Шева : Stairway to Heaven

Этот видеоролик на днях мне прислал товарищ.
Но по первым кадрам я сразу же его вспомнил.
Видел раньше.
В своё время.
Он снят давно, еще двадцать восьмого декабря двенадцатого года.
Нью-Йорк, престижный и пафосный Кеннеди-центр.
Это как у нас Дворец Съездов в Кремле.
Трибьют концерт.
Среди зрителей - Барак и Мишель Обама. У него - четвёртый год президентства.
На сцене - брюнетка и блондинка, две, чего скрывать, - уже тётки из группы Heart.
Популярной в девяностых.
Спокойное, неспешное, медленное начало вещи. Под скрипки.
Очень близко к оригиналу. Да, женский вокал, но к нему быстро привыкаешь.
Мелодия и музыка будто оплакивают нежные, но безмерно печальные воспоминания.
И, наконец, взрывается ударник, и начинается главная, основная часть культовой вещи. Подключается серьёзный бэк-вокал из восьми-десяти негритянок, стоящих слева от сцены. С небольшими, простительными отклонениями гитарист старательно повторяет риффы незабываемого легендарного соло Пейджа.
Вдруг, совершенно неожиданно, за оркестром открывается занавес и мелодию подхватывает мощный хор где-то из сорока участников.
Все - чёрные. И в чёрном. И в чёрных шляпах-котелках - «фишке» Бонэма.
Крещендо.
И негромко звучат заключительные слова, - She is buying Stairway to Heaven…
Из-за ударной установки поднимается Джейсон Бонэм.
Сын.
Протягивая обе руки в зал, показывает сложенное пальцами сердце.
Затем прикладывает ладонь правой руки к своему сердцу.
В центровой ложе Кеннеди-центра во весь рост поднимаются они.
Джон, Роберт и Джимми.
Старики.
Уже.
Роберт смахивает слёзы.
Весь зал, повернувшись спиной к сцене, стоя аплодирует им.
Отдельно показывают тоже поднявшуюся с кресел президентскую чету.
…И где сейчас этот президент?
А они есть.
И будут.
Потому что.

Я смотрю на закат,
И на сердце тоска,
И рыдает душа, рвясь на волю.
Наяву, как во сне,
Кольца дыма в листве,
Голоса и глаза с давней болью.
Это заставляет меня удивиться.
Да, удивиться.*

…По-моему, был октябрь. Или даже начало ноября.
Но было еще сухо и относительно тепло.
Выйдя из ресторана, нас почему-то потянуло в глубину лесопарка. В котором, собственно, заведение и пряталось.
После выпитого настроение было приподнятое и, скажем мягко, романтическое.
Нашли полянку с пеньком. Она села.
И попросила меня, как многие из них любят, - Расскажи мне что-нибудь…Интересное.
И бог его знает почему я начал рассказывать о своей любимой группе.
Как я впервые, еще в десятом классе, услышал магнитофонную запись их первого диска. Там, где на обложке огромный дирижабль.
Как для записи первой пластинки они сложились всеми деньгами, что смогли наскрести. По нынешним временам - всего-то тысяча фунтов. Но тогда, для двадцатилетних пацанов, это были большие деньги.
Как был удивлён, что их музыка совершенно не была похожа ни на Beatles, ни на Deep Purple, ни на другие группы, под которые мы тогда тряслись в шейке.
Как уже потом, со временем, полюбил их навсегда.
Как старая маразматичка, Ева фон Цеппелин, вдова графа, подала на них в суд за якобы неправомерное использование фамилии благоверного.
Как почти уже тридцатилетний Пейдж, живший, говоря по-нынешнему, в гражданском браке и имевший детей, по уши влюбился в Лос-Анджелесе в четырнадцатилетнюю красавицу Лори Мэддокс.
Как я впервые услышал Stairway to Heaven.
И, как мы тогда говорили, - офигел, офонарел, обалдел и выпал в осадок.
Осознав, какая это бессмертная вещь.
Как, уже потом, был потрясён и покорен вещью Kashmir из двойника семьдесят пятого года.
Композиция-оргазм, как назвали её в одном западногерманском журнале.
Как горевал и долго не верил в восьмидесятом, когда умер Джон Бонэм, ударник.
И оставшиеся три члена группы через два месяца объявили, что без него группе не быть…
Редкий поступок для рок-групп.
Легко рассказывать о том, чем ты действительно, по-настоящему увлечён.
Да еще если ты старше на невообразимое количество лет.
- Это же надо - «шестью шесть»**, почти два моих возраста! – смеялась она.
…Затем решили еще немного прогуляться.
Ясное дело - в глубь.
Сворачиваем с узкой тропинки в чащу.
Будто что-то тянет нас туда.
Она всё чаще бросает взгляд, которым будто хочет донести до меня какое-то потайное, невысказанное желание.
В предвкушении я уже мысленно гордо надуваю щёки, когда вдруг, немного стесняясь, она говорит, - Знаешь, я вина таки, похоже, перепила, мне бы надо…
Неожиданно.
Это заставляет меня удивиться, но…
- В чём проблема? – отвечаю я, - Вон, беги за те кусты!
- Я быстро! Но ты не подсматривай!
- Что я - маленький?
Когда она, повеселевшая, возвращается, спрашивает, - А ты не хочешь?
Думая о своём, я неожиданно выпаливаю, - Я-то хочу…Вернее, не я, а он.
И взяв её ладонь, кладу на.
Она слегка сжимает его.
Раз, другой.
Затем шепчет, - Через ткань неудобно.
- Секунда дела, - отвечаю я и расстёгиваю зиппер.
Из-за выпитого процесс несколько затягивается.
Как взбираешься по высокой лестнице и думаешь, - Да когда же она кончится?
Но когда, наконец, ты на вершине - какая сладкая истома во всех членах…
Особенно в главном, центровом.
Который отработал на все сто и отдался до конца, выплеснув из себя всю энергию до остатка.
И тем самым вознёс тебя на седьмое небо.

На очередной день рождения она подарила мне шикарную иллюстрированную биографию Led Zeppelin. Двести фотографий.
На просьбу подписать прозвучало обычное девчоночье зажатое, - Да я не знаю что…
- Да что хочешь! – подбодрил я, - Главное, чтоб было - кому и от кого.
Так и появились на форзаце книги две короткие незамысловатые строчки, - Дорогому тебе с любовью! От меня.
Последнее время, когда я смотрю на эту надпись, выполненную округлым девичьим почерком, почему-то мне всё чаще вспоминается название рассказа Сэлинджера.
«Дорогой Эсме с любовью и всякой мерзостью».
На беду - у классика точнее.
Если вспомнить ни хера не хэппи-энд той грустной лав-стори.
У каждого своя Голгофа.
И Лестница в небо.






* Вольный перевод Владимира Бойко

** Отсыл к рассказу «Шестью шесть»