Шева : Продукт

Взаимная неприязнь между двумя профессорами кафедры политологии, - Монтусенко и Каплуненко была в институте притчей во языцех.
Только ленивый или уж совсем тупой не был наслышан о распрях, скандалах и вербальных войнах, с неизменной периодичностью вспыхивавших на кафедре между достопочтенными учёными мужами, столпами кафедры.
И вот ведь что интересно - конфликт возник исключительно на научной почве.
Между нами говоря, если таковая вообще имеется в хитросделанном предмете под названием политология.
Ведь ни для кого не секрет, что если какие-либо действия что внутри страны, что на международной арене нельзя объяснить простыми, разумными, логическими доводами, тогда собеседники, перейдя чуть-ли не на шёпот, с многозначительным видом обычно говорят друг другу, - Политика!
Будто это что-то объясняет.
Исторически сложилось, что со времён учёбы в аспирантуре при кафедре исторического материализма еще тогда молодые Монтусенко и Каплуненко всё время стояли на антагонистических позициях.
Нет, не к генеральной линии партии, - быстро бы тогда вылетели оба, а по отношению к позиции друг друга.
Если один соглашался, к примеру, что, конечно, надо все поля засеять кукурузой, как в Америке, то другой возражал, что, мол, у нас же совсем другой климат, чепуха выйдет. Один говорил, - повернём реки вспять, водохранилищами и гидроэлектростанциями поднимем энергетику страны, другой высказывал сомнения, - а как же десятки деревень, пахотные земли, экология?
Один сразу же поддержал хозрасчёт, самоокупаемость, другой доказывал, что лучше плановой системы ведения хозяйства в принципе ничего быть не может.
Уже в новые времена, перестройки всего и вся, один горячо поддержал гласность и демократизацию, второй всё скептически приговаривал, - Так то воно так, та тришечки не так…
Если негаразды последовавших затем тридцати лет нэзалежности и так называемой свободы первый с пеной у рта объяснял наследием проклятого тоталитарного коммунистического прошлого и происками «старшего брата», то второй приводил примеры СССР, фашистской Германии, послевоенных ФРГ, Японии, нефтяных ближневосточных стран. Меньше чем за двадцать лет не только восстановивших разрушенные революциями и войнами хозяйства, но и ставших мировыми странами - лидерами.
Уже давно оба стали профессорами, вырастили десятки аспирантов, написали кучу монографий, статей и других научных трудов, но ссориться продолжали как дети в песочнице.
- Реликтовый продукт! – так в коридорах института Каплуненко обзывал Монтусенко.
- Аполитичный и антисоциальный элемент! – навешивал на оппонента ярлык Монтусенко.
В институте их так и называли, - «наши Монтекки и Капулетти».
Последний ожесточённый спор между почти гоголевскими Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем произошёл на организованном кафедрой «круглом столе» с претенциозным названием, - «Наш путь в G20».
Каплуненко по поводу названия сразу иронично усмехнулся, - Вот то, что в - Ж, это - в «десятку».
Заключительное пленарное заседание фактически было сорвано беспрецедентной перепалкой между Монтусенко и Каплуненко по, казалось бы, второстепенному вопросу, - является ли их молодая держава объектом или субъектом международного права.
Монтусенко доказывал, что конечно-же, субъектом. Так как выступает несомненным источником политической активности.
В противовес ему Каплуненко приводил аргументы, что при нищенской экономике, фактически внешнем управлении, погрязшая в долгах МВФ страна может быть, а посему и является, только объектом.
Вениамин, аспирант Каплуненко, с присущей ему мужской прямолинейностью так доходчиво объяснил своей запутавшейся в споре девушке глубинную суть разногласий: субъект - это когда ты, а объект - когда тебя.
Отголоски спора учёных мужей еще лениво расходились по институту, когда их затмило новое событие, - юбилей Каплуненко.
Отмечали в институтском кафе в цокольном этаже.
Шумно, весело, пьяно.
Как и положено такому неординарному событию.
Вениамин, глава оргкомитета по подготовке торжества, на правах «правой руки» юбиляра, был очень рад, что всё получилось, как и было задумано.
Да и шеф был явно доволен.
Уже ближе к концу мероприятия, обняв Вениамина за плечи, пьяный и расстроганный, Каплуненко долго благодарил его, а затем, отведя в сторонку, неожиданно спросил, - Вениамин, вы уж простите меня за нахальство, но по случаю такого дня вы могли бы сделать для меня одну вещь, о которой я давно мечтал?
- Шеф! Для вас - что угодно! – не задумываясь, в порыве слепого, но безусловного обожания научного руководителя ответил Вениамин, - Кому морду набить?
Каплуненко улыбнулся, - Да нет, обойдёмся без мордобития. Мы же интеллигентные люди. Я, собственно, бы и сам…но знаете, батенька, - возраст, болячки, общая заторможенность организма могут воспрепятствовать осуществлению…Да, воспрепятствовать. Вы же, мой друг,молоды, энергичны, полны…да, полны сил, да и в целом…полны.
- Что сделать-то? – нетерпеливо спросил Вениамин.
- Голубчик! Такой день, знаете ли…Раз в жизни бывает. Может быть, это и субъективно, но с академической точки зрения, по моему твёрдому убеждению, это было бы очень объективно. Эдакий афронт, аллюзия. Тонкая фронда. Как у Феллини, - завуалированно, иносказательно, но с надеждой в горящих глазах произнёс Каплуненко.
И потупив взор, застенчиво спросил, - Сможете навалить кучу перед кабинетом Монтусенко?
- Насрать, что ли? – радостно удивился Вениамин, - Да не вопрос!
Шмыгнул носом, - Ну, так я пошёл?
- Ни пуха! – перекрестил его Каплуненко.

Перед кабинетом Монтусенко Вениамин глянул по сторонам.
Никого. Тихо.
Как и должно быть поздним вечером в опустевшем институте.
Повернувшись спиной к кабинету, Вениамин спустил брюки, широко расставил ноги и присел. Начал тужиться.
Но сразу же понял, говоря философскими категориями, что ему мешает дуализм ситуации. Выражавшийся в том, что как он ни напрягал мышцы живота, мягкий интеллигентный внутренний голос одёргивал его, - Что ты творишь? Разве можно такое в alma-mater?
Вениамин озлился, - Я тварь дрожащая или право имею?!
И решил обратиться к опыту восточных практик, которыми он увлекался.
Конкретно - к самовнушению.
Он представил себя лётчиком в бомбардировщике времён второй мировой войны. Который вывел свой самолёт на боевой курс бомбометания и теперь в течение тридцати секунд ни на йоту не должен отклоняться от курса, пока не сбросит на цель свой смертоносный груз.
От напряжения Вениамин даже прикрыл глаза.
И с чувством глубокого удовлетворения ощутил, как его первая «бомба» вывалилась из «бомболюка».
Энола Гей, блядь!
Вениамин открыл глаза.
И с удивлением увидел, что слева и справа от него сидят Василий и Игорь.
Коллеги-аспиранты, соседи по праздничному столу.
То ли Каплуненко и их тоже попросил, то ли они сами, инициативно, решили его поддержать.
Да какая разница!
Главное было, что мозг озарился радостной вспышкой, - Нас - рать!
И они втроём дружно накрыли часть коридора перед кабинетом научного оппонента ковровым бомбометанием.
Сублимировав непримиримые идеологические разногласия двух научных школ в тёплый, мягкий и пахучий продукт.
Нет, не непротивления сторон.
А, похоже, наоборот.