rak_rak : Полночный троллейбус (продолжение)

Часть третья
Проклятое подземелье

Лужков с клёкотом поперхнулся, прекратил рычать, и снова обратил свой лик на поле, по которому петляла новая партия троллейбусов, подминая под себя потрескавшиеся головы детей, и насаживая их на падающие с днища машин гарпуны.

Я же лежал на деревянном полу, глядя в приоткрытый люк на творящееся внизу скотство, и проклинал свою идиотскую решимость полезть в эту чёртову подземную мясорубку. Надо было делать ноги, и чем скорее – тем лучше, пока эти твари с зашитыми глазами не выковыряли меня из моего убежища, и не разорвали на куски.

Я зачиркал зажигалкой, осматривая стены и потолок помещения, в надежде найти ещё один выход, кроме имеющихся двух: либо прыгать с шести метров вниз, на металлический пол в ямках, чтобы наверняка сломать себе ногу, и стать лёгкой добычей для всех этих подземных тварей, - либо ломиться обратно, через туннель, и вверх по винтовой лестнице, в промороженную бетонную комнату, на полу которой, может, всё ещё покоился убитый из карабина «незрячий» - маленькая девочка на поводке, с зашитыми грубой ниткой глазами. Откинув засов, я приоткрыл дверь, и выглянул наружу, в туннель.

На дьявольском объекте явно была объявлена тревога: по потолку туннеля красным пунктиром убегали вдаль размытые полосы последовательно вспыхивающих и гаснущих ламп аварийного освещения. Пока я пребывал в нерешительности, в дальнем от меня конце туннеля что-то громыхнуло, и послышался топот множества босых ног и остервеневший, многоголосый воющий визг. Вдали замелькали фонарики, освещая со спины несущуюся ко мне по коридору свору озверевших детей, которые, выкатив заштопанные глаза, хрипло выли, скаля свои крупные, заострённые зубы. Лица их влажно поблёскивали в красном могильном свете.

Я чертыхнулся, захлопнул дверь и заложил её засовом. Бросился к люку, отшвырнул крышку, и выглянул на кровавый стадион, где адские машины состязались в умении насадить на колья как можно больше подавленных детских голов. Они уже доехали до конца поля, почти достигнув экрана, с которого одобрительно взирал на поле ужасный мэр столицы.

В дверь стукнули так, что затрещал засов, - я отчётливо смог представить налетевшую на неё четверть тонны безмозглого детского мяса.

Взбесившиеся дети с ужасающей силой пытались пробить массой своих тел преграду, мешающую дотянуться до чужака своими скрюченными пальцами, готовыми рвать любое живое тело до глубокого мяса. Вдруг по ту сторону двери послушались грубые мужские голоса, раздался щелчок кнута, и последовавший за ним детский визг. Удары прекратились и заработала ручная дрель. Выглянув в люк, я увидел, что троллейбусы двигались задним ходом, доводя «жатву» до конца, - после них уже практически не осталось ни одной головы, - только редкие лохматые лепёшки тех черепов, которые вывернуло колёсами из впадин, и раздавило полностью. Крыша одной из машин медленно двигалась прямо под моим люком, вдвое сокращая высоту падения вниз, и выбора у меня уже не было.

Выждав, когда «рога» троллейбуса перестанут пересекать траекторию прыжка, я свесился вниз, схватившись руками за край люка, и на уровне моего лица оказалась череда линий спаренных проводов, по которым с шипением скользили графитовые щётки пантографов. Подрагивали изоляторы, посредством которых провода были прикреплены к пластиковому потолку.

