Напополам : Женщина

Наконец настало утро. Низкое московское небо свалявшейся серой ватой нависло над городом, заглушая не смолкавший ни на секунду шум его механического сердца. Снег в эту зиму шел на удивление часто. На тротуарах, проезжей части, в метро он таял за считанные минуты, превращаясь в мутные лужи под ногами суетливых прохожих. Но загородные коттеджи на фоне заснеженного сахарного пейзажа смотрелись игрушечными домиками сказочного королевства. Старые мачтовые сосны и еловые красавицы голубых кровей по пояс утопали в нетронутой цивилизацией снежной пене. Казалось, время повернуло вспять, и ты, проснувшись утром, очутился в детстве в канун Нового года. И душа в предвкушении праздника, так же радостно и тревожно одновременно, с нетерпением ожидала ежегодного чуда, лихорадочно уговаривая стрелки часов приблизить час икс.
Милена проснулась рано. В эту ночь ей не спалось: разум существовал отдельно от тела в параллельном мире на грани сна и бодрствования. Смутно припоминалась ночная фантазия, в которой она пыталась догнать мужчину - но были ли они знакомы, и зачем она бежала за ним, Милена не могла вспомнить ясно. Зато четко помнила все ощущения этой ночи: руки Ильи, то обнимающие ее тело бережно, словно ребенка, то прижимающие к своей груди небрежно и грубо; скрипы, шорохи и вздохи уснувшего деревянного дома; лай собак, охраняющих соседние коттеджи и одинокую тишину за окном спальни, воцаряющуюся в мире только во время сильного снегопада. Почти не шевелясь, затаив дыхание, она приподняла голову с горячего плеча, и в пыльно-сером свете сумерек стала всматриваться в усталое лицо. Утро превратило близкого мужчину в незнакомца, случайно оказавшегося в ее постели. Обычно она вставала первая, осторожно ступая босыми ногами по скрипучим ступеням винтовой лестницы, спускалась на первый этаж дома. Принимала душ, запахнувшись в атласный алый халатик, скрывающий белое в крупное кружево белье, готовила завтрак, и с чашкой кофе в руке, остановившись перед окном, смотрела задумчивым взглядом в стекло на расплывчатую в рассветном тумане пустую улицу. Потом она возвращалась в спальню, скидывала халатик на стул, и тихонько сняв всю кружевную красоту, замирала на груди Ильи, плавно укачивающей сонным дыханием, в ожидании его пробуждения. Это был ритуал, который установил он, ворвавшись однажды утром на кухню совершенно голый и злой, и приказным тоном потребовав: «Милена, возвращайся в постель! Я не хочу просыпаться один». Еще одним неизменным ритуалом был свет ночника на тумбочке в те моменты, когда они занимались любовью и просьба Ильи, сопровождаемая властным движением сильных рук: «Поцелуй, поласкай меня». Откидывая назад голову с прикрытыми глазами, он замирал, пока ее губы, подчиняясь его желанию, скользили все ниже, и резко выдыхал, предчувствуя томительное наслаждение. Он очень редко называл ее по имени. Каждый день начиная вопросом: «Как спалось моей Женщине?» - он обнимал ее за талию и внимательно всматривался в зрачки, окруженные постоянно меняющим цвет радужным ореолом, стараясь найти в этой темноте ответ на свои сомнения. Потом следовал поцелуй в щеку и, вздохнув как-то обреченно, он отправлялся в ванну. Со сна его голос был грубым, надтреснутым, но душевнее и ближе привычного насмешливого тембра. Приблизив губы к лицу Ильи, она вдохнула аромат одеколона - сладковато-терпкий с привкусом душистого табака, амбры, ванили и специй - перемешанный с запахом его кожи, волос и тела, охваченного сонным жаром. Она уже не замечала, что потеряла свой естественный запах и насквозь пропиталась Ильей. Это было особенное утро. Она медленно встала с постели: щемящее чувство потери чего-то значительного, возможно самого важного в ее жизни, сопровождалось слабостью в ногах - нереальность ночи рассеивалась. Ноющая боль внизу живота возвращала к ночным событиям: Илья терзал ее тело до половины четвертого утра, как будто пытаясь наказать за что-то грубым обращением. Милена рассеянно рассматривала перед огромным зеркалом в ванной отметины его пальцев на побледневших за зиму бедрах, от усталости кружилась голова. Она приняла душ, бережно касаясь синяков ладонями со стекающей по длинным тонким пальцам, мыльной пеной с запахом трав, словно боясь потревожить свежие недавно затянувшиеся раны. В это утро она впервые нарушила заведенный ритуал: не стала раздеваться и ложиться рядом с ним. Присев на край кровати, задумчиво поглаживая указательным пальцем его грудь, в седеющих жестких волосах, позвала вполголоса: «Пора вставать, Илюша» - краешки ее губ дрожали в невеселой улыбке. Обняв его за плечи, она поцеловала колючую щеку. Не отнимая губ, тихими поцелуями стала продвигаться выше и, зажав губами мочку уха, подумала: «Нежная плоть». Не открывая глаз, Илья уткнулся лицом в ее по-детски мягкие чуть влажные волосы и, обняв талию, прошептал без звука: «Иди ко мне, давай еще полежим вдвоем». Милена попыталась освободиться из объятий. «Просто полежим…» - зашептал незнакомец с закрытыми глазами. Она нехотя отстранилась и, отбросив с обнаженного обласканного тела одеяло, ответила: «Нам надо поторопиться, соня. Ты не забыл, что я улетаю сегодня?». Илья ухмыльнулся загадочно, выпустив ее из объятий, полежал еще минуту, не сводя с Милены оценивающего прищуренного взгляда, решительно встал с постели и прошел в ванну. Она привыкла видеть Илью по утрам голым, но не переставала восхищаться его раскрепощенностью. Он был уверен в себе всегда. Свое тело - с пропорционально сложенной фигурой атлета, все еще упругими мышцами, выдававшими спортивное прошлое и активную жизнь - Илья воспринимал как должное.
