: Из жизни Кротовой

Есть в этом мире люди интересные, а есть как все. Кротова была как все. Ницше не читала, на Привоз ходила, а маникюр делала так, что люди к ней из-за границы ездили.
Временами у Кротовой появлялся муж, дарил цветы, целовал глаза. И временами Лена у него спрашивала,
- Как думаешь платить в этом месяце за коммунал?
- Плати! – Ответствовал муж.
- Ну, как же, плати? Говорят, что в следующем месяце будет дешевле.
- Значит, не плати.- Категорически соглашался с Леной муж.
Лена благодарно прижималась к его решительному телу и думала, что пора начинать в доме ремонт.
В ту зиму у Лены случился Дима. Невысокий, плотный. Кашляющий травой да велосипедом. Ленка с ним исхудала до красот демонических. Готовила сою с горохом и верила в счастье.
Что-то такое грязное было в этом врале, в этом, приникшем к ее аборингенской груди приемыше. Что-то настолько низкое и человеческое, что Лена ему почти поверила и начала по весне ремонт.
Кротова развела в бадье известь, пригласила сантехника, позвала в гости подругу, и ... , и муж от нее ушел. Испарился, как не было, лишь оставил на стенах квартиры следы шин своего велосипеда.
- Что-то не то с этой известью. – Икала и плакала в бадью Лена.
Все лето в комнате на Базарной сантехники сменялись ухажерами, а ухажеры шпаклевщиками .
- Как думаешь, покупать в этом месяце плитку? Спрашивала Лена у плиточника.
- Покупай, конечно!- Стряхивал за диван пепел сигареты мастеровой.
- Ну, как же, покупай? Зима скоро.
- Значит, не покупай. – Категорически соглашался с ней мастер.
И Лена прижималась к нему своим ответственным телом.
По зиме мужья к Лене возвращались . Слетались в комнату на Базарной как птицы из вырия. Забывали, бросали свои летние Грибовки с Лузановками, стояли у парадной с пучками хризантем, и умоляли о приюте и прощении.
Кротова прощала. Кротова прощала многое. И летние измены, и презрение уехавших в большие города женщин. Она прощала даже безразличие к ее коммунальным платежам. Единственное, чего Лена никогда не понимала и не могла простить своим мужьях так это то, почему они уходят от нее летом? И почему возвращаются зимой? Лене это казалось несправедливым. Лишенным всякой логики и понимания. И она не допускала к своему телу летних предателей до поздних морозов, до Крещенья, до омывании в проруби, и прощения ими всех ее летних грехов.


Леночка Кротова никогда не любила арифметику, Она и буквы-то не очень праздновала. А с цифрами у Лены и совсем не ладилось. Все эти плюсы-минусы, и умножение с делением были ей совершенно не интересны. Они не вызывали в ней никакого волнения. Единственное что доставляло ей удовольствие в арифметике, так это - цифра семь.
С самого детства, сидя на уроках, она рисовала в тетрадках цифру семь. Исписывала ею и прописи и тетради в клетку.
Маленькая Кротова украшала эту цифру стрелочками и волнистыми линиями, обрисовывала цветочками. Она не любила тетради в линейку и рисовала семерки в клетках до тех пор, пока учительница не уличила первокласницу в этом позорном поступке, и не изрисовала ей лицо шариковой ручкой.
- Вот тебе! Вот тебе! Чтоб знала, как издеваться над прописью!– Чертила по лицу Климовой цифру семь ее первая учительница.
Следы шариковой пасты с лица удалялись плохо. Ленка терла их ваткой, вытирала полотенцем, а багрово-синие, нарисованные Еленой Климовной семерки держались на ее лице еще месяц. И дети тыкали в них пальцем и радовались чужому унижению.
Вскоре после случая с прописями Лена научилась читать. Писать какие-либо знаки она еще долго не решалась, зато поняла, что в этом мире существуют знаки, которые тоже имеют смысл. Молча, даже не шевеля губами, Лена научилась читать. Она читала Сказку о мертвой царевне и о Семи богатырях и никто-никто в этом мире , не догадывался о том, что она умеет читать.
---
Цифра семь, не ушла из ее жизни бесследно. Никуда она не исчезла. Она поселилась во рту маленькой девочки. Каждый день Лена прижимала к верхнему небу рта краешек языка и чертила на нем две волшебные образующие эту цифру линии. Никто этого не знал, никто не ведал, никто не видел. Это был только ее секретный ритуал.
Да, некоторые дети скрещивают пальцы или прячутся в тайном домике. Некоторые, проговаривают только им слышимые слова и произносят «Нее- честное слово» . Именно так, дети защищают свою непонятую взрослыми честь, достоинство, и свой, присущий только им, страх.
Некоторые дети делают так. Лена же чертила языком по небу рта цифру семь. Семь чаек, семь топоров, семь богатырей, семь мертвых царевен.
Лена Кротова всегда полагала, что мужей у нее тоже будет семь. Как гномов у Белоснежки. Как жен у Синей Бороды. Обязательно семь!
Или, в крайнем случае, три. Сказочная тройка русских сказок не обошла ее сознание стороной . А православная троица, только придала значимости ее испуганному учителями сознанию.
- Тройка мчится, тройка скачет!
Вьется пыль из-под копыт!
Колокольчик звонко плачет
И хохочет и звенит!

Едет, едет! Едет к ней,едет к любушке своей.

