Az esm : Гравитация
14:22 08-09-2023
…узкая улица, город где родился, облупившаяся краска на двери; обо мне, об ореховой роще, обо всех кого любили однажды.
Думаем, что не надолго уезжаем от родных очагов, а бывает, что навсегда. Кто, придя в этот мир увидел свет, тот не узрит ничего кроме света. Кто родился свободным, тот не подумает о мире, как о тюрьме. Кто из нас знал своих сестёр? Кто из нас заглядывал в сердце своей мамы? Кто из нас не видит, что все отходящие от дома направления принадлежат ему или ей? Кто из нас не хочет чистого тёплого и приветливого дома, семейного очага, приветливой встречи уюта родного гнезда? Радость творческих находок, сотканных из далёких зовущих солнц на этом быстром, радостном отрезке, именуемом жизнь, обретённая, сохраняй её, береги, сбереги! От первого крика при рождении постигаем новые языки, строим дома, садимся в новые поезда, где пункт назначенья - счастье.
От нас потребуют, чтобы мы стёрли память о тех, кто во многом нас создали, я сделаю вид, что им покорна, но они не увидят ту искру, что горит в самых тайных, потаённых, глубинах разума, в недрах срытых, переплетённых нейронов, знание ослепительной белой искрой посреди багрового, ультрамаринового и анилинового синего. Я заслоню это копной волос, стряхну морок, делая вид, что убираю с глаз чёлку. Это не ваше, оно принадлежит только мне…
Разведчик всё же провалился, и провал приехал на синем горбатом Запорожце папиного друга – машиниста мостового крана Жорика, потому, что Даньфос решил купить две бутылки сладкой воды «Саяны», а ещё потому, что во дворе у его друга Илико под пластиковым навесом с зелёной ребристой крышей стоит стол для настольного тенниса, у меня детский разряд, и я играю лучше Даньфоса и Илико, а эти не могут понять, почему проигрывают, оба мокрые и разгорячённые.
Я- ворона, как всегда не ждала ничего подобного, глазела на улицу за телефонной будкой и пошла к дверям чёрного пластика с алюминивыми уголками.
Даня и Илико зашли в хозяйственный магазин, который в соседней двери, только почему-то из ядовито – синего как медный купорос пластика с такими же алюминивыми уголками и большими прямоугольными датчиками сигнализации, как и дверь соседнй части магазина, но эта дверь с окошками и в отличие от той, что на продовольственном магазине не двустворчатая а одностворчатая.
Я зашла за телефонную будку, пила из горлышка колючую лечебно-столовую воду «Боржоми», тёплую, потому, что с витрины, но полезную, потому, что так написано на этикетке, пила потому, что лето в разгаре и хочется пить.
Илико показав свои красивые зубы, промолвил: «Даньфос, пошли в хозмаг позырим, там