anatolium : Картина моей жизни.

Редко в «однушке» Артема появлялись гости. Углы прихожей безнадежно затянуло паутиной, тумбочка не закрывалась от грязной обуви, которую он все никак не решался выбросить. В общем, именно тот самый одинокий мужской уют, о котором мечтает каждый художник в его возрасте.

После вчерашнего неумело приготовленного ужина в животе мурлыкало. Не было никакого желания возвращаться домой и дописывать заказной натюрморт, дождь ненадолго прекратился. Сначала Артем хотел прогуляться к беседке соседнего двора, но при входе в арку встретил Саню-алкоголика:

- Слышь, сосед, дай трёху! Ты чё! Меня не знаешь, я чё, не отдавал когда? А?

Артем постарался обойти его, но тот настаивал:

- Погоди! Таможня! Сосед! Дай трёху, а!? Таможня!

Натянуто улыбнувшись, Артем сунул руку в карман и достал пятерку.

- Ща я сдачу принесу, слышь, сосед, спасибо, братан! Может, когда надо подвезти куда, ты-ж тогда!!! Я-ж никогда! Вот ты меня если просил о чем! Я-ж никогда! Я-ж сразу, слышь, сосед, братан!

Артем последнее время начинал прислушиваться к знакам. Поэтому, столкнувшись с Саней прямо в арке, он решил не идти дальше, а, немного подумав, заглянул в магазин за кефиром, булочкой с маком и побрел по растрескавшемуся тротуару в парк.

В лужах отражалась осень. Дождь прошел днем и очистил парк от бродячих собак и веселых прохожих. Найти уютное местечко оказалось несложно.

Деревья стряхивали холодные капли, листья опадали один за другим. Даже природа ничего не хотела иметь общего с прошедшим тяжелым и грустным летом.

Живот еще немного побаливал, подхолаживало ноги. Артем раскрошил булочку и спокойно наблюдал за воробьями, которые растаскивали ее, наедаясь перед ночными заморозками.

Уже почти стемнело. Домой идти не хотелось, но суровые тучи и усилившийся ветер намекали, что все же пора. Ливень хлынул настолько внезапно, что Артем не решился бежать к своему подъезду, а постарался спастись под первым попавшимся укрытием. Когда-то здесь, в этом клубе, проходили областные соревнования по шахматам. Сегодня настолько сложные развлечения были не в моде. Стекла выбили местные хулиганы, шиферную крышу частично разворовали старательные трудяги, живущие неподалеку. Когда глаза постепенно привыкли к темноте, Артем заметил, что в противоположном углу притаилась девушка и что-то рисует в своем блокноте. Он постарался сделать вид, что не заметил ее, хотел было выйти прочь, но стена холодной воды загораживала выход, Артем смирился и начал перебирать в голове варианты развития событий.

Девушка заговорила первой:

- Привет!

Артем вздрогнул и повернулся:

- Привет!
- Ты меня напугал, когда вот так вот забежал сюда!
- Прости,… я домой шел, а тут дождь…
- Конечно… дождь…
- Да…
- У тебя кефир на губах! – она улыбнулась. Я видела, как ты сидел на лавочке и кормил воробьев.

Артем резким движением протер лицо ладонью, потом вспомнил про манеры и сделал вид, что ищет носовой платок.

- Хочешь посмотреть? Я тебя рисовала!

Он приблизился, она протянула ему свой блокнот и они вместе подошли ближе к свету.

- Хорошо… - смущенно сказал Артем, из вежливости не указывая на недостатки композиции и неестественные пропорции.
- Твои мне больше нравятся.
- Кто?
- Картины! – сказала девушка.
- Откуда ты знаешь?
- Ты моему знакомому натюрморты пишешь, но натюрморты я не очень, мне нравятся остальные, незаконченные.
- Какие «незаконченные»?
- Те самые, которые ты уже придумал, а руки всё не доходят. Там видно все, если присмотреться,- она потянулась и коснулась влажного лба Артема.
Он непроизвольно зажмурился, а когда открыл глаза, то перед ним уже никого не было. Никого, кроме дождя и осени.

