отец Онаний : ***

Детей он обычно стирал руками, без применения порошков или белизны, с простым дегтярным мылом, а затем вывешивал их сохнуть во дворе, где была заботливо словно тетева натянута бельевая веревка. Брал по одному чаду из старого, местами облупившегося таза и прищепкой цеплял за ножку. Так, вниз головой, лучше стекает вода и вместе с ней всё то, что не выстиралось, дурные мысли, детские страхи и тому подобное.

Стирка детей порой отнимала у него пол дня. Затевал он её с утра и только к обеду заканчивал. При высоком солнце дети соли быстро, остатки воды капали на землю, золотистые детские волосы искрились и блестели как шёлк.

Часам к четырём он шёл проверить- высохли ли его ангелочки. Ангелочки были хоть и помяты, но сияли свежестью и пахли невинностью. Аккуратно по одному он разжимал прещепки и снимал ангелочков. Рядом стоял всё тот же щербатый таз. Прещепки он ссыпал в карман, протирал бельевую веревку носовым платком, брал таз в руки и шёл в дом, чтобы старым фырчащим на жизнь утюгом разгладить своих чад.

Закончив глажку, он смотрел влюбленными глазами на своих чистых без единой вмятинки ангелочков. Скупая слеза умиления катилась по его плохо выбритой щеке. Но тишину умиления нарушил голос, голос прокуратора Иудеи Понтия Пилата: "Иванов, сука, все носки постирал и погладил? Смотри у меня,а то сульфу въебу".