Она сидела на не заправленной постели, пытаясь сбросить с себя тоскливое оцепенение. Сегодня все было по-другому. Сколько дней, недель, месяцев они прожили в этом доме? Окружающие все это время в ежедневной рутине обычные бытовые предметы приобрели сейчас особый статус. Расставаться с ними, как с близкими друзьями, было невыносимо грустно. Скомканные простыни на кровати хранили их общий запах. Открытый настежь пустой темный полированный шкаф без привычной шоколадного цвета шляпы ковбойского покроя и длинного охристого кожаного плаща Ильи казался забытым и покинутым господами старым лакеем. Лишь собранная с вечера дорожная сумка смотрелась здесь бесчувственной квартиранткой - чужой и лишней. Выражение лица Милены еще не утратило полностью очарования детской непосредственности, магнитом притягивающей мужчин возраста Ильи. Через два месяца ему должно было исполниться пятьдесят два года, но двадцатипятилетняя разница в возрасте не мешала их отношениям. Милену с юности привлекали опытные, уверенные в себе и ответственные за свои слова и поступки, зрелые мужчины, выгодно выделявшиеся на фоне ее легкомысленных и ненадежных сверстников.
В спальне было прохладно, полупрозрачные шторы, создававшие эффект неестественного полумрака, освещали комнату лиловыми тонами. За неплотно претворенной дверью ванной слышался звук воды. Милена остановилась на пороге, приоткрыв дверь. Илья осторожно снимал бритвой остатки пены для бритья с головы. Ополоснув холодной водой кожу, он сбрызнул парфюмом ладони и провел по лицу. Она подошла вплотную, обняла его за плечи и, сцепив на загорелых ключицах кисти рук, прижалась к спине, поцеловав гладко выбритый затылок. Илья спокойно посмотрел в широкое зеркало, с двумя золотистыми подсвечниками в форме тюльпанов, на отражение пары. «Что скажешь?» - незнакомец вновь перешел на насмешливый тон. Отвернувшись к небольшому окошку, Милена постучала пальцами по стеклу. «Занавесь шторку - увидят с улицы. Твой алый халат заметен издалека» - убирая бритвенные принадлежности, он смотрел в зеркало на размытое туманом отражение соседнего дома, сквозь нее застывшим взглядом. «Ты все еще опасаешься бывших знакомых?» - она повернулась и уперлась ладонями в крепкую спину. С левого плеча на середину лопатки спускалась черно-белая татуировка хищника, готового к прыжку. Изображение снежного барса ей не нравилось, агрессивный образ ассоциировался у нее с криминальным прошлым Ильи. «Не всех мне удалось переправить в Канаду, некоторые остались здесь навсегда под мраморными плитами. И я не намерен к ним присоединяться» - его голубые глаза казались сейчас серо-туманными, как холодное январское утро за стенами коттеджа. Милена прошла в спальню. Ничего не изменилось в комнате, все было как в день их приезда - будто жильцы давно покинули этот дом. Та же пустая ленивая тишина, давящая сознание, привычное к смене шумового фона городских улиц; тот же запертый и торжественный в своем одиночестве воздух, равномерно распределяющий в рассветных лучах, проникающих через затемнение штор, пыльцу световой пыли; та же незамысловатая обстановка - где собраны только самые необходимые вещи - присущая любому загородному дому, который редко навещают современные хозяева. Окинув усталым взглядом комнату, она мысленно попрощалась с ней. Спускаясь по винтовой лестнице, Милена оживляла в памяти картинки совместной жизни. Скошенный деревянный потолок, на котором, то плавно скользили, то яростно метались ночные тени, словно прибрежные чайки в предчувствии шторма; широкую дубовую кровать - корабль любви со скомканными парусами-простынями и сбежавшей командой; выброшенные мятежной ночью в предутренний дымный туман сумерек переплетенные измученные нагие тела.
