godsayit : Взлет

Один час до взлета
.
Окна ее квартиры выходили на поле, которое очерчивал лесопарк. Марина Сергеевна любила подолгу сидеть возле окна и, глядя вдаль, думать о безвозвратно ушедшем прошлом. Правда через три года после того, как семья Муслициных благополучно перебралась из разменянной бабушкой, за однокомнатную квартиру и комнату в коммуналке, отдельную двухкомнатную квартиру, поле неоднократно преобразовывалось. На нем, значившимся, не иначе как – пустырь, стали появляться отдельные постройки и рытвины. В основном пытались построить гаражи, но застройщики часто менялись, планы их тоже менялись, поэтому года через четыре поле превратилось в нечто смахивающее на поверхность луны, так знакомую нам по американским астрономическим съемкам. Только Марина Сергеевна не видела этого, как, впрочем, и всего остального.

Примерно через эти самые три года она начала стремительно слепнуть и теперь с трудом видела даже в очках. Пожилая, да, откровенно говоря, просто старая женщина, стояла возле окна. Делая это просто так, по привычке, а быть может потому, что ей хотелось делать что ни будь, даже пускай просто стоять. Ведь не смотря на ее преклонный возраст, жизнь все еще теплилась в ней.

Этой ночью в дом Муслициных приезжала «скорая» - Марина Сергеевна была при смерти. А прямо перед приступом ей приснился ее муж, покойный Николай Петрович Муслицин. Приснился он старушке в парадном костюме, веселым, с залихватски вздернутыми седыми усами. И сказал Николай Петрович: «только не умирай. Сначала приди повидаться, негоже в кровати, словно старуха какая-то».
«А я и не думала» - улыбнулась Марина Сергеевна.

Тут-то приступ и случился. В соседней комнате врач сказал, что жить осталось недолго. Он говорил громко, бесцеремонно, цинично, но бабушка не слышала его. Она смотрела в потолок и улыбалась, она думала о сне.

Марина Сергеевна рано проснулась, заправила кровать, выпила чай с пастилой, оделась и теперь стояла подле подоконника. Ей стало легче, внутри нее открылось, как будто, второе дыхание. Она чувствовала прилив сил и хотела исполнить желание мужа.

Все жители маленькой типовой московской квартиры еще спали – выходной день. Ее никто не заметил. Да и могли ли они подозревать, что еле живой человек, ни свет не заря уйдет куда ни будь.

На ней были коричневые сапоги с боковой «молнией», купленные еще при советской власти, шерстяной свитер связанный ее сестрой и столько раз заштопанный ею. Коричневая юбка длиной, почти до пола и зеленое пальто с воротником из искусственного меха. Голову же старушки украшал белый платок, подаренный зятем на день рождения. Хотя тот и знал, что теща вряд ли выйдет когда-нибудь на улицу, ему показалось, что такой подарок будет кстати, к тому же цена была смешная. Что ж, он не ошибся, как раз сейчас платок был нужен Марина Сергеевне, для защиты от февральского холода.

Дверь квартиры Муслициных открылась и закрылась почти бесшумно, чувствовалась бережная рука хорошего хозяина. На лестничной клетке сильно пахло варившейся мойвой. Соседка напротив была жуткой кошатницей. На нее жаловался весь подъезд, но эта бескомпромиссная женщина сорока трех лет, потерявшая мужа в результате пьяной уличной драки, немного свихнулась – никого не хотела слушать. Ей тоже хотелось жить и о ком-то заботиться, но кому до этого есть дело.

Марина Сергеевна морщинистыми, покрытыми пигментными пятнами, руками нащупала на стене кнопку вызова лифта. Аппарат зажужжал и через несколько мгновений перед ней открылась дверь. Неверным шагом она осторожно зашла в кабину и ощупью нашла и надавила на клавишу первого этажа, створки захлопнулись. Всматриваясь в ожидании в исписанные стены, она смогла прочесть самую большую и выведенную самым толстым фломастером надпись: «ЖОПА». Вздохнув и отвернувшись от стены, старушка почему-то вспомнила о том, как она, будучи председателем комсомольской ячейки, помогала колхозникам убирать картошку с полей. Как смеялись и радовались, что урожай большой и богатый, что светит солнце, что все они вмести, мир большой и прекрасный и все так замечательно на ее социалистической Родине.

Ее мысли прервала остановившаяся кабина лифта. Марина Сергеевна собралась было выйти, но ее путь преградил сгорбившейся мужчина в ватнике, замызганных, невнятного цвета брюках и черных развалившихся полуботинках. В нос ударило крепко обосновавшимся в организме перегаром.

