Йоко Онто : Таня

Жара была такая, что казалось, из меня вытапливался жир, хотя это был просто пот, майка клеилась к спине и жгла как горчичник.
Мы сидели на лавочке на Тверском бульваре, тяжелый бронзовый Пушкин потел зеленоватой патиной уже сто с лишним лет в отдалении, через оживленную улицу. Обесцвеченное полуденным солнцем небо страдало вместе со всеми, воздух был влажный.
С Таней мы занимались пленительной тогда астрологией, к которой я быстро утратила интерес, но она хотела сделать её профессией. Но по тому, какие вопросы задавала, становилось понятно, это ей вряд ли удастся.
Ее возраст отмечался рябью морщин на лбу, стянутостью кожи, и торопливостью в увядающих желаниях, настойчивостью в немедленном их воплощении:
- Ты знаешь, если мужик рядом, мне нет покоя. Все равно, женат-не женат. Что-то во мне от кошки, знаешь, когда ее крутит, по полу валяется, кота хочет. Я ж скорпион, ты же знаешь. – Она засмеялась, показав широкие плотные зубы, которые, с трудом прикрывали губы.
Про скорпионий сексуальный темперамент сложено много легенд, вот и тут она преподносила его как некий приятный грех, который необходимо оправдать в силу астрологических законов природы.
Никогда нерожавшая, она сохраняла фигуру подростка, или, скорее андрогена, по собственной прихоти объявляющим себя мужчиной или женщиной.
- А ты замуж никогда не выходила? – Спросила я глядя на жирного человека, неопределенного пола, с мучением несущего огромный живот. Сквозь безразмерную майку проступали бока с пятнами пота. Он уселся напротив, уложив брюхо между расставленных ног. Глядя страдающими глазами по сторонам, казалось, просил облегчения у неведомого бога.
- Один раз была попытка. Молодой мальчик, с мамой жил. Уже все к свадьбе шло, а потом… – Она опять в улыбке выставила зубы. – …потом, я переспала с ним и он испугался, сбежал! Я ж из Сочи. В Сочи все горячие - и песок и бабы! Но сезонно - зимой тоска. Вот я и перебралась сюда, чтобы ровнее пользоваться необходимым.
Тут и я улыбнулась, она была похожа на маленькую темную и вертлявую птичку, вроде черного дрозда, шумную и назойливую.
- Я как птица, лечу туда, где приятнее, ничего у меня нет. Знаешь я и за деньги принимала и так, как придется, короче, летала и сейчас летаю! – По-детски раскинув руки с крохотными алыми ноготками на маленьких аккуратных пальчиках, захохотала.
Толстый человек напротив встал, и побрел по бульвару, двигая бедрами, как модель на подиуме при замедленной съемке.
- А родители, братья, сестры?
- Родители умерли давно. А брат в детстве утонул в луже. Представляешь как глупо! - Опять вывалив зубы, обрадовалась она воспоминанию. – Упал и захлебнулся! В луже!
Ее наигранное веселье тяготило меня, я понимала, что за бодрячеством стоит одиночество стареющей женщины. По рукам ее были рассыпаны многочисленные черные родинки, образовывавшие сложные созвездия, словно звездное небо в негативе.
Она посмотрела мне в глаза и спросила на выдохе:
- У тебя деньги есть?
Денег тогда у меня в кармане - только на дорогу, но, сейчас, несомненно, я бы отдала все что могла.