Уход Кирзоев : Валентинка

- Не примерзнешь!? – грянул над ухом полурык-полугонг, и на член в моих руках коротко и жестко постучал толстый красный палец, торчащий из-под черной тряпки. Я рефлекторно дернулся корпусом в сторону интервьюера, струя метнулась туда же, я рванул член обратно, и, все еще взорванный этим внезапным вмешательством в наше с членом уединение, запыхтел, возвращая себе способность нормально дышать. Огромная бесформенная баба улыбалась, растягивая лиловые капилляры на заветренных щеках и сухие, как шкурка копченой колбасы, губы:

- Чего? Не примерзнешь, говорю?

- Пошла отюда.

- Хаххаха, - зачно загоготало чудовище и из-за танкообразного корпуса показалась другая ее рука: в двух пальцах руки была зажата наполовину скуренная сигарета а остальными баба удераживала что-то похожее на кастет.

- Вот дурачок-то! – пробасила бабища и внезапно свистнула.

Я тем временем кое-как доссал​ и уже застегивал штаны. Каких-только упырей не встретишь в этом захолустье. Нахера я поперся. И не нажрался, и не наёбся, и посрался, и дорогу потерял, теперь еще эта тварь с кастетом. Или с чем она там. Как я вообще ее не услышал. Снег же скрипит – пока шел, всю дорогу аж звон от него в ушах. Все это я успел подумать за секунду, а в следующую секунду из-за обоссанного мной угла хрипящей тенью выскочило творение преисподней, ничуть не уступавшее размерами маячившей рядом краснорукой и синемордой ведьме, с налету бросилось на меня ​ и повалило на земь. ​ Я упал навзничь и, похоже, отключился. Когда глаза вновь увидели свет, это был свет звезд. Скрипел снег. Похоже, под полозьями. Я лежал на спине, в каком-то неглубоком картонном ящике, и меня кто-то вез. Похоже, на санях. По ощущениям, подо мной была целая кипа картона, потому что было мягко и даже тепло. Пошевелиться почему-то не хотелось. Думать, почему не хотелось пошевелиться, почему-то не хотелось тоже. Я оторвал взгляд от звезд и посмотрел вперед по ходу движения. Увидел огромную фигуру бабищи-привидения, ее заскорузлую ковшеобразную руку, тащившую за веревку сани, и жопу пса гигантских размеров, бодро виляющую рядом с женщиной-горой. Скрип снега под полозьями санок и мощными ногами утаскивающей меня в бездну валькирии убаюкивал. Я провалился в сон.

Раздался свет. Теперь он – именно раздался. Ударил в глаза, в виски, в шею и под дых. Я заорал от боли, схватился руками за голову и взвыл:

- Отпусти меня! Отпусти меня, сука, слышишь???

- Спокойно, молодой человек. Спокойно. Приходите в себя – это хорошо. Буянить не надо. Вы в больнице. Вас как зовут? Что помните, где были, как к нам попали?

Я проморгался. Свет бил с потолка и от лампы, которую сбоку направил на меня доктор. Он сидел прямо передо мной. За столом – сухонькая немолодая медсестра.

Переносица болела и пахла йодом. Нос был заткнут ватой. А из правой брови торчала леска.

- В какой больнице? Юрий. Я домой шел. ​

- В состоянии алкогольного опьянения к нам поступили.

- Ну, наверно. К подруге приехал сюда. Выпили. Завтра выходной, ну, и, вроде, праздник, вместе отметить хотели. Поругались, в общем, я и пошел.

- Надо было такси взять. Район, так понимаю, вам незнаком?

- Да я шел, куда глаза глядят. Думал, к остановке какой выйду. А что случилось-то? Я, доктор, поссать остановился… Извините.

- Да все хорошо. Вы, видимо, когда остановились, упали. ​ Об угол дома ударились. Или о фонарь. Но больше на угол похоже: кирпичная пыль в ранах была. Ну, а потом к нам как-то доползли.

- Не падал я. Меня ваша местная тут… Бомжиха какая-то, свалила! Собака ее. Она меня и довезла.

Доктор и медсестра переглянулись и усмехнулись, каждый едва заметно.

- Да я не падал ни на какой угол, доктор! Точно говорю! Собака ее выскочила. А она – бомжиха эта, в шинели и черных перчатках обрезанных. Да вы знаете ее, если местные. Я ее хорошо запомнил. Из-за нее вот!

- Валентина, - многозначительно дернув тонкими бровями, с улыбкой произнесла медсестра.

- Ага, она. Не пропала, значит, - доктор мягко хохотнул, - подморозило – и вот она…

- Ну вот… Я ж говорю.

- Ага. Все говорят. Как морозы к тридцати опускаются, так вы и начинаете сюда попадать. Кто на угол упал. Кто к забору примерз. Кто в сугробе уснул. Да еще ругаетесь.

- Не мерз я! Не мерз!

- Вы сколько выпили?

- Бутылку мы. На двоих с ней. С подругой моей. Ну, и с собой у меня было, фляжка.

- Фляжку по дороге допили?

- Почти. Поссать захотел, убрал. Да я хорошо все помню!

- Фляжку допил. Помочиться встал. Тут и отключился, - проговорил доктор, вставая, - Ты, знаешь, не ругайся давай. Поспи. Утром выпишем. Если б не Валентина, вас бы таких в морг возили пачками за ночь. А так – в нашем забытом всеми округе​ - пока ни один ханурик на улице не замерз. Всех привозит. Как вы это делаете – не знаю.

- Кто – мы? Что мы делаем-то?

- Ну, вы. Пациенты. Которые "выпил, пошел, никого не трогал, меня баба похитила"… А сами объявятся откуда ни возьмись, как куль, на пороге, да еще клянут ее. В общем, ладно. Утром – в 6.00 измерение температуры, укол и домой. Швы в поликлинике снимешь по месту жительства. А Валентину добром вспоминай. Нет ее давно. А вас, покиданцев, каждую зиму из сугробов таскает.

Ну, будь здоров, Юрий. Светлана Аркадьевна, проводите Юрия в палату, да пойдемте, чайку попьем. Какой мне Ольга пирог с собой в ночное дала! Праздник, говорит, ага. Третий час праздника уже. Пойдемте, Светлана Аркадьевна.