- Погоди мать, – прошепелявил мужчина – еще не первый.

Мужчина повернулся спиной, загородив проход, но через секунду обернулся.

- Слушай бабка, а ты случайно не из восемьдесят четвертой? Ты куда это поперлась? На тот свет давно пора, а ты все туда же – гулять. Тьфу, едрить твою…

Старушка промолчала, но вдруг почувствовала какое-то прикосновение справа, засунула руку в карман и встретилась с тут же отдернувшейся, чужой рукой.

- Что вы делаете? – еле слышно пролепетала она.

- Да на, сука, подавись! – проворчал шепелявый что-то кидая на пол – Чё там есть-то, рубь с мелочью?!

В этот момент двери открылись. Марина Сергеевна подняла маленький кошелек и пошла, шаркая ногами за бормочущим носителем устойчивого запаха перегара к выходу.
.
Сорок пять минут до взлета
.
Морозный февральский ветер овеял ее лицо обжигающей прохладой. Полуслепые глаза залил яркий свет. Старушка остановилась невольно очарованная красотой белизны. Как будто прозрев, различая редкие фигуры людей: спешащих, мерно шагающих и сидящих на скамейке. А вокруг пели птицы, пронзительно и ласково и вместе с ними ветер создавал неповторимую музыку заполняющую все.

- Ты куда, Сергеевна? – пролетело мимо ее ушей – Смотри, Нин, старая карга совсем обалдела, нос воротит. Наверно Петька, зять ейный, разбогател. Вот, гляди-ка и не ровня мы ей стали.

Марина Сергеевна сошла с бордюра. Поодаль в двигателе запачканной, красной «пятерки» копался мужчина в синем пуховике, тертых джинсах и серых сапогах на меху.

- Молодой человек – обратилась к нему старушка.

- Да. Слушаю – сразу, громогласно отозвался он, что выдавало в нем волевого, уверенного в себе человека.

- Мне бы на кладбище.

- На кладбище? – мужчины улыбнулся сквозь жидкую, рыжую бороду – Да ты что, рановато тебе туда! Смотри румянец на щеках, значит, жить будешь.

И действительно если бы Марина Сергеевна взглянула на себя в зеркало, то обнаружила бы прелестный румянец, но даже в отсутствии зеркала и все той же слепоты ей было приятно. Приятно не слушать незамысловатый комплимент, а приятна жизнерадостность с которой произносились эти слова.

- Мне бы Коленьку повидать, – проговорила старушка – на Хованском он у меня схоронен.

Мужчина замолчал, в явном замешательстве, глядя на двигатель.

- Да, понимаешь, карбюратор засрался, падла, а то б я тебя в миг… Тут пять минут. Ты знаешь чего, – он ткнул пальцем в синий высотный дом – вот прямо за «башней» остановка, там конечная восемьдесят первого троллейбуса. Сядешь и до конечной, минут через пятнадцать будешь там, слезешь и, ну буквально, метров двадцать и Хована перед тобой.

- Спасибо, сынок – кивнула Марина Сергеевна, прикоснувшись к его рукаву.

- Аккуратней, я грязный, весь в масле.

- Спасибо – повторила она.

- Сама-то доберешься, а то провожу. Где родичи-то твои?

Но старушка уже шла дальше. Мужчина махнул рукой и взялся за бензонасос со словами: «а может, это ты мне жизнь портишь?».

Идя к остановке, она думала о лете. О том, как однажды они отдыхали в Судаке с подружками, а муж ее остался дома, как потребовало руководство завода. В те времена пятилеток приходилось не сладко, а из-за простоя завода в связи с аварией в фасовочном цеху приходилось работать за двоих. Марине же, воспитательнице в детском саду, дети которого были в Анапе, дали путевку, так же как и ее подругам. В разлуке влюбленные писали друг другу письма. Она про замки, он про показатели; она про солнце, а он про футбол, но оба пропитывали свои послания любовью. Настоящей советской любовью двух коммунистов. И когда она чуть не утонула, неудачно прыгнув с катера, вытащенная на борт, рыдая, думала только об одном. Сквозь соленую воду, брызгами и пузырями вытекающую из носа и рта, она думала лишь о нем.
.
Тридцать минут до взлета
.
Марина Сергеевна в первый раз видела такую остановку. В ее времена они выглядели гораздо неприступнее, но новшество ей понравилось. Усевший на холодную хромированную скамейку, она огляделась по сторонам. Если двор в это время был немноголюден, то остановка была абсолютно пустынна. Народ не толпился, не суетился – законное право на отдых. Транспорт тоже двигался не активно и, когда подошло маршрутное такси, вокруг скопилось толпа из трех человек. Ясность зрения Марины Сергеевны сходила на нет. Вызванная свежим воздухом четкость предметов превращалась в гущу и пятна. Но тем ни менее она все еще различала, кто есть кто и что есть что. Поднявшись, старушка, мелкими шашками, направилась к маршрутке. Все пассажиры уже были внутри кроме молодого человека в куртке из толстой кожи. Его темно-синие джинсы заканчивались остроносыми, щегольскими ботинками, а голову украшала непонятно к чему подходящая серая кепка. Одному ему было понятно, что если снять куртку, то его одежда приобретала смысл и соответственно кепка тоже.

