отец Онаний : ***

Симиренко уже отошли. Точно помню. Успели и компотов накрутить, и без сухих не остались. А потом бабка слегла.

Дед сначала обрадовался, теперь его никто «пасти» не будет. А потом, наоборот, приуныл. Привык он к их игре «кто-кого». Купит дед пузырь, заныкает так, что сам порой не сразу вспомнит. А бабка его раз и нашла. В одно мгновение. Будто пузырь стоял на самом видном месте, как телевизор. И давай тогда деда пилить. А он отпираться. Так вся жизнь совместная и прошла.

Бабка совсем плохая стала, околесицу несёт с утра до ночи, то стонет, то воет, то плачет, то деда матом кроет. Дед сам взвыл от такой жизни. Даже не пьет. Не пьет, всё время думает как бабку побыстрее на тот свет отправить, да чтобы грех на душу не брать. Всю голову себе сломал. Вот задачка так задачка.

Понял дед, что сам не докумекает и пошёл к соседям. Соседствовали с ним два брата-акробата, один Пашка, другой Юрка, алкоголики каких свет не видывал. Дед братьям бутылку на стол поставил и рассказал о своей беде.

Младший, Юрка, сразу и выпалил - «завалить твою старуху надо» и тут же уснул. Старший, Пашка, какое-то время молча теребил челку, накручивал её на палец и снова распускал. Это даже была не челка, а клок давно не мытых и нечесаных волос. Но потом он словно бы осёкся и сказал: «бабку твою надо бы подушкой придушить, на харю ей положить и прижать. А потом врачиха приедет и скажет, что бабка твоя во сне задохнулась, потому что старая карга была и выпивать тебе никогда не давала».

Дед пожевал вставную челюсть, поёрзал ей туда-сюда на манер выдвижного ящика стола и сказал, что какая бы она не была, а у него рука не поднимется. На что Пашка, снова теребивший свой клок, ответил, что у него поднимется. Но всему есть цена. И сразу же эту цену озвучил - пять пузырей и центральное место на поминках для себя и брата.

На том и порешили.

На следующий день дед весь извёлся. Старался всячески угодить бабке, то подушку ей подобьет, то спросит не надо ли чего. А сам всё с часов глаз не сводит. Не идёт никто, хоть ты тресни. Потом всё-таки не выдержал и сам пошёл к братьям.

Братья спали на том же месте где он их вчера оставил. Юрка успел напускать столько слюны, что по ней можно было вполне пускать бумажные кораблики. Стал дед братьев будить, да только дело это казалось бесперспективным. Вусмерть пьяны, ироды. И уж было собрался он уходить, повернулся к выходу, как ощутил холодок в затылке, который стал расползаться паутиной по всему телу, а потом как будто щелчок по носу и лишь одно слово «нехуй».

Это встал младший Юрка и спьяну ударил деда по затылку гвоздодером. А много ли тому деду надо.

Пашка же проснулся чуть позже. Обнаружив спящего брата в слюнях и валяющегося в проходе соседского деда, Пашка вспомнил, что вчера обещал сделать. Он переступил через деда, решив , что тот налакался с Юркой и пошел в его дом.

Из дома доносился то ор, то плач. То мат, то детский искристый смех. Пашка вошел, взял подушку и приблизился к бабке.
- Не серчай, баб Тань, за тебя хорошую цену дают, кабы знала, сама бы согласилась,- сказал Пашка напутственно и придушил бабку.

Бог еще секунду смотрел на всё это, потом плюнул на мерзлую землю и пошел прочь. Ветер подвывал, скрипели старые качели, и всё забылось, как будто ничего сверхъестественного и не произошло.