Лена всегда считала, что в песне, которую она пела в школьном хоре, к ней едет именно тройка женихов. Она взмывала вверх своим звонким детским сопрано и представляла себя обнимающей ямщиков красной девкой.
---
Первым был Валерка.. Лицом темен, рубашками бел, он таскал ей цветы охапками и научил тасовать карты. Он называл ее женой и не обещал жениться. Кротова любила его как себя. Не много и не мало. Просто и бесконечно. И когда он пропал от нее, исчез в понятийности своих светлых тюрем, Лена знала что Валерка ее не предал. Она просто знала, что нельзя предать любовь к себе. Себя можно разлюбить, но предать невозможно. И любовь к Валере навсегда осталась в ней, как любовь к ведущему рысаку в упряжке русской тройки. Лена забыла свою любовь к цифре семь и рисовала по небу лишь цифру три.

Узкие глаза и высокие скулы Кротовой манили к ней рысаков как зерна цыплят. Кто-то из них уносил ее вправо, кто-то увлекал в лево. Но этих стремящихся но не покидающих упряжку тройки коней Лена не любила. Отдавалась отверженно но не любила. Знала, чтолюбят они в ней не себя, а что-то ейное, высокое, то, что она им дать не в силах. А что можно дать нелюбимому рысаку? Разве что тело. И погладить по смирной холке. И сказать. – Знаешь, милый, Все еще будет. Все хорошее еще будет.
А в любви не бывает будет! В любви бывает только есть. Только нынешнее, только сегодняшнее.
-Только нынче тройка скачет,
И хохочет, и звенит!
---
- Мы все когда-то были рысаками. – Смеялась Лена в лица своих последующих мужчин.
- Есть такое. – соглашались с ней охотники и браконьеры женских сердец.
Ленкин четвертый был зол и беспринципен. Он охотился за ней, пока она не отдала ему всю свою ласковость. А потом бил, уничтожал праведностью победителя. Бил за то, что знал, покорность не значит любовь. А охотнику смирение незачем. Охотнику нужна только смерть, только победа.
В отместку Кротова отдала свою любовь другому. Тихо, наскоро, невзирая на страх и уничтоженное достоинство, она, вдруг, пожалела кого-то кроме себя. И отдалась браконьеру. Отдалась, как вывернутая наизнанку цифра пять. Она даже не знала как это любить в столь многолинейной цифре? И решила, что лишь жадость может сгладить углы этой линейности.
…
Лена Кротова всегда любила цифру семь. Но, иногда ей нравилась и цифра три. Эта цифра не была такой красивой и понятной как ровненькая семерка. Абрисо, вывертом она напоминала трехпопеечную монету советских времен.Сверху четкая, внизу пузатая. Но, было в ней что-то умиротворяющее. И во рту Лены она помещалась гладко, как нанесенный на ногти лак.
С самого детства Лена Кротова рисовала цифры семь и три. Чертила их кончиком языка по вернему небу. И знать не знала, что ничего эти цифры не значат. Что мужей у нее будет пять. Ровно пять начертанных судьбой мужей Лены Кротовой.

За окнами квартиры падал теплый одесский снег. Он шел так тихо, что каждому было ясно: из этого снега можно что-то слепить. Может бабу. Или не бабу. Но слепить можно.
Лена Кротова смотрела в темное окно и думала.
- Почему в человеке все должно быть прекрасно?
Ну, дал господь женщине большую жопу? Или, скажем, собаку по кличке Блядюга? И что теперь этой женщине с ними делать? Перевоспитать? Преобразить данное в прекрасное? И вообще, кто сказал, что Блядюга это не прекрасно? – Думала Лена.
А снег за окном все падал и падал. Он не шел, он именно падал. устилал белой прелестью старые грязные крыши. Струился, как мишура, как торжество чеховской правоты.
Что-то мягкое и тяжелое рухнуло на шиферную крышу нижней веранды.
- Рррр-ммяяяв, - завижжало это что-то.
– Няяя-хууууй!- Взвилась в тишине двора кошачья ответка.
- Да это же Леди! – выскочила на балкон и принялась метать в темноту снежки Кротова.
- Прочь! Прочь! – Кричала она в совершенную красоту гулкого двора.
Кошка Леди заслужила свое прозвище тем, что всегда относила часть доставшейся ей еды, преследующим ее домашним собакам. Боком-скоком, испуганно оглядываясь по сторонам, она тащила им то кусок объеденной колбасы, то череп вареной рыбы. Каждый раз, едва уносила от домашних питомцев то хвост, то лапы и снова тащила им часть случайно доставшейся ей еды.
-На шиферной расположенной внизу крыше веранде происходило что-то немыслимое.
В тишине ночного снега что мягкое, гулкое, тяжелое то падало, то взвивалось вверх и орало нечеловеческим голосом. Мммм…ряввв
- Ебется, сука, - подумала Лена. – Трахается! Дает без удержу!
- Мммраззь!- Завизжала и забилась о крышу обросшим снегом комом кошка.
- Насилуют! – Поняла Кротова. – Ааааа!!! – Заорала она в тишину и метнула вниз цветочный горшок.
Прекрасная чеховская тишина опять охватила двор. Что-то невнятное внизу скулило и боролось. А снег продолжал струиться, и ничто в мире не могло унять эту красоту.
Лена Кротова выбежала в коммунальный коридор, отодвинуда задвижку над газовым счетчиком, выхватила из простенка спрятанный бабкой пистолет и понеслась по ступеням парадной вниз. Лена выскочила Базарную, свернула на Пушкинскую и забежала в колодец двора старого дома. Пугающая тишина царила в его белоснежной мгле. Ленка замерла, побежала по двору перебежками.
Грузная, неловкая, она скользила от тополя к тополю. Затем замерла. Дождалась когда в заводи двора завизжит кошка, и выстрелила. Кротовой было все равно, убъет она кого-нибудь или нет. Лене нужно было выстрелить!