штурман Эштерхази : Попона

О, Господи, в этом не виноват ни я, ни ты.
По-моему, один из нас не наблюдает за текущими моментами эпопеи.
Базовый сепаратор выборов, глисты...
Дальше, кажется, я не смею

говорить о том, что и так сказано
безвозвратно
в книгах, кем-то смазанных лыжной мазью.
Вот ты, чистя зубы, блюёшь от Сартра,
но чеширский кот, улыбаясь, влазит

в твою экзистенцию с поправкой на рывок к морю.
Далее, пригласив его к блюдечку с молоком -
это, по-одесски, начинать себе делать горе,
крутясь на карусельке кармы кругом

вокруг чего-то, непонятного даже
после надцатой рюмки
пойла, промежуточно-выблеванного на стол.
И месяц, как накокаиненый Яков Блюмкин,
стреляет в волны,
разбивающиеся о мол

под ногами того, кто цветное тряпьё вранья
с чресел глаз сбросив, сдаёт в сток.
На майдане души - хрюкающая свинья,
и, как пёс голодный, стоит Блок.

Память ли эта, застревающая во сне,
как пьяный горшечник, облапавший глину,
виновата? Но это уже не ко мне.
Это к Луи-Фердинанду Селину.

Путешествуй на край ночи. Кури.
Созерцай дальний угол избы с иконой.

- Господи, я твой рыцарь без головы.
- Замри,
- отвечает, - и накрывает меня попоной.