Дровосек : Куры.

… Мне пришлось охотиться на нее, потому что она была полудикая, и не подпускала близко. Первая пуля перебила позвоночник, ударив чуть выше лопатки. Лошадка лежала неподвижно, и косила вниз глазом, пытаясь увидеть, как я подхожу, и перезаряжаю ружье. Она еще дышала. Ее бок, покрытый темно-коричневой короткой шерстью, тяжело подымался, от него шел пар. Умирающее тело продолжало судорожно выталкивать темную кровь из раны. Горячая черная жижа быстро растекалась из-под лошадиной спины, и пульсирующая струя слабела. Я не стал ждать и выстрелил. Пуля раздробила челюсть, отбросив ее голову назад. Некоторое время передние ноги конвульсивно дергались, и дыхание не прекращалось. Наконец, лошадка затихла.

… Втроем мы оттащили тяжелую тушу к воде, оставляя за собой красный след, и принялись за дело. Под острыми лезвиями ножей мертвая лошадь стремительно превращалась в мясо. Голова долго не отделялась, но вот, нож нащупал в шее хрящ, и она легко отвалилась, перестав смотреть на нас. Язык достали из горла – так легче. Остатки головы спрятали в мешок. Затем сняли шкуру, срезая и стягивая ее, как свитер, с розовой туши, покрытой ошметками желтого жира. Живот вспороли аккуратно, чтобы не зацепить кишки, и те серой, влажно парящей грудой мягко повалились наружу. Сердце и розовые пузырчатые легкие отложили на чистую траву. Туда же были отправлены окровавленная печень и почки. Затем двое, держа еще теплую лошадь за ноги, раздвигали их, а третий вырезал анус и вагину. Когда плотные связки, разрываемые ножом, сочно хрустнули, в моей промежности что-то сочувственно сжалось. Расчленить тушу оказалось не так просто. Жесткие сухожилия не поддавались, нож то и дело упирался в твердую кость. Липкие от крови руки скользили по рукоятке…

«Убийца!» - воскликнут любители лошадок и подвергнут меня обструкции. Бывшие юннаты осуждающе подожмут губы, а защитники прав живородящих пингвинов восточной Антарктики окатят меня презрением с ног до головы. Я уже не говорю об отважных борцах против лисиной охоты и добрейших обывателях, которые кормят семечками жадных белок в лесопарках. Они осудят меня, повергнут гонениям и, возможно, судебному преследованию, выразят негодование, взовут к совести, разуму, и прочим высоким чувствам, а затем отправятся в супермаркет покупать колбасу и традиционного гуся к празднику. Или кур.

Куры. Вот кто вызывает во мне искреннее и глубокое сочувствие. Тысячи, миллионы кур. Их трупы, тщательно очищенные от крови и внутренностей, заполняют магазины и пищевые склады. Они кругом. Эти гладкие, бледные тушки так неестественно чисты, что невозможно представить их живыми - это помогает нам сохранять душевное равновесие. И упаковка. Красочный полиэтилен превращает груду мертвых тел в разноцветный развал безликих пакетов, похожих на толстые, короткие колбасы. Ведь глупо жалеть колбасы. Не правда ли?

Но гораздо страшнее гибели этих невинных существ – их жизнь. Им не дано ощутить ее полноту. Они лишены радости познания мира, лишены всего того, что делает жизнь оправданной и необходимой. Они не знают матери, ее тепла, уютного и беззаботного существования под крылом. Они не испытают восторга увидев солнце, не ощутят бескрайний мир, полный опасностей и удивительных открытий. Они лишены возможности купаться в теплой пыли, и разбрасывая жирный чернозем, лакомиться тугим дождевым червем. Им не дано познать сладости удовлетворенного желания, и никогда не произвести на свет себе подобных. Их удел – концлагерь, бессмысленное и чудовищное существование в искусственном мире, созданном лишь для того, чтобы перед смертью их тело могло набрать достаточный вес.

Ведь увесистые колбасы лучше продаются.

Их доля – всю свою короткую и нелепую «жизнь» провести в тесной клети, в окружении тысяч себе подобных, слепнуть от мигающих дневных ламп, сходить с ума от неподвижности и страшного зуда. Они обречены есть приготовленное машиной месиво, наполовину состоящее из собственных фекалий, напичканное необходимыми витаминными добавками и протеинами; от этого их тела стремительно увеличиваются, растут, превращаясь в бесформенный, заплывший жиром, студень. Им суждено вдыхать душный смрад, видеть перед собой тусклый кафель и слышать несмолкающий крик собратьев по несчастью. И отупело кричать в ответ. Что они кричат? Просят ли смерти, или шлют проклятия? И кто знает, как они ждут этот спасительный удар током, который, наконец, освобождает их от одуряющей пытки существованием.

Куры брошены, отвергнуты всеми. Политкорректное западное общество, принимая законы о правах домашних крыс и канареек, стыдливо закрывает глаза на эти адские фабрики смерти, по сравнению с которыми меркнут самые жестокие преступления человечества. Тысячи, миллионы безвинных существ гибнут ежедневно, огромные трейлеры, набитые их трупами, несутся по хайвэям; горы отрезанных голов, ног и крыльев падают в гигантские мясорубки, измельчаются, и из них выходят вполне невинные кошачьи корма. Ведь вы должны кормить свою кошку не реже трех раз в день, иначе вы нарушите ее права и будете наказаны. Но никто не освободит кур из страшных застенков. Ведь обывателю необходимо дешевое куриное мясо, а его кошке полноценный корм. Кошкам повезло – их не едят.

Вам это ничего не напоминает? О, да. Вот откуда черпали свое вдохновение создатели «Матрицы». Они бывали на птицефабрике. Мы и есть «матрица». Так может, отчаянно защищая носорогов и редких пупырчатых жаб, люди спасаются от глубоко загнанного в подсознание чувства вины? За этот беспощадный многолетний геноцид, доведенный до высшей степени рационализма и механизации.

У кур нет шансов. Их никто и ничто не спасет. Им не поможет ни отчаянный бунт, ни сухая голодовка. Они не смогут разрушить свои застенки, уничтожить истязателей, и увидеть настоящий мир. Они даже не понимают, что он есть. Их мучительное существование - укор человечеству. Оно беспощадно и грубо выворачивает на изнанку лицемерную, жестокую сущность общества потребления. И это холеное, лоснящееся, благообразное общество фарисейски закрывает глаза и отворачивается. А потом оно с трогательной заботой охраняет от истребления снежного барса. Он фотогеничен, и у него печальные глаза. Эти правильные люди, покупающие мертвых кур в супермаркетах, хладнокровно проходящие мимо витрин с обугленными птицами на вертелах - осуждают меня за убийство лошади.

Мне тоже жаль лошадку, но у нее был шанс. Я ведь мог и промахнуться…