anatolium : Жизнь - это не только икра с мармеладом.

Раненный школьник опоздал на урок. Заходит в класс, а старуха-химичка не пускает:
- Пущу, только если выполнишь одно из моих желаний. Или дежурить оставайся после уроков, или нарисуй мне таблицу Менделеева наизусть, или иди в подвал к учителю трудов и читай ему стихи Барто во время обеда.

Раненный школьник чешет репу: "Дежурить западло - минус десять респекта, таблицу рисовать - старшая раненная сестра сказала карандаши цветные вообще ни-ни, а у трудовика в подвале так вообще дьявольщина творится".

Но делать нечего - решил "Надо идти в подвал - там хоть никто не увидит позора".

Сыро и темно было в подвале у трудовика - слишком уж глубоко прятался он в бомбоубежище.

Долго ли коротко ли шел раненый школьник по низким бункерным коридорам, и чем дальше он шел, тем громче слышался стон деревянной чурки в токарном станке. А когда переступил порог мастерской, так и замер в ужасе: к входу спиной, под вопросительной лампой у станка, стоял сутулый верзила под потолок и резцами мучил деревянную чурку, намертво зажатую в чугунном орудии. Чурка защищалась отчаянно, из последних сил стреляя острыми стружками трудовику в лицо.

Раненный школьник пробрался в темный угол мастерской и спрятался за чучелом убитого таракана. Пахло формалином и тараканьими крыльями.

Грустная кукушка вышла на террасу ходиков и прокуковала полдень, прогремев цепными оковами. Трудовик заглушил станок, отложил инструменты в сторону и пошел к холодному верстаку. Из огромного ящика он вытащил тяжелую ржавую пластину, вытянул ее на одной руке перед собой, а другой с размаху влепил прямо в железную середину. Пластина ухнула и прогнулась под черствым кулаком. Теперь у него есть миска, размером с таз. Слева от верстака, на медленном огне, ленивыми пузырями кипела липкая зеленоватая жижа. Верзила небрежно схватил котёл, через края наполнил миску и бросил сверху жменю хрустящих углей из кострища.

Как только раненный школьник убедился, что трудовик занялся похлёбкой, так сразу начал действовать. Томик Агнии Барто лежал на самом дне ранца, под пионерским горном.

Но, вдруг, верзила недовольно зашевелился и повёл носом: «Духом чую: раненным пахнет!!!»

Вскочил трудовик, потянулся кирпичными руками за чучело, нащупал раненного школьника, отнес к верстаку и зажал его голову в тисках, чтоб не сбежал.

Но раненный школьник не растерялся, раскрыл книгу и прочел вслух:

ОТКУДА ВЫ, СИНИЦЫ?
Откуда вы, синицы?
— Летали над столицей...

Пятиклассник шел вразвалку
По бульвару не спеша
И, представьте, бросил палку!
И в кого же?
В малыша!

Это хищнику к лицу,
А порядочная птица
Так не станет относиться
К беззащитному птенцу.

А у реки в любом часу
Всегда лежит девица,
Лежит с бумажкой на носу
И в зеркальце глядится.
Девица загорает,
А бабушка стирает.

— Мы хотим,— сказали птицы,
На других детей взглянуть.—
Вновь вспорхнули со страницы
И опять пустились в путь.

Агния Барто. Избранные стихи.
Москва: Планета детства, 1999.

Взревел Трудовик, закрутился волчком, зачесался и начал с себя одну шкуру за другой сбрасывать:
Сначала превратился в огромную синицу, на всю мастерскую, затем клюнул себя в живот, лопнул и превратился в пятиклассника на коньках, оступился, упал темечком о табурет, раскололся на четыре части и превратились они в четырех девиц с бумажками на носу, засмеялись четыре девицы в потолок, побежали друг другу навстречу и слились в хороводе, а когда пыль улеглась, то увидел раненный школьник посередине мастерской бабку-холерную прачку, стирала бабка сама себя в деревянном корыте, то голову руками к тёрке прижмет и трет, то ногами живот свой на дно потопит и полоскает.

Испугался раненный школьник увиденного, уперся ногами, помог руками, оторвал тиски от верстака с мясом и побежал прочь из бункера, позабыв спасти кукушку, заточённую в ходиках.

Не узнали на переменке одноклассники раненного школьника: тиски глаза из головы выпучили и мешали ходить, ранец загорелся от скорости, пальцы судорогой свело на томике Барто, из которого текла кровь.

Побоялись одноклассники подойти к раненному школьнику, накололи его на штакетину и понесли к Завучу. Завуч зубами разогнула детские пальчики, вырвала окровавленный томик стихотворений, вынула штакетину из раненного школьника, но тиски снимать не стала, уж сильно нравился ей раненный школьник с чугунным убором.

Детишки огненным кольцом забегали вокруг Завуча и не успокоились, пока не выслушали историю, что теперь каждый из них по очереди может прочитать томик детских стишков, как только с него кровь трудовика стечет. Дух трудовика теперь заключен в этих рифмах, и каждый ребенок, прочитавший книжку от начала до конца, заметит, как руки, изначально растущие у несмышленышей не оттуда, смогут вышивать и работать рубанком, подметать и красить, печь блинчики и разливать по стаканам поровну.

Химичка довольно похлопала раненного школьника по глазам, но все равно поставила тройку за творожный осадок в пробирке.

На уроке физкультуры раненный школьник быстро уставал с тисками на голове и вспоротым штакетиной брюхом, поэтому не стал доигрывать в регби, отпросился домой на десять минут раньше и обещал принести справку от врача.

Дома раненного школьника ждал вкусный ужин, который приготовила раненная мама. Раненные родители уже успели перебинтовать друг друга к возвращению сына и долго радовались за него, накладывая швы на рваные раны.

«Какие у меня хорошие раненные родители!»-думал раненный школьник, засыпая, сжимая в зубах деревянную ложку от боли.
«Какой у нас послушный раненный сын»- думали раненные родители, - «прекрасно понимает, что в этой жизни иногда приходится и потерпеть, чтоб чего-то добиться».

А где-то далеко в подвале ходики остановились и запахло кукушкой-самоубийцей.