Шева : Завтрак на траве (эссе, что-ли)

Свой «Завтрак на траве» Клод Моне писал два года: тысяча восемьсот шестьдесят пятый и шестьдесят шестой.
Картина предельно благопристойна: все мужчины цивильно одеты, кое-кто даже не снимал шляпу, лишь один на переднем плане справа позволил себе улечься на траву в жилетке. Женщины большей частью ходят парами, только две присели вокруг импровизированного стола, широко раскинув кружева светлых, но закрытых нарядов.
На компанию из одиннадцати человек, не считая притаившегося за стволом могучего платана художника, всего две бутылки вина.
Большинство фигур лишено чётких очертаний. Солнечные пятна и блики на одежде и белой скатерти условного стола подчёркивают, что пикник происходит в жаркий, солнечный летний день.
В отличие от канонов тех лет Моне следует своему собственному видению картины, не выстраивая её композицию подобно театральной мизансцене.
Хотя женских персонажей пять, моделью для них служила одна единственная женщина, - Камилла Донсье. Конечно же, любовница Клода.
Как видим, идея оптимизации затрат и расходов на проект уже процветала, да и оправдывала себя уже и в то время.
С написанием этой картины возникла интрига.
Дело в том, что тремя года раньше, в тысяча восемьсот шестьдесят третьем, картину с таким же названием - «Завтрак на траве», написал Эдуард Мане.
Картины отличались разительно.
У Эдуарда Мане на лужайке в лесу только две молодые пары. На переднем плане двое мужчин шалопайско-мажористого вида, устроившиеся полулёжа - полусидя, и полностью обнажённая мадам.
Любимая натурщица Эдуарда Мане, Виктория Меран.
Вдали в лесном ручье плещется вторая обнажённая девушка.
На подстилке валяется опустошённая литровая фляга, явно из-под крепкого напитка, перевёрнутая корзинка с фруктами.
Правая нога Виктории находится, как бы с неким намёком, между коленок правого мужского персонажа, коленка левой ноги - на бедре левого персонажа. То есть поза демонстрирует, что девушка готова к открытому, в буквальном смысле, - знатоки меня поймут, разговору.
Нет у неё тайн.
Как написано в одном буклете, - …совершенно не стесняясь своей наготы, с лёгкой улыбкой и вызовом она смотрит на зрителя.
От себя хочу добавить - а чего ей стесняться? Всё оплачено.
Картину не допустили к экспонированию в официозном художественном Салоне.
Лично Наполеон Третий дал разрешение на проведение альтернативного Салона, так называемого «Салона отверженных», где картина и была выставлена.
Возник огромный скандал.
Народ ходил специально, чтобы удостовериться, какая немыслимая порнография висит в Салоне и, по возможности, плюнуть в бесстыжую картину.
Не забывайте - это всего лишь середина девятнадцатого века.
Но интересно другое.
Сюжет картины Эдуард Мане заимствовал у живописца шестнадцатого века.
И не у кого-нибудь, а у самого Тициана.
Тот в тысяча пятьсот восьмом году написал картину «Сельский концерт».
Там тоже на лужайке двое ребят в одежде и две голые барышни.
Ну очень похоже.
Не, ну понятно, что одежды другие. А так - даже как-то неловко за маэстро.
Хотя, надо признать, дух всё-таки другой.
Если у Мане картина дышит развратом, то у Тициана, как писали критики…прекрасно передано удивительное слияние человека с природой в тихий предвечерний час, а нагота героев выглядит весьма гармонично, поскольку является частью окружающей природы и важной аллегорией выражения целомудренных чувств.
Ну, передано, значит передано. Знатокам виднее.
Но вот что интересно: по слухам, то есть по неподтверждённым данным, полотно вообще принадлежит не Тициану, а его учителю - Джорджоне.
Неожиданный поворот.
Попробуй разберись, кто у кого.
Пойми этих великих.
Но это всё присказка, а сказка, как водится, впереди.