Сидя напротив друг друга за овальным деревянным столом, покрытым белой льняной скатертью, почти в полной тишине, изредка нарушаемой животным урчанием холодильника, они завтракали на этой кухне в последний раз. Не выдержав испытывающего, появившегося в последние дни, сомнения в глазах Ильи, она отвела взгляд. Родные глаза незнакомца убивали недоверием.
С самоуверенным видом хозяина имения, в черном тонком свитере из мягкой шерсти и черных мелкого вельвета брюках, обхватив талию широкими запястьями, Илья стоял в коридоре, осматривая напоследок гостиную. Милена старалась поймать его взгляд и уловить в нем прежнего Илью. «Ну что, пора. Билеты на самолет проверила? Берем сумку» - родной хриплый тембр разбил стекло недоговоренности. Илья посмотрел, наконец, на нее деловым знакомым взглядом. Милена порывисто обняла его, гладя прохладными ладонями гладкий затылок, и плотно прижав губы к уху, она шептала срывающимся голосом: «Ты знаешь, я тебя, кажется, полюбила! Нет, полюбила правда. И этот дом, мне так жаль. Мы больше никогда не вернемся сюда». Она стояла, крепко обнимая правой рукой его шею, другая рука с силой гладила спину, пытаясь плотнее прижать тело Ильи к себе. Он застыл в напряжении: «Ты говоришь правду?». Обняв ее за талию по-мальчишески растерянно, он вопросительно заглянул ей в глаза: «Хочешь, мы приедем сюда летом на неделю - будем ходить загорать на пляж, купаться в Москва-реке, а потом поедем, куда скажешь?». Она не отвечала, молча кивая головой, дышала ему в ухо и прижималась губами к его щеке, чувствуя свое одиночество как никогда остро. «Все, хватит - я опять возбуждаюсь. Поехали» - он решительно отстранил Милену, взял большую черную сумку и открыл входную дверь. Они вышли на крыльцо в морозный притихший день. Такой туман Милена видела впервые: кругом на расстоянии пяти шагов повисла почти осязаемая на ощупь молочная дымка, подъездная аллея серыми узорчатыми плитками уходила в никуда, соседние дома темнели вдалеке обломками чужих жизней. И двухэтажный коттедж, который служил им надежным любовным пристанищем несколько месяцев, медленно, словно призрачное судно, растворялся в исчезающем утре.
Милена возвращалась в Рим. Удобно устроившись в кресле пассажирского самолета с иллюстрированным журналом, который вручил перед посадкой Илья, описывающим прелесть жизни в Нидерландах, она приготовилась к взлету. Соседка слева, уравновешенная на вид блондинка лет сорока пяти, с нервной улыбкой рассказывала кому-то по телефону о своем прошлом полете и чудовищной турбулентной тряске, временами соглашаясь с возмущением собеседника. Илья остался в Москве еще на неделю, чтобы завершить окончательно дела по бизнесу, и вернуться в Амстердам. Издалека, словно пробиваясь через непреодолимые преграды времени, звучала знакомая мелодия. Не сразу определив источник музыки, она судорожно стала перебирать вещи в маленькой лакированной сумке на коленях, пока не нащупала телефон. На экране светилось сообщение от Ильи, но заставить себя прочитать текст она не могла – из глубины сознания накатывал волной страх, усиливая утреннюю слабость и вызывая тошноту. Капитан корабля приветствовал пассажиров и желал приятного полета. Милена решилась, наконец, открыть послание. Это были те слова, которые она ждала долго: «Прости меня за все. Я полюбил тебя. Не улетай, останься!». Сквозь иллюминатор можно было рассмотреть рассвет совсем близко - на расстоянии вытянутой руки. Небо расцветало на глазах, поражая воображение разнообразными цветовыми переливами. Самолет завис без движения над облаками. Казалось, произойти какая-то неполадка, и они спокойно приземлятся в эту плотно надежную ватную долину...
Через неделю по телевизору в новостях бесстрастные официальные лица сообщили детали авиакатастрофы: «В аэропорту "Схипхол" в Амстердаме потерпел аварию пассажирский самолет авиакомпании Moskow Airlines Боинг 783-800. При посадке он не дотянул до взлетно-посадочной полосы, ударился о землю и развалился на три части. Все пассажиры погибли». На экране мелькали яркие кадры с обломками самолета, на котором летел Илья, на месте происшествия суетились спасатели-марионетки, которые уже никому не могли помочь.