- Давайте помогу – сказал он, обращаясь к старушке.

- Спасибо – согласилась та, подав ему руку.

Забравшись в автомобиль с помощью молодого человека, она уселась в кресло рядом с дверью. Водитель, весивший по виду килограммов сто – сто пятьдесят, скрипя сидением, обернулся. В салоне было тепло, поэтому на нем был только коричневый свитер с поперечными треугольниками и квадратами синего и зеленого цвета. Почесав щетину, пропитанной никотином и маслом рукой, он оперся на сидение и спросил: «Инвалид войны?»

Марина Сергеевна не видела, что обращаются к ней, поэтому промолчала.

- Я говорю – инвалид войны? – повторил водитель.

Сидящая позади Марины Сергеевны женщина дотронулась до ее плеча.

- Это вас спрашивают – сказала она.

- Простите – встрепенулась старушка, суетно ища глазами еще зная чего.

- Так я не понял инвалид войны или нет? – не меняя тона, сказал водитель.

Он не злился, он был спокоен. Вчера он выдал замуж дочь. Не присутствовал он на свадьбе – не пригласили. Не видел жениха – не представили. Да и дочь саму лет пять не видел. Это был ее третий брак. У нее было двое детей, один аборт и маленькая квартира в подмосковном городе Королеве. О свадьбе он узнал от дочкиной соседки, с которой познакомился пять лет назад, когда приезжал в гости и с тех пор регулярно созванивался с ней.

- Послушайте, – сказал водитель – если вы не инвалид воны, то будьте любезны, пятнадцать рублей за проезд и будем отправляться.

Марина Сергеевна виновато, еле заметно улыбалась. Залезла в карман, где еще недавно побывала чужая рука. Старушка вдруг поняла, что начинает слепнуть совсем, со всех сторон на нее надвигался мрак.

- Простите – прошептала она.

Сквозь дрожащие пальцы на пол упало несколько монет. Марина Сергеевна нагнулась и протянула руку вниз, нащупывая деньги.

- О, Господи! – прошипела женщина сзади – Мужчина помогите – обратилась она к молодому человеку в кожаной куртке.

- Да ей надо дома сидеть, «ноль три» набирать – гоготнул кто-то сзади – а не шарашиться по улицам. Неимется старикам, все пионеров из себя корчат.

Парень в кепке скривил в ухмылке рот и, наклонившись, подобрал монеты.

- Вы тоже старым будите, посмотрим тогда на вас – заступился чей-то женский голос.

- Простите – прошептала старушка.

Вряд ли кто-то заметил капнувшую слезу по чуть порозовевшим щекам. Она была в полной темноте.
.
Пятнадцать минут до взлета
.
Жар маршрутного такси сменился гарью автодороги. Сделав несколько шагов вперед, Марина Сергеевна остановилась. Она не знала куда идти. Она ощущала, слышала вокруг себя людей. Внезапно на нее что-то налетело справа и она повалилась набок.

- Ну, какого хрена ты стоишь, рот раззявила – заворчал грубый голос.

- Да ты сам смотри куда идешь – послышался скрипучий старушечий голос – уронил старуху, такой-то кабан. Поднимай, давай.

Марина Сергеевна не произнесла ни звука. Ни когда упала, ни когда ее поднимали. Старушка увидела вдалеке свет. Она увидела Николая Петровича идущего к ней. Он был весь в белом, даже ботинки и галстук. Лицо, усы и волосы тоже светились белизной. Только глаза зеленые и блестели они пронзительно неземным светом. Так смотрел он в ЗАГСе, кода произносил: «да». С каждым годом это «да» становилось для Марины все более и более важным.