* * *

Арт-студия Артема Борисовича пряталась в тесной хрущевке через дорогу от консервного комбината. В свои сорок два он немало преуспел: его натюрморты уходили под заказ в открывающиеся ресторанчики, иногда по три, а то и по четыре в одно заведение. Летом можно было подрабатывать у главной площади, рисуя грифельные портреты детишек, редко, но подворачивалась халтурка с плакатами проезжающих мимо эстрадных артистов. Жизнь потихоньку налаживалась, и Артем Борисович твердо решил слегка отвлечься от стандартной работы, купить холст побольше, краски получше и написать картину, о которой ничего пока не знал, но давно задумывался.

- Сдался тебе этот холст, Артём! Двадцать лет тебе уже долблю, как поженились: На машину копить надо! На машину копить надо!! Возьмем участок в пригороде, зелень своя будет! Сад! Вон, Валька успела тогда на «Плодоовощном» дачу построить, так посмотри что у них там сейчас!

Артем Борисович был женат. Кто знает, чем бы жил он сейчас, как бы справлялся, если бы не супруга. Чем старше становился художник, тем глубже уходил мыслями в себя. Тем чаще задумывался о работе своей жизни – о холсте, чтоб на всю стену, и чтобы краски яркие, и чтобы не натюрморт, а жизнь. Чтобы жизнь…

А Светлана считала своим долгом надоумить Артема Борисовича жить по-человечески. «Ну ты видел хоть раз художника при деньгах?- повторяла она каждый вечер,- Столяром надо было идти учиться! Вон, у Вальки муж! Пошел, выучился, теперь зарабатывает, участок вон купили! Успела тогда Валька на «Плодоовощном», так посмотри вон, воду скоро проведут!»

* * *

Желтые занавески шелестели у открытого окна. Свежий летний воздух, наполненный птичьим пением и дымком сигарет отдыхающих на крыльце больных, гулял по палате. Капельница, как песочные часы, вела обратный отсчет жизни шестидесятилетнего старика. У кровати тихо, почти про себя бормотала Светлана Васильевна:

- …вон, Валька с мужем приходили вчера. Говорят, машину думают новую покупать, с кузовом. Говорят, картошка урожаем будет в этом году…

Артем Борисович лежал неподвижно, лишь иногда пытаясь облизать пересохшие губы. Его разбудила сестра. Время делать укол. Старик приоткрыл глаза: «Ты?! Откуда?!»

- Светлана Васильевна, помогите руки придержать, а то он иголку сломает,- попросила сестра.

Старик удивленно всматривался в лицо сестры: «Ты?! Опять?» Смотреть было больно, свет резал глаза, но несмотря ни на что, Артем Борисович ясно видел перед собой ту самую девушку, которая сорок лет назад случайно повстречалась ему в парке под дождем, а потом растаяла в воздухе, как призрак. «Смотри, что я приготовила для тебя. Для тебя… Ты же думаешь об этом… Вот тут…»,- она потянулась и коснулась влажного лба Артема Борисовича. Старик приподнялся. Девушка отходила спиной к стене, которая во весь размер была закрыта тугим холстом. Под окном, чуть в стороне, в лучах яркого солнца сверкали краски. Артем Борисович попытался встать с постели.

- Светлана Васильевна, да держите же вы его! Укол не дает сделать!

Две женщины без труда справлялись со стариком.

- Света, пусти! – произнес он, - Света, она зовет меня! Холст…
- Артём, милый, что ты говоришь? Потерпи, сейчас дочка сделает укол и всё пройдет… Потерпи, Артём…

Старик бредил, глядя на стену. Сестра возилась со шприцем. Светлана Васильевна держала худые мужские руки.

Артём Борисович всё больше приходил в себя. Девушка стояла у холста и улыбалась. «Попробуй!»- она протянула ему кисть. Старик встал и осторожно приблизился. Холст ожил яркими красками: зеленый луг на переднем плане, ослепительное чистое озеро и дом на берегу. В небе дышит сильное облако. Старик сделал шаг вперед. Сочная трава прижималась под босыми ногами. Запахло земляникой. Светило солнце. Ближе у дома можно было расслышать звук граммофона. На крыльце грелся серый кот. Артём Борисович пошел на музыку, поднялся по скрипучим ступенькам и вошел в прихожую. Пахло творогом и сажей из глиняной печи. В гостиной на диване сидела всё та же красивая девушка. «Нравится? Наконец-то ты решился нарисовать… Наконец-то! Тебе нравится, Артём?»

* * *
Говорят, что перед смертью старик в бреду взял жену за руку и пригласил погулять у озера, а еще он сказал, что хочет завести ребенка.
Артёма Борисовича похоронили на новом кладбище у железной дороги.