Лузер : Володя

Дело было в начале восьмидесятых. Володя Дубов, секретарь комсомольской ячейки института, со своим младшим товарищем, студентом второго курса Аликом Файнгольцем шли по заснеженной Метростроевской улице, обходя дозором вверенный им участок. Оба комсомольца были в серых драповых пальто с красной ленточкой дружинника на рукаве. Ударили первые ноябрьские заморозки, и рыхлое ватное небо разродилось снегом. Снег нагло валил, и, словно испытывая Володин характер, таял на лыжном вязаном «петушке» и стекал по покатому лбу. Володя мужественно хмурил брови и лишь временами позволял себе подышать на закоченевшие руки (гэтэошнику, разряднику и активисту не к лицу проявлять малодушие, особенно по такому пустяковому поводу). Файнгольцу было легче: огромная заячья шапка-шлем надежно предохраняла его маленькое ребячливое личико от бушующей стихии. Алику мешали очки: предательские стекла поминутно потели, и он то и дело останавливался, чтобы протереть их носовым платком. Их дежурство заканчивалось, Володе хотелось поскорее вернуться в общежитие, и с чашкой горячего чая и булкой улечься на кровать, прихватив с собой учебник Политэкономии (везет, же Файнгольцу, его небось дома ждет толстая тетя Софа с супчиком из куриных пупков или со сковородкой фаршированной рыбы). Смахнув со лба капли и сглотнув слюну, Володя решил обойти еще один переулок и свернул во дворик налево. Дворик был старый: трехэтажные дома из бурого щербатого кирпича, геранево-фикусные окна, засыпанные снегом скамейки, ископаемый «Москвич», монументально как крейсер «Аврора» застывший у подъезда.
Когда двое уже свернули в переулок, Файнгольц, преданно семенивший сзади, вдруг что-то пискнул в Володину драповую спину. «Что?»,-- не поворачиваясь переспросил Дубов. «Смотри, Володь, в подвале свет горит». «Надо проверить»,--Володя решительно развернулся и направился к подъезду. Дверь в подвал была не заперта, и ребята осторожно спустились по скользким ступенькам. Внизу их ослепил неожиданно яркий свет. Резкий запах кошачьей мочи, дуста и еще чего-то неприятного ударял в нос так, что кружилась голова. Когда глаза привыкли к свету, дружинники очутились в большом захламленном помещении. Кроме разнородного старья, в глаза бросалось множество холстов и листов ватманской бумаги, развешанных по потным, серым стенам, или просто сваленных на полу неаккуратными стопками. Посредине этой берлоги, возвышаясь над разбросанными по полу окурками и пустыми бутылками из-под портвейна, стоял грубо сколоченный самодельный мольберт, за которым на трехногой табуретке сидел человек. Человек был горбонос, небрит, слипшиеся рыжие волосы его неряшливо падали на лоб и закрывали уши. Он был одет в какое-то дырявое подобие толстого вязаного свитера, на который сверху была накинута лохматая, засаленная, видавшая виды душегрейка. Руки субъекта были вымазаны углем. Перед тем как Дубов и Файнгольц вошли в подвал, человек уверенно мазал кривыми пальцами по прикрепленному к мольберту толстому ватманскому листу. Потревоженный посторонним шумом, он какое-то время рассеянно и хмуро смотрел на вошедших, потом, словно не увидев ничего достойного внимания, вернулся в своему занятию. Не зная с чего начать, Володя неуверенно кашлянул. Файнгольц перетаптывался сзади и сопел, по обыкновению предоставляя старшему товарищу право вести переговоры (пропесочить бы его на ближайшем собрании за безынициативность).
«Вы, извиняюсь, кто?»,-- выдавил наконец Дубов. Ответа не последовало. «Гражданин, вы что не слышите, что с вами разговаривают? Вы здесь живете?»,-- раздражаясь Володя переходил на неприятный фальцет. Опять тишина. Глаза Дубова округлились. По выражению его лица было похоже, что он готов вот-вот расплакаться от обиды, как маленькие дети плачут от жестокого невнимания взрослых (хорошо, что Файнгольц не видел его в тот момент).
Наконец дерзкий человек снова повернул голову в их сторону и хрипло, с раздражением рявкнул: «Я здесь дворник. Че надо?»
«Мы дружинники»,-- Володя постарался придать своему голосу как можно больше серьезности и уверенности. Он даже выступил на полшага вперед и повернулся тем боком, где красовалась красная повязка.
«Да?», -- презрительно усмехнулся Дворник,-- «Дружинники? Смотри-ка! Ну и идите вы на хуй, дружинники! Революционный держите шаг!» Он резко засмеялся, обнажая прокуренные желтые зубы, и снова хмуро уставился в свой мольберт. В Володином лице появилось что-то неестественно пучеглазое. Судорога свела скулы. Ему хотелось плакать, даже не плакать, а выть. Но выть Володя не мог -- просто не имел права. Стиснув зубы и сжав до боли в костяшках кулаки, он бегом бросился из подвала.