Коля взял ее под руку и повел в сторону света.

«Как странно», думала Марина Сергеевна, «такая легкость как будто я молода и полна сил». Вокруг в полумраке стояли люди, имен которых она не помнила, но лица были ей знакомы. «Странное ощущение, когда знаешь человека уже давно, но вдруг забыл его имя и никак не можешь вспомнить». Марина Сергеевна услышала море, поезд в метрополитене. Голоса детей весело разговаривали с ней, но она не отвечала, боясь спугнуть это наваждение. А они продолжали общаться с ней. «Александр Поляков – я училась с ним, а это Вася Григорьев – мой воспитанник. Я помню их, я всех их помню!». Она подпрыгнула, хлопнув в ладоши, задорно рассмеявшись, но не смогла остановиться и вопреки всяким законам физики воспарила над белоснежной землей. Все снизу стало очевидно. Люди, лица и их было много, но всех она знала, поэтому каждый из них был кем-то особенным. И от этого становилось еще приятнее и теплее на сердце.

- Марина – позвал ее Николай Петрович.

- Посмотри Коля, – засмеялась она – как это прекрасно, это чудо!

- Пойдем, - улыбался он – вставай на ноги.

Марина Сергеевна встала на землю и пошла. Белый свет был совсем рядом. Она протянула руку к нему и он обволок ее, захватил ее, завладел ею.
.
Пять минут до взлета
.
Все спокойно, ветер еле заметно колышет ветками. Где-то рядом закаркала ворона. Марина Сергеевна дотронулась до звезды над могилой.

- Здравствуй Коленька. – Проговорила она – все сделала, как ты хотел. Пришла повидаться. Давно я всего этого не видела.
Она огляделась
- Ни деревьев, ни птиц, давно я у тебя не была. Что-то совсем мы старые стали. Казалось бы, мудрость, да откуда ей взяться. Ни совета дать, ни помочь чем… Так, лишний груз. Вроде как живые – дышим, а вроде уже и умерли.

- Врач – по морщинистому лицу проскользнула вроде как вина – недавно живым мертвецом назвал. И то правильно, точно подмечено. Живые мертвецы и есть. И ведь вроде жить не стараемся, нужных таблеток поменьше, ненужных побольше. Кушать не досыта, а ведь организм крепкий, в наши времена закаленный. Теперь все не так. Тебе бы, думаю, не понравилось, много беспорядка стало. И нам старикам только могила, да и то не бесплатно. А помнишь: «молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет?». Мы говорили, мы учили этому наших детей. Но я не в обиде, жизнь такая, им тоже сложно. Слава Богу, местечко рядом с тобой сберегла. Хорошо здесь, видишь и рябинка рядом, все какая-то отрада. Только вот гостинцев не взяла, хотя, постой…

Марина Сергеевна засунула руку в карман и достала оттуда маленькую карамельку в ярко розовой обертке.

- Вот есть. Вот мой дорогой. Возьми мой любимый. Только когда ты рядом был, я счастлива была. Дети наши взрослые, внуки… ты же даже этого не застал. Но все что хотел, все сбылось. Только дом с колоннами не построили. Но участок хороший, пятнадцать соток… Дай присяду радом…

Она обняла памятник руками. Старушка не плакала, ее тело не сотрясалось рыданиями, просто текли слезы.

- Милый мой, Коленька, как плохо без тебя. Я совсем одна, совсем одна в этом мире. Почему ты ушел так рано.

Марина Сергеевна подняла голову и увидела странную, перепуганную женщину, глядящую на нее.

- Эй, помогите! Здесь женщина умирает!

Дама крупных габаритов в черных начищенных ботинках, со свежими пятнами грязи и в черном пальто, бросилась открывать калитку к ней.

- Помогите! – не унималась она, трогая шею Марины Сергеевны, ее запястья.

- Все в порядке, не бойтесь – шептала Марина Сергеевна.

- Да что же это… - женщина схватилась за вьющиеся волосы – ну, помогите же!

***
- Смотри, старуха сдохла – тыкая пальцем, сказал двенадцатилетний Максим, прогуливавший сегодня дополнительные занятия по математике и ищущий приключений на кладбище.

- Где, где? – засуетился, вытягивая шею, его друг Андрей.

- Да вон, смотри – показывал рукой Максим в сторону кричавшей женщины, стоящей над распластавшейся возле могилы старушки.

- Здорово – заинтересованно и испуганно улыбнулся Андрей.

Взлет