отец Онаний : Шлеп-шлеп-шлеп

Показалось... нет, ну, точно кто-то трахается. Суки.
Заглянул в соседнюю комнату- там мужик ходит взад-вперед по комнате. На нем широкие трусы, сшитые добротно по-семейному и шлепки на босу ногу. Шлеп-шлеп-шлеп, ходит мужик взад-вперед, шлеп-шлеп-шлеп- кажется что кто-то трахается. Но никто не трахается. Шлепки бьют по пяткам мужика. Показалось...
Мужик в смежной комнате санатория внимания на меня не обращает, только шлеп-шлеп-шлеп. Иногда он останавливается на середине комнате, оттягивает резинку трусов и шлепает ей себя по пузу. Шлеп. Умиленно улыбается и продолжает ходить по комнате взад-вперед.
Жить в смежных комнатах не удобно, но дешевле, чем в своей собственной. К тому же, мужик всего лишь ходит взад-вперед, больше никаких неудобств от него нет. Возможно тоже стоит попробовать ходить взад-вперед и шлепать. Но мои пятки сухие, покрыты коростой, мои пятки- вся боль российских дорог, по которым идут-бредут дураки, они не издают такие звуки. К тому же у меня нет шлепок, у меня комнатные мягкие тапки, они могут издавать только шаркающие старческие звуки.
Мужик в смежной комнате затих. Нашлепался, ушлепок. Мне стало скучно и одиноко. Я встал с кровати и пошаркал к мужику знакомиться. Мужика звали Андрей Валерьевич. Работал он в отделе качества, ОТК и имел хобби в виде сочинения стихов. Стихи он мог сочинять только шлепая по комнате взад-вперед, иначе никак. Рифму ловил оттягивая резинку трусов, замирая на мгновение и вуаля- очередной шедевр, который он тут же спешил отправить в заводскую газету.

В газете Андрея Валерьевича ценили, стихи его печатали регулярно. Хотя главный редактор, с гораздо большим удовольствием напечатал бы некролог про Андрея Валерьевича, потому что стихи были полным говном, как и всё, что выпускал их завод. Но это лишь мечты. Руководство требовало, чтобы самородков холили и лелеяли, а самородки строчили в строчку и в столбик отменную графоманскую ересь, высер за высером. Такую газету даже в сортире положить стрёмно, будет казаться, что её уже кто-то попользовал.

Так вот, этот Андрей Валерьевич вцепился в меня мертвой хваткой раненого на охоте пса. Стал мне стихи свои читать- редкостная дрянь, и резинкой от трусов по пузу щелк-щелк, шлеп-шлеп. Извращенец, маньяк. Все стихи у него про производство, про завод. А у меня на завод одна рифма- хуй в рот. А о всё басит рифмами. Пришёл знакомиться на свою седую голову. Уж и не знаю куда себя деть. А он очередную байду про завод заводит и шлепает резинкой от трусов. И меня вдруг эта темнота стала притягивать, будто за уши меня кто-то тянет заглянуть что там у него в трусах, за этими его рифмами спрятано. Аж в ушах звонит, завод- хуй в рот. Андрей Валерьевич темп набирает, не хуже Маяковского. А я как змея завораженная дудкой. Тьфу, блядь, это же педерастия какая-то получается в лучах заводских прожекторов, под звуки заводского гудка. Тьфу, блядь. А бездна, темнота скрытая в его семейных трусах меня не отпускает, тянет камнем на дно, шлеп-шлеп.

И вдруг тишина. Андрей Валерьевич остановился, резинка на месте, взгляд его сосредоточен. Шум в моих ушах потихоньку затих. Я проморгался. Так иногда помогает прийти в себя. Я проморгался и вижу, что сижу абсолютно голый в фонтане, фонтан без воды, а на меня налитыми бычьими глазами смотрят два милиционера. Смотрят молча. Заметив, что я проморгался, один из них говорит:"ну, что, пришёл в себя, алкаш. Давай вылезай, на пятнадцать суток поедешь, Ихтиандр хуев".

А где же завод, где Андрей Валерьевич, где шлеп-шлеп-шлеп, - спрашиваю я у милиционеров. "Где, где- в пизде", - излишне вежливо отвечают мне мои спасители.