Крыша троллейбуса ударила по ногам, отозвавшись гулким стуком, я пошатнулся, и присел, ожидая резкой остановки машины, но водитель то ли не обратил внимания на звук, то ли инструкция не позволяла прервать сбор кровавого урожая, - троллейбус продолжал по плавной синусоиде приближаться к огромным воротам, за которыми была кромешная темнота.
Лицо мэра столицы надменно улыбалось с экрана, глядя на завершение ночного труда своих слуг; он хрипло прокашлялся, и набрал в глотку воздуха, видимо, приготовившись пожелать зверским водителям-горгонам удачи на дорогах, но внезапно умолк, поперхнувшись. Уставившись прямо на меня, Лужков часто и сипло задышал, вытаращил тут же налившиеся зеркальным блеском глаза, и булькающе завизжал, выпростав из-за трибуны странно раздутые в кистях руки, взмахнул ими над своей головой… и ударил растопыренными ладонями по экрану изнутри. Поверхность экрана дрогнула, отбросив блик от света прожекторов на потолок. Я замер, пригнувшись к крыше троллейбуса, и ухватился за какой-то выступ, потому что троллейбус резко дёрнулся, останавливаясь.
Мэр города Москвы завозился за трибуной, и откинул её в сторону. И тут же стало ясно, почему Юрий Михайлович представал перед гражданами на телетрансляции исключительно по пояс: у Лужкова вместо ног было шершавое, огромное туловище, напоминающее брюхо песчаного червя, а сама трибуна помогала мэру сохранять перед зрителями вертикальное положения передней части тела. И сейчас, лишив себя опоры, червеобразный Лужков повалился вперёд, стукнувшись лбом об огромное стекло, которое я ошибочно принимал за экран. По стеклу, змеясь, пробежала трещина.

Юрий Михайлович оскалился, и подтянул свою тушу на руках ближе ко мне на метр.

Огромное чудище пристально глядело сквозь прозрачную преграду на меня, и я почувствовал, что не могу отвести взгляд от блестящих глаз мэра, а руки и ноги перестали слушаться. Всё тело свело судорогой, и было ощущение, будто оно вплавляется в железную крышу троллейбуса, вязнет в нём, как в трясине. С величайшим трудом я мотнул головой, и мне удалось оторвать взгляд от переливающихся серебристых плошек глаз Лужкова. Судороги отступили, руки стали понемногу слушаться, а огромный мэр, увидев, что добыча вышла из-под ментального контроля, в ярости стал биться оскаленным рылом прямо в стекло своего гигантского террариума.

Преграда быстро капитулировала, покрываясь сетью трещин, и через секунду очередной удар превратил стекло в сверкающую стену осколков, которые лавиной обрушились вниз, засыпая белым крошевом булькающую жижу, в которой кое-где мокли одинокие детские головы, раздавленные до такой степени, что их не смог зацепить зазубренный багор под брюхом троллейбуса.

Словно безобразно жирный тюлень, Юрий Михайлович плюхнулся в поток песка и осколков и, визгливо взрыкивая, потащил распухшее тело в мою сторону, со всплесками отталкиваясь своими огромными, как бочки, кулаками от залитого реагентом металлического пола.
Стараясь не смотреть на стремительно приближающуюся гадину, я спрыгнул на очищенное от голов болото смерти, полное коричневой липкой дряни, и со всех ног побежал к воротам, в зияющую черноту которых уходили линии проводов. В спину меня догнал мощный, полный истерического бешенства, звериный рёв Юрия Михайловича. Я оглянулся на бегу: чудовищный мэр, отталкиваясь от поверхности поля огромными, как водонапорные башни, руками, разгонял свою тушу, скользя кожистым брюхом по жиже. Несмотря на свою ущербность в способности самостоятельно передвигаться, Лужков всё равно полз достаточно быстро благодаря гигантским размерам. Достигнув разделяющей нас шеренги троллейбусов, он ухватил своими гигантскими лапами один из них и отшвырнул со своего пути, с искрами отцепив токоприёмники от линии электропередач.

Я бежал, уже не тратя время на то, чтобы любопытствовать, что происходило сзади. Брызги вылетали из-под подошв, ноги часто соскальзывали в углубления, и в некоторых из них иногда можно было нащупать подошвой маленький, треснувший детский черепок, так и не попавший на зазубренный клык плотоядного механизма.

