Шева : Души прекрасные порывы

А я тебе так скажу - всё меняется!
И вокруг нас, и внутри, а главное - ты сам меняешься. Хочешь ты этого или нет.
Помнишь, как когда-то один депутат сказанул с высокой трибуны, - Только дурак никогда не меняет своего мнения!
И добавил, с гордостью, - Кстати, я его никогда и не менял!
Дебил, что с него возьмёшь.
Вот я тебе одну историю расскажу.
Давно это было. Работал я тогда в Центре сертификации электробытовых приборов. Непыльное было место. Платили хорошо. А технику после сертификации можно было потом домой забрать по бросовой цене.
Да…но не об этом речь.
Начальником был у меня уже пожилой мужик. Звали его Егор Матвеевич Гузко.
Ну, я-то его Матвеевичем звал. Из уважения к возрасту.
Я у него как бы замом был. Мне тогда еще и сорока не было, а ему было уже под шестьдесят. Но выглядел он хорошо - крепкий такой, не развалюха. Без пуза.
Был он женат, но с женой жили они как-то странно. Не вместе.
То есть как бы и не жили.
Как в том анекдоте: Мужчина, вы женаты? Да. Сильно? Нет.
В тот день у нас пьянка на работе была. Чего - уже и не помню.
День рождения, наверное, чей-то был.
И вот уже после идём мы с Матвеевичем по подземному переходу ко входу в метро.
Поддатые, ясное дело.
Время вечернее - народ с работы толпой валит.
И тут Матвеевич меня в бок толкает и показывает на идущую перед нами дивчину, - Смотри, Серёга, какая попка!
Ну, попка действительно была знатная. Как тот персик. Да еще обтянутая полупрозрачной тонкой тканью мини-юбки, подчёркивающей как движущиеся половинки «персика», так и стройные ножки.
Не успел я ничего ответить, как Матвеевич вдруг протянул вперёд правую руку и балуясь, но не дотрагиваясь, на расстоянии нескольких сантиметров будто огладил ладонью эту выпуклую красоту.
Только я хотел сказать, - Шеф, да вы что! Люди же вокруг, неудобно!, как Матвеевич наглядно показал мне, что всё удобно.
То ли сексапильная дивчина неожиданно приостановилась, то ли Матвеевич споткнулся, и падая, резко подался вперёд, то ли…кто знает?
Хотя со стороны выглядело как последнее.
Одним словом, по итогу, мой шеф своей кряжистой лапой вдруг схватил половинку «персика».
Вернее - дыньки.
Девица взвизгнула, обернулась, и догадавшись, что это был Матвеевич, который с невинной рожей хотел прошмыгнуть мимо, не растерялась, и громко выдала, - Ах ты ж козёл старый!
Еще и припечатала вдогонку, - Мудило!
Мне было так стыдно, что я догнал Матвеевича уже аж на перроне метро.
…На следующий день, ближе к обеду, я начал его стыдить.
- Матвеевич! А что это вчера было?
- Да как затмение какое-то нашло, - начал он оправдываться.
- Наверное, выпили лишнего, - бросил я ему палочку-выручалочку.
- Да не в том деле, - возразил он.
Вздохнув, добавил, - Ты всё равно не поймёшь!
- Это еще почему? – удивился я.
- Молодой еще! – бросил Матвеевич.
- А всё-таки?! – я даже обиделся.
- Вот ты думаешь, наверное, - старый уже совсем, и желания должны быть, - стариковские. А вот хер тебе.
Всё на месте, и работает как положено. Как у пионера, по принципу - Всегда готов! Готов-то готов, а точки приложения нет.
А они ведь вокруг так и вьются, так и лезут на глаза. Высокие, низенькие, полненькие, худенькие, блондинки, брюнетки - да на любой вкус.
А главное - молодые, свежие, еще не заезженные.
Как глянешь иногда - схватил бы, оттащил бы, да так засадил бы…По самые.
Чтоб и вздохнуть не смогла.
Основной инстинкт-то не спрячешь.
Выпирает.
Но…Как там у Пушкина, - Мечты, мечты - где ваша сладость?
Я тогда осторожно возразил, - Ну, вы, это, Матвеевич, на людях-то сдерживайте себя. А то прям как Ипполит Матвеевич!
- Это еще кто? – спросил шеф.
Я пояснил, - Да из «Двенадцати стульев». Помните, как Воробьянинов Лизу Калачову в ресторан повёл, а потом еще ценами возмущался, - …Однако!
- Не помню! – признался Матвеевич.
- Классику не помните, а как и куда вставлять хорошо помните! – подтрунил я тогда.
А про себя подумал, - Это же надо, как к пенсии крыша едет!

Так вот.
Двадцать лет прошло.
И сейчас, когда я вижу на улице, в метро или в транспорте молодую, округлую, упругую «фруктовую» попку, полную свежей мякоти и сладко-солёноватого сока, за которой в воздухе будто тает шлейф феромонов, почему-то вспоминаю Матвеевича.
Как я его теперь понимаю!