаемая в побасёнке, настигла и этот многообещающий проект — зарядили дожди. Разразился потоп мирового масштаба! Дождь лил не переставая до самого полдника, в результате чего горделивая башня постепенно обратилась в скользкую оплывшую кучу.

Городок вновь осветило солнце. Его жаркие лучи закалили кучу, придав ей твердость гранита. Да такую, что её не разрушили до сих пор. Впрочем, никто и не пытался.
Однако, даже будучи низведенным в прах, амбициозный проект фон Вурста продолжал изводить горожан. Он, попросту говоря, начал вонять.

Смердело так, что люди, дабы избавиться от рези в глазах, закапывали себе туда воск. А в нос заколачивали шампурами такое количество пакли, изымаемой из щелей в стенах домов, что местным воронам стало нечем утеплять гнезда. К тому же в домах разгулялись подлючие сквозняки и начали щедро одаривать горожан отитами, воспалениями и мышечными спазмами в самых неожиданных местах.

Отчаявшиеся вороны, привыкшие таскать паклю из бревенчатых стен немецких избушек, наловчились драть ее на лету из человеческих носов. Заодно выдирая и волосы. Ушлые вороны порой вытаскивали из бедных носов и то, что вовсе не следовало оттуда вытаскивать.

Как в черном гетто, на улицу стало опасно выходить без ствола. Вооружившись стволом молоденькой березки, и отбиваясь по пути от назойливых ворон, горожане собирались вокруг городской ратуши, скандируя имя фон Вурста и требуя восьмеровать его за то, что разгневал господа.."

Туман писательского бреда, окутавшего сознание Теодора развеял тяжелый звук рвущейся ткани. Неподалёку забрехали беззубые собаки, охранявшие притон для геронтофилов и престарелый дом по совместительству. Бросив нервный взгляд в сторону мусорных баков, Теодор сделал однозначное заключение — между баками примостился для опорожнения кишечника трёхсоткилограммовый бомж Андрюша, свет местной публики и звезда придорожной наливайки, над которой имел несчастие квартироваться Теодор.
Поймав на себе хмурый взгляд писателя, бомж учтиво приподнял краешек цилиндра:
— Моё почтение, уважаемый.
Треск ткани перешёл в протяжное бульканье, последовали ёмкие шлепки. Андрюша, совмещая приятное с полезным, развернул тряпицу со съедобной глиной и угощался припасённым лакомством, роняя куски на землю. Пришвин грязно выругался междометиями, хрустнул костями в грудине и вновь склонился над экраном телефона.

"..Проблема с вонью решилась очень просто — не в силах разобрать кучу, горожане перенесли город в сторону. Кирпич за кирпичом, собачья будка за собачьей будкой — весь город переехал на двести метров вправо. Так канализационный коллектор оказался в середине главной площади, у ратуши. Зато люди смогли вновь вдохнуть свежий воздух полными грудями. Конец."

Великий писатель оторвал воспаленные глаза от кнопочной Нокии, с болью распрямил затекшую спину и уставился на закатное вечернее солнце. Солнце, в свою очередь, таращилось из–за веток мусорного парка на бледного и щетинистого парня, сидящего на поваленном дереве с телефоном в руках. Где–то в кронах деревьев заливался барабанной дробью безумный дятел, наклевавшийся забродивших тлей.

Настало время выложить очередную нетленку в публичный блог, собрать восторженные отзывы немецкого комьюнити. Теодор уже готов был нажать кнопку Send, когда вдруг вспомнил, что до изобретения интернета остаётся ещё не меньше ста пятидесяти лет..

О новых публикацiях уведомляет рукавный телеграм: https://t.me/gribnoyrukav