Хлюпанье жидкости, которую густой волной гнал перед своим брюхом мэр, и его кряхтящее сопение приближались быстрее, чем ворота, створки которых с гулом стали смыкаться. Лужков сзади на секунду прекратил сопеть, и сразу же издал звук, похожий на смачный плевок. Я метнулся в сторону, и не зря: на то место, где я только сто находился, шлёпнул зеркальный сгусток, расплескавшись по полу блестящей кляксой.
Стараясь не думать о том, что будет, если эта дрянь угодит мне в спину, я нёсся, петляя, к сдвигающимся воротам, и достиг их как раз в тот момент, когда червь-Лужков снова стал хрипеть, скапливая в глотке новую порцию вонючего секрета для очередного плевка.

Я нырнул в темноту, снова лишая ядовитого мэра возможности прицелиться, и продолжил бег, удаляясь от закрывающихся ворот, между створками которых оставалось не более двадцати метров. Освещение всё же было, оранжевое и тусклое, как на винтовой лестнице, приведшей меня сюда. Через каждые метров десять под ногами встречались закрытые крышками колодцы, диаметром чуть больше, чем обычные на улицах. Увидев впереди бетонную стену, я стал тормозить.

За моей спиной раздался трубный визгливый вой, как будто прищемили слона, а вслед за этим воплем послышалось пыхтящее хрюканье. Остановившись, я оглянулся, и увидел, что жирное тело Лужкова зажали гидравлические ворота, и чудовищный мэр оглушительно ревел, и нечленораздельно выкрикивал иногда что-то на своём нечеловеческом языке.

Прямо передо мной был колодец со слегка сдвинутой крышкой, из-под края которой пробивался свет. Не отрывая взгляда от рвущегося в западне монстра, но в то же время стараясь не встретиться своими глазами с выпученными из глазниц, блестящими вздутиями застрявшего в воротах существа, я нагнулся, и отодвинул тяжёлую крышку люка.

В лицо из открывшейся дыры подуло тёплым ветром, который имел знакомый запах воздуха, наполнявшее подземное пространство метрополитена. В трубу были вбиты изнутри железные скобы вполне понятного назначения, спускающиеся вниз, и исчезающие в темноте. Я снова посмотрел на гудящие перегруженными двигателями ворота: остервенело пропихивая сквозь капкан свой заплывший тюлений круп, Юрий Михайлович свирепо заревел, и, вытянув сложенные трубочкой толстые губы, с мокрым хлюпаньем плюнул в мою сторону радужно переливающимися зеркальными сгустками субстанции, по виду очень похожей на ту, из которой состояли глаза Горгон. Но я был слишком далеко, и удивительная слюна снова разлилась по полу.

Дожидаться, пока огромный червь с человеческим лицом вырвется на свободу, у меня не было причин, равно как и выбора пути бегства: гараж представлял собой глухой, каменный мешок с трансформаторными будками у стен; так что оставался один путь – спускаться в колодец. Мои колебания тут же исчезли, потому, что зажатое дверями чудовище, крякнув, выдернуло из капкана свою тушу, ободрав бока, и, жадно раскрыв свою пасть, усеянную изнутри острыми, и кривыми как у акулы, зубами, Юрий Михайлович устремился ко мне, торжествующе рыча.
Я подтащил крышку к колодцу, и, приспустившись вниз по скобам, задвинул чугунным блином отверстие, и, оказавшись в полной темноте, стал осторожно спускаться вниз, в неизвестность. Через несколько секунд, когда Юрий Михайлович подволок себя к крышке колодца, стены каменной трубы затряслась от ударов брюха Лужкова об землю, а рычание сменилось воем взбесившегося от ярости дикого пса, упустившего добычу.
В колодце было непрерывное движение воздуха, где-то минуту поток струился сверху вниз, и столько же – давил мне под коленки. Это наводило на некоторые догадки. Пожалуй, самой очевидной представлялась ситуация, в которой я сейчас находился в одном из ответвлений вентиляционной системы метро. Через несколько минут, когда стал отчётливо различим стук колёс по стыкам рельс, я убедился в том, что так оно всё и есть.

Моя нога нащупала вместо ступеньки плоскую, пружинящую поверхность. Я стукнул по ней пяткой, и вниз с грохотом откинулась сетка, мотаясь на петлях. Скобы кончились, и я спускался на руках, пока не упёрся ногами в твёрдый пол. Посветив вокруг зажигалкой, я понял, что самостоятельный выход из помещения не предусмотрен.

