Рыжик и лесники много : явно не кистевик

Я покидал ставшую мне родным домом казарму. Потрогал аккуратно заправленные койки, безучастно отметив выровненные по нитке полосы на казённых одеялах. Обнялся со старшаками. Скупо приобнял черпаков. Пожал краба бананам. Последнему чухану, голодному и замызганному чорту, я отдал своё ушитое ХБ, гвардейку, блокнот. В глазах его сверкнули благодарные слёзы.

Чурку на тумбочке я обнимать не стал, но отдал мне честь. Плоская дизурийная рожа кольнула сердце.

"Сержант, - обратился я к мощному бульбашу, хозяину по роте, - Открой кандейку"

В оружейке я ещё раз подержал в руках верный АКМС-У, из которого нашмалил рожков триста. "Прощай, старый товарищ", так подумалось мне. Вдохнув напоследок терпкий аромат оружейного масла я покинул арсенал.

Внизу от меня отворачивались зампотех, замполит, а комбат и вовсе смотрел в сторону. Я был неприятен им, в дутой куртке, джинсах и гадах не по уставу. Билет мне сунули, как подачку.

Затем мы шли по привычной зоне, и жолтые фонари ласково кивали своими невзрачными колбами.

В мотовозе было зябко, мы дали по триста БФа, ближний прапор суетливо подогнал домашнего хрючева. Он понимал, чувствовал этот гад, что общается с культурными петербуржцами, теми, кто едут на родину Медного всадника, и лебезил, как последний чмырь.





Я ехал домой. Но не один. Со мной ещё ехали. Четверо.
Гадкие - сил нет. Урла купчинская. Все в аксельбантах, каблуки сточены, на головах папахи. Из цигейки такие, только ушы торчком. Они их на банку натягивали из под томатной пасты, всё красоты жаждали, мудачьё. В погонах, конечно, целлулоид. То, что он горюч, в голову мне пришло на вокзале.
Я был одет как человек. В 1987 Приказом по армии разрешили скипнуть в своём. Я в нём и уехал. Что-то довольно безобразное, но пластичное. Так вот: на вокзале, пока эти герои Шипки брали купе до дому, я столковался с парой костромских блядей. Бляди в текстильном раю не редкость, но ещё не побитые молью - сюрприз.
Быстро пояснив им, что я один похож на человека, а остальные вполне себе воины-ракетчики, я посетовал на дефицит денежных знаков, но пообещал пару литров чего интеллектуального. Если помогут надыбать. Привезли то нас довольно поздно, под обрез.
Результатом этого перфоменса явился поход в шалман, потом распитие водки из горла, а далее наступили проблемные коллизии. При всей горячности молоденьких дам, присунуть при -40* казалось делом безрассудным даже для пулемётчика Поддувайло.
В итоге я оставил один пузырь воинам, притулившимся под грибком, а сам свалил с двумя дамами куда-то в потеплее.

Встретились мы в 5.00 на вокзале. В 17.00, если быть точным. И сразу ввалилиись на поезд Кострома-СПб.

Далее помню, что в Нерехте я как единственный гражданский пилил за водкой. Поезд стоял 30 минут, что-то перецепляли, и меня приятно поразила мрачная горбачёвская очередь, безмолвно расступившаяся перед дембелем. Билета даже никто не потребовал. Широк, сука, русский человек!

Позднее наступил коллапс. Дома я оказался на третьи сутки по приезду. Были, помнится, пироги с капустой.

А вот триппера я не прихватил, несмотря на полное отсутствие гандонов.

Да! Трахались мы в Институте растениеводства, и на меня всю дорогу с сомнением взирал какой-то грызун, пока ему не выдали злаков.

К чему это всё? Да к тому, что только после службы в войсках мужик становится человеком. До той поры он говно какое-то.



И уж явно не кистевик.