Напополам : Взгляд в окно

Не знаю даже почему, я люблю смотреть в окна неподвижного помещения, будь то окно квартиры, подъезда, больничной палаты и движущегося со мной закрытого пространства – за стекло поезда, например. Это своего рода медитация, наверно, отречение духа от всего земного. Окна поездов – давняя привычка родом из детства: мы часто приезжали к бабушке в гости. В дороге я не могла заснуть и смотрела в застекленную даль на мелькающие огни безымянных полустанков в кромешной железнодорожной тьме. Всё пыталась представить: кто живёт в этих крохотных селениях, чем они сейчас занимаются, думают ли о нас?!! Как будто эти люди существовали в параллельном мире, и наш мир был отделен от их бытия стеклом купейного окна. Возможно, именно так зарождалась метафизическая тема соотношения разных «миров» - мира реального и мира писательского воображения в творчестве Владимира Набокова. Окно – это не мир во вне, это, скорее, мир внутри нас. Наш внутренний мир, выплёскивающийся за стекло. Недавно меня выписали из больницы. Аллилуйя. Вот то место, где два полярных мира сталкиваясь, непременно отталкиваются: мир полный движения, воздуха, голубиного жизнелюбия, света и еловых веток – мир духа по ту сторону стекла, и приглушенный мир статики, сонный и ленный, засасывающий, как трясина – мир бренной плоти. Поздними вечерами, когда за стеклом палаты темнело и на противоположной стороне улицы зажигали свет в окнах дома, на меня накатывала такая смертельная тоска с мотивами ностальгии, что я физически ощущала какую-то невидимую душевную связь со всеми русскими эмигрантами. Интересно, чувствовал ли что-то подобное Набоков, смотря на темнеющий горизонт в окно Монтрё-палас и прислушиваясь к стуку крыльев ночных бабочек по стеклу?!!
Свой лирический «роман» с окном не скрывал и Тарковский в фильме «Зеркало». Это была его экранная предыстория к эмиграции, авторский взгляд из окна детства. Зеркало – это душа, стремящаяся к свободе. Вчера мне выдался случай посетить на Васильевском острове по делам дом 1911 года постройки. Не могу сказать, что ранее я не ходила в такие ветхие парадные – бывала неоднократно: осталось тяжелое гнетущее впечатление. Но смотреть в подъездное окно ранее как-то не доводилось: из мира прошлого в мир настоящего. На подоконнике кто-то выложил стопки потрепанных ненужных книг, в основном поэзия Паустовского, Тарковского, Вознесенского – символические памятники невозвратной молодости. На дверях старых коммунальных квартир, как у Мандельштама: «Я на лестнице черной живу, и в висок ударяет мне вырванный с мясом звонок». Десятки раз перекрашенная и облупившаяся рама была приоткрыта, и шум машин с Малого Проспекта напоминал, что за окном XXI век. Сколько душ осталось навечно в этом доме, отказываясь покидать свой последний приют… Казалось, они вместе со мной смотрят на улицу с грустным недоумением: взгляд времени в окно безвременья всегда будет не от мира сего.