Я находился в трансформаторной будке, и прямо двадцати сантиметрах от моего лица гудели нагруженные соленоиды, и искрились силовые реле.
А за мной на расстоянии протянутой руки находилась дверь, запертая снаружи на замок. Я упёрся ногами в изолированные от тока части трансформатора, и надавил спиной в дверь. Металл прогнулся и заскрипел, но петли выдержали. Тогда я врезал по двери со всей силой, уповая на энергию импульса, - одна из створок выгнулась наружу, но замок остался висеть, где висел, а рядом послышался удивленная ругань.

Хоть и не хотелось мне встречать кого-либо на своём пути, но сожалеть об этом было уже поздно:
– Эй, мужик! – крикнул я из своей электрической клетки.
- Кто здесь?! – неумело рявкнул из темноты молодой голос, к погнутой двери подошла фигура в серой форме, и в щель между покорёженными дверьми ударил свет карманного фонаря.

Я сидел на табурете в комнате милиции, а сержант тщательно записывал излагаемую мной версию причины моего нахождения в запертой трансформаторной будке. Чтобы скорее покончить общение и распрощаться сотрудником правоохранительных органов, мне пришлось заболеть амнезией, и свести к минимуму подробности происшествия.
Да, пошёл. Зачем - не знаю. Очнулся уже внутри. Попытался выбраться. Сегодня девятнадцатое декабря. Чувствую себя нормально.
С протоколом ознакомлен, претензий не имею.
Подпись.

Мне выписали штраф в размере ста рублей. Неплохая цена за мое «весёлое» приключение. Я уже ставил в протоколе подпись, и в это время на столе зазвонил телефон. Сержант поднял трубку:
- Да. Да. Всё в порядке, оформлен. Что? Слушаюсь... Есть.
Он поднял на меня удивлённые глаза, и поинтересовался:
- Ты что, парень, натворил-то?
- Меня потребовали задержать? – осведомился я, кивая на трубку.
Сержант внимательно смотрел на меня, прикидывая, к какому же разряду преступников я принадлежу: террорист, хакер, или инопланетный шпион:
- Не совсем. Сопроводить. Вставай, пошли.
- Куда сопроводить? – такой скорости реакции служб безопасности зверской системы электротранспорта я не ожидал.
- В Министерство Путей Сообщения. Ты у них что, свет вырубил, там, в будке? – усмехнулся милиционер, и ловко защёлкнул наручники, сковав наши запястья.
- А это ещё зачем? – удивился я, глядя на браслет.
- Чтоб не сбежал, - резонно заметил сержант.
- Пожалуй, не надо нам туда ехать, - предупредил я. – Погодите, я объясню – почему.
- Может быть, но не сейчас, ехать придётся - приказано, - заявил сержант и пошёл к выходу. Пришлось двинуться следом.
Сначала я пытался ему по дороге рассказать часть правды, которая не кружила голову нереальностью увиденных мной событий, но было невозможно выбрать моменты, где бы не творилось фантастическое по своей нелепости, тупости и жестокости, скотское зверство. В ответ милиционер, улыбался, и уверял меня, что нечего бредить, если чист – отпустят. Когда я сообщил сержанту, что теперь и его самого скорее постараются убрать, из-за возможно переданных мной данных, то мой провожатый наконец убедился, что видит перед собой человека с явно больной головой. Он, не стесняясь, заявил об этом, и предложил мне заткнуться до окончания нашего совместного пути. Я заткнулся, и стал обдумывать свои последующие действия, необходимые для освобождения и бегства из метро. Из-за наручников вариантов было немного, и предполагал оглушить свободной рукой своего сопроводителя, достать ключи от браслетов, ствол, и покинуть на ближайшей станции это чёртово метро.

