Ромка Кактус : Я — метафора

Я и действительно стал метафорой, но для чего?

Стая детей загнала старуху в подъезд. Старуха ступила в темноту, а стая осталась снаружи и выла, и кричала, беснуясь и швыряя стеклянные бутылки в распахнутый зев подъезда, откуда несло мочой, ужасом и карамелью. Бутылка разбилась о стену, на которую опёрлась старуха, не умея ещё видеть в темноте, и осыпала её осколками. Старуха вжала голову в плечи, отшатнулась, а впрочем, нет, она расправила плечи и бросилась вперёд, с воинственными криками нанося во тьму удары, ибо этот сюжет она давно знала из сновиденья, готовилась к схватке всю жизнь и такого добилась признания в мире боевых единоборств, что сорок девять мастеров Тибета в знак своего уважения к ней срезали свои косички, сплели из них рыболовную сеть и отправили в качестве дара в ЮНЕСКО, где она и хранится по сей день, вместе с прочей корреспонденцией дожидаясь своего часа.

Чудовище было там. Оно ждало во тьме, подобно всем чудовищам, вынужденным ждать, но не имеющим для этого терпения, а потому с каждой минутой делаясь всё милее и приветливей, обрастало бородой и заплетало в неё бантики, собирало наклейки, смотрело фильмы Рауля Руиса и так наловчилось разгадывать японские кроссворды, что сорок девять мастеров Киото в знак своего почтения к нему срезали со своих чайных пакетиков ярлыки, сплели из них ловца снов и отправили в качестве последнего предупреждения в Национальный музей американских индейцев, где под плитами пола спит гигантская Покахонтос, дожидаясь своего часа.

Старуха перемахнула через последний лестничный пролёт и в конце коридора увидела чудовище. Чудовище стояло перед открытой дверью своей квартиры, держа на подносе увенчанный солонкой и покрытый расшитым рушником каравай, и пританцовывая на трёх ногах под System of a Dawn.

— Ну, здравствуй, коль не шутишь, — сказало чудовище. Реплики ему писал один молодой человек, которого пришлось зарезать за склонность его к посконной драматургии, в которой слова умерли не родившись, растеряли весь иронический запал и из загробной своей юдоли продолжают пакостить язык.

Старуха прошла в квартиру, сняла пальто, осталась в трусах, в колготках с подвязками, в башмаках с тупым носом. Сквозь тонкую кожу старухи просвечивали кровеносные сосуды, и чудовище, которое уже бывало в Санкт-Петербурге, тотчас узнало в их узоре карту метрополитена, купило жетон и поехало на Удельную, чтоб на Блошином рынке купить килограмм ржавых ложек, разбитый ноутбук, сорок девять игрушечных динозавров из шоколадного яйца.

— У меня до тебя никого не было, — сказала старуха.
— А у меня до тебя был этот тапок, — сказало чудовище. — Теперь он твой.

Чудовище сняло тапок со своей ноги и водрузило старухе на голову. Чай они пили молча, и каждый думал, что это молчание что-то значит.