…Тоже давно было.
Не, ну понятно, что не в шестнадцатом веке. И даже не в девятнадцатом.
…Полузабытое, но хорошее, смачное, в буквальном смысле витиеватое выражение - кишмя кишеть.
Почти - кошаков кошмарить.
Ну, кошаков на пляже не наблюдалось.
А вот народ - кишмя кишел.
И в воде, и на пляже, и на редких мини-полянках, поросших травой, и даже на опушке леса, начинающегося за пляжем.
Хули - июль.
Приткнуться негде - тоже меткое выражение.
Отражает.
Не, ну мы-то местечко нашли. Благо - пришли пораньше.
Но когда накупались и даже слегка обгорели, стало понятно, что осуществить дальнейшее по плану будет проблематично. Даже не сколько проблематично, как некомфортно.
Я не про то, что вы подумали.
Следующим по плану было позавтракать.У нас с собой было.
Но когда вокруг тебя непрерывно ходят, бегают, орут, детишки бросаются песком, - сами понимаете, это не есть комильфо.
Решили с пляжа переместиться. Куда-нибудь.
От девятой линии Пущи-Водицы трамвай в город идёт через лес.
На скорости, как тот бычок, покачиваясь, между частоколом стволов высоченных сосен, тянущихся к солнцу по обе стороны трамвайной колеи.
Вдруг меня осенило.
Бросил, - Выходим!
И на ближайшей остановке мы вышли из трамвая.
Остановка называлась Диспансер.
Нет, не тот диспансер, про который кто-то подумал. Другой.
В город надо было идти направо.
Но мы пошли налево.
По пустынной, грунтовой, лесной дороге. Потом свернули с неё на тропинку. А потом свернули и с тропинки.
За кустами орешника обнаружилась совсем маленькая, уютная полянка. Надёжно укрытая со всех сторон зеленью разлапистых кустов.
Особенно была хороша нетронутая, непримятая, девственная трава. На которую было даже жалко ступать.
Но - а что делать?
Расстелили пляжную подстилку. Достали вино, символическую закусь.
Становилось жарко.
Солнце в зените прицельно поливало нас своими лучами.
- Слушай, чего мы будем в одежде париться? Ты - в купальнике, я в плавках, раздеваемся! Еще и позагораем!
Сказано - сделано.
Вот дальше - не помню.
Вернее - всё помню, до мелочей. Переход сам не помню.
То ли солнце в голову напекло, то ли вино в голову ударило, то ли обалденный, дурманящий запах от травы?
Или от её горячего, соблазнительного, почти обнажённого тела?
А может виной всему её взгляд, который с твоего лица будто невзначай сползал на вздыбившиеся плавки?
Ну раз стерпел, второй…Ну не железный же…
Если головка начинает жить совершенно отдельной, автономной жизнью.
От головы.
А тут еще вроде как случайное прикосновение…
Неосторожное, блядь.
Очень неосторожное.
И завтрак превращается, да, почти как в том фильме, - завтрак превращается в…
Не знаю даже как назвать.
В оргию? Так участников вроде как маловато.
В вакханалию? Дак вина-то всего одна бутылка была.
Но я скажу - её хватило.
Да и зачем превращать такой изысканный завтрак на природе в пьянку?
И так всё время думалось, - хоть бы никто со стороны не подошёл.
На её вскрики в самые приятные, оконечные мгновения.
После которых еще какое-то время она лежала с закрытыми глазами неподвижно, в истоме. Будто еще раз переживая то, что произошло.
Вот такой я её и сфотографировал.
Зачем? Сам не знаю. На память, наверное.
Вышла она очень хорошо.
Как на картине.
Прямо Даная.
Или Олимпия.
Лицо, грудь, соски, плоский живот, все впадинки, мельчайшие, но яркие подробности…
И картинная нега во всём теле.
Как сейчас говорят - передано.

Фото это никому не показывал.
Вру, один раз только.
Больно крепко мы в тот вечер с Евгением нарезались.
А он известный знаток, любитель и ценитель. Я бы даже сказал - гурман.
Как увидел, сразу пристал, - подари да подари. Бутылку коньяку, мол, даст.
А потом, решив окончательно дожать меня, наклонился, и понизив голос, заговорщицки произнёс, - Две!
- Нихуя! – гордо ответил я.
Чувствуя себя одновременно Клодом Моне, Эдуардом Мане, Тицианом и где-то даже Джорджоне.
В одном флаконе.
А хули, - любовь не продаётся.
Как-то так пели ребята.