Тут поезд так резко затормозил, что все, кто не держался – попадали на пол, валясь друг на друга, вскрикивая и ругаясь. Я и мой конвоир стояли у двери в хвосте вагона, но успели ухватиться за поручни и сохранили вертикальное положение.
Поезд стоял, накренившись набок – состав остановился на повороте. Народ постепенно поднимался на ноги, отряхиваясь и возмущаясь небрежностью машиниста; фонили динамики, наполняя уши пассажиров зудящим писком, в середине вагона хныкал пострадавший от манёвра ребёнок.
- Что-то не так… - вслух негромко произнёс я.
На меня оглянулось несколько людей, и я поинтересовался у них:
- Кто-нибудь помнит, что бы поезд ТАК останавливался?
- Действительно, странно, - согласился какой-то мужчина. – Натурально, похоже на экстренное торможение. Разве что впереди авария какая.
Снаружи что-то громко звякнуло, как будто кинули об рельсу обрезок трубы. Похожий звук повторился, и послышалось топанье, скрежет, и нечленораздельные хриплые звуки обрывков человеческой речи. Передние двери по обе стороны с шипением открылись, и в начало полупустого вагона поднялись с путей двое работников Электромеханической Службы Метрополитена, с такими взбешёнными красными лицами, что сразу всем стало ясно – они пришли из тёмной подземной не просто так. Рабочие были одеты в оранжевые комбинезоны, а лоб каждого из них был обезображен клеймом в виде математического знака: у одного «плюс», а у второго – «минус».

Люди с безмерным удивлением разглядывали неожиданных пассажиров, когда один из работником шагнул вперёд, и с лязганьем схватился рукой в клепаной перчатке за правый вертикальный поручень. И только тогда толпа обратила внимание, что вместо другой руки у него была сожженная, черная клешня, но было уже поздно: второй человек в спецовке, имевший симметричное увечье, не спеша стал поднимать свою единственную левую руку к поручням другой стороны вагона. Железная перчатка звякнула о никелированную трубу, и оба рабочих начали синхронно подёргиваться, негромко стрекоча, как степные акриды. Наконец, они громко хрустнули, как брошенные на землю вязанки хвороста, их лица их страшно исказились, а метки на лбах тускло засветились синим светом.
Свет ламп стал на мгновение нестерпимо ярким, и тут же с треском погас, а в темноте, по всей длине вагона скользнула между поручнями фиолетовая дуга высоковольтного разряда, и с хрустящим треском превращала на своём пути живые тела людей в пережжённый уголь. Под крышей вагона клубились клубы дыма, подсвеченные красным светом раскаленного металла; нестерпимо воняло горелым мясом.
Но люди, упав на пол и истошно крича, блевали себе под ноги не от тошнотворного запаха, а от страшной боли, пожирающей сожженные обрубки рук.

Фигуры в спецодежде качнулись, и, отцепившись от медленно остывающих поручней, двинулись между сидениями, слегка наклонившись вперёд, и опустив на уровень подогнутых коленей свои чешуйчатые ладони, между которыми ломанным зигзагом изгибалась гигантская искра. Они шли сквозь лежащую толпу, заставляя корчащихся в муках людей судорожно отползать прочь, давя друг друга, наступая коленками на изувеченные руки собратьев по несчастью.

Когда разряд коснулся края воющей кучи, то вонючее пространство вагона наполнил такой бешеный визг, что несколько маленьких детей, которых еще не затронула огненная плеть, немедленно обгадились.
Орала женщина, которая теперь валялась, корчась, на полу: у неё которой были срезаны дуговым разрядом обе ноги, которыми она только что пыталась оттолкнуть приближающийся электрический резак.
А двое нелюдей со светящимися на лбах знаками продолжали продвигать вдоль всего вагона искрящуюся на пережигаемых человеческих телах смерть:
покалеченные женщины в ужасе визжали, мужики – орали так, что у меня закладывало уши, а когда высоковольтная искра впилась в голову одной маленькой девочки, то в голубом свете было отчётливо видно, как проедается вглубь лица ребёнка дымящаяся, черная впадина, и через секунду, выдавив сожженные в уголь лицевые кости, на кричащую толпу выплеснулись вскипевшие мозги.

Ребёнок ещё некоторое время сидел с развороченной головой, потом мягко повалился, стукнувшись остатками черепа о невидимое в темноте сидение.
Зверские служители метро приближались, аккуратно переступая агонизирующие тела, бьющиеся в резком свете кривляющейся в пространстве искры, пожинающей собой как серпом кровавые колосья человеческой плоти.
- Отстегни меня! - заорал я оцепеневшему сержанту, который встряхнулся, и стал шарить рукой в кармане. Через секунду щёлкнул замок.
- Что за твари?!! – вытаскивая пистолет, закричал милиционер, и выстрелил в одну из искрящихся фигур.
Пуля угодила в плечо, разворачивая и отбрасывая назад положительно заряженного монстра, смертельная дуга оборвалась. Напарник с горящим во лбу «минусом» взревел, и кинулся на нас, наступая на орущих, порубленных электричеством людей. Сержант выстрелил несколько раз рабочему в оскаленное лицо, и «минус» упал, звонко стукнувшись о поручень желтыми зубами.
- Бей окно! Надо валить отсюда, – посоветовал я, стараясь перекричать многоголосый стон и рыдания. Состав дёрнулся, и стал набирать скорость. Пришлось на ощупь подойти к двери, и дёрнуть стоп-кран. Состав снова резко остановился, и затрясся, шипя, нагнетая потерянное давление в систему пневматики.
- Бей окно! – вернувшись, повторил я сержанту, который, тяжело дыша, достал фонарь, и осветил ужасную картину бойни. – Ты никому здесь не сможешь уже помочь! Стреляй, твою мать!

Милиционер поднял пистолет и выпустил пулю в стекло, а я, ухватившись за поручень обеими руками, подтянулся, и ударил ногами в продырявленное окно, почему-то не осыпавшееся от выстрела.
Я всё-таки умудрился пораниться об осколки, вылезая в тоннель; схватившись за покрытые масляной пылью кабели, я кинул взгляд в хвост состава, который снова начал движение, и прижался к стене. Сержант милиции выбрался следом за мной, и ухватился за проносящийся мимо семафор, крутанулся, и зацепился ногами за кабели. Поезд прогрохотал и скрылся за поворотом, искря щётками по третьему рельсу, несущему ток. Воздух, влекомый уходящим составом, трепал наши волосы и уши, когда мы спрыгнули на шпалы, глядели вслед удаляющейся паре красных огней. Повернувшись, мы увидели столб света, пронизывающий слои металлической пыли, с помощью которой машинисты за десяток лет зарабатывали себе хронический пневмоферрит.

Подойдя, мы увидели откинутую вниз на петлях пару выпиленных шпал, пропитанных креозотом.
- Ну и что это была за хрень? – спросил милиционер, указывая в черноту тоннеля, в которой уменьшались, тускнели, красные искры.
- Что, заинтересовался? – я заглянул в зеленоватую глубину круглого колодца, змеящегося винтовой лестницей вниз. – Я бы рассказал, но, боюсь, что именно здесь у нас не хватит времени дослушать всё до конца.
И я указал за спину сержанту: раздался треск и хрипящий вой, и из тьмы, поглотившей поезд, выдвигалась искрящая дуга, освещающая две бегущие к нам фигуры таких же тварей, которых застрелили в вагоне. А может, это они и были. Выяснять правду мне не очень-то хотелось, и я заорал:
- Лезь вниз! Быстро!

У милиционера не возникло желания спорить, он тут же запрыгнул в колодец, и стал сбегать вниз. Я устремился вслед за ним, спустился на несколько ступеней вниз, с нащупал тяжёлую крышку люка, приподнял её плечом вверх, совмещая спилы шпал, и задвинул в скобу крепящийся снизу на шпалах засов, запирающий лаз изнутри. Сбегая вниз, я слышал вопли и звериный рык бьющихся в крышку озверевших электрических монстров, стрекочущих искрами высоковольтных разрядов.
Я не сомневался, спускаясь рядом с сержантом, светящим фонариком на металлические ступени, что увижу и узнаю очень много всего интересного и весёлого, но не особо был уверен в том, что мне удастся унести эти знания из-под земли.
(окончание следует)