Власоедов : Судьбоносные волосы Анжелики (конкурс)

В Средней школе номер три я попал в класс с литерой "Г", как не самый умный. Но каково же было моё удивление, когда в этом же классе оказалась Лошадкина Анжелика. (С) отец Ананий.

Судьбоносные волосы Анжелики

1 сентября 1982 г. Школьная линейка. Старшеклассник, огромный как шифоньер, прошелся взором по шпалере черно-белых первоклашек. Думается, он был извращенцем. Потому что, презрев всех симпатюль и очаровашек, выбрал Лошадкину, вручил ей колокольчик и усадил на плечи. С этой колокольни она увидела меня, а я ее. Импульс был чудовищным. Я метнулся к Лошадкиной, но мой отец сообразил мигом раньше: поймал меня за ухо. Я бился в его руке как заяц, вспахивая сандалиями землю. Однако батя, клешней потомственного грузчика держал меня цепко. Мудак! заорал я. Гандон! Я уже знал значение этих слов и понадеялся на отцов ступор, в который он впадал ненадолго, когда моя мать встречала его вечером – агдамного – на пороге. Но папа не затупил, не послал меня, как маму, нахуй, и не ослабил хватку, а скрутил ухо шибче, и двумя пальцами вдавил мои глаза ближе к ушам. От боли я обмяк, соображая, что все равно доберусь до Анжелкиных локонов. Пусть даже слепой.

Но я не ослеп, хотя с тех пор ношу очки и оборачиваюсь правым ухом к собеседнику. Окончание линейки досмотреть не пришлось. Отец уволок меня домой, а мать – следом – к глазнику и ушнику. Оба лекаря пытались помочь, но (см. выше). Той ночью я – искалеченный, но не побежденный – дал зарок:

1-е – проткнуть вилкой батины глаза и нассать ему в ухо (этакий расклешенный синдром Клавдия).
2-е – добраться до бровей Брежнева.
3-е – жениться на Лошадкиной, обеспечив себе бессрочное пастбище.

Но вышла осечка.

Папа следующим вечером хлопнул стакан “Агдама”, отлучился в магазин за “Беломором” и больше я его не видел.

Брежнев умер спустя два месяца.

А женитьба на Анжелке, и учреждение на ее голове выпаса… Но – по порядку, по порядку. Итак, первый раз в первый класс.

В классе под литерой "Г" народец подобрался бестолковый, страхолюдный и со странными фамилиями. Два десятка тупней-дурнышей, среди которых я и Лошадкина оказались самыми развитыми и миловидными. Полагаю, учительница Нелли Филипповна поместила меня и Анжелку за одну парту в переднем ряду именно поэтому, чтобы у нее на нас отдыхал глаз. Первая наставница, надо сказать, внешностью была под стать ученикам – с зачатками вырождения. Но это было вырождение породы: вылитая журналист Александр Бовин из “Международной панорамы”.

Очарованный на перекличке ее усами и дьяконовым басом (Анус Инга (я), Бухарь Слава (я), Власоедов Мирон (это, я) и т.д. до Яичко Таня) я принял Нелли Филипповну как родную. А она заметила мой восхищенный взгляд, и полюбила меня. И с пониманием отнеслась к моей тяге лакомиться Анжелкиными волосами. Залучив, время спустя, зареванную Лошадкину в уголок, эта психолог-самородок направила садистское действо в цивильное русло. Через двенадцать лет, в комнате свиданий Н-ской ИТК №8, Анжелка – моя невеста – накормила меня пирожками, а потом, оглянувшись в свою гуашевую даль, припомнила давнее наставление.

“Потерпи, деточка, сказано было ей. Мирон к тебе привязан. Ну и что, что волосами. Он тонкая натура. Он сегодня был единственным учеником в классе, который плакал, когда я читала “Серую шейку”. Плакал и материл лису. А это дорогого стоит. Думаю, в нем растет эстет. Или преступник. А скорее, два этих качества сплетутся, и будут усложнять ему жизнь. А ты его береги. Выдавай по нескольку волосков добровольно. Со временем это влечение пройдет, сладок лишь запретный плод”.

Так и случилось. Лошадкина одаривала меня волосками, а я потихоньку терял аппетит. К весне ее дары принимались мной только из принципа. Летом мне удалили аппендикс, и к новому учебному году с кератиновой диетой было покончено. Я и Лошадкина опять сидели за партой плечо в плечо, и списывали наотмашь друг у друга задачки по арифметике, исправно получая колы и двойки. Жизнь текла ровно, но в четвертом классе стряслась беда: я влюбился в Анжелку, а она об этом не догадывалась. Вечерами, подыскивая рифму к слову “слёзы”, я бродил – маленький и преступный – вдоль сияющих витрин магазина “Золото Сибири”, ощупывал стекло на прочность, и мечтал, что когда-нибудь осыплю мою голубку дождем из стихов и рыжья. Мечту я исполнил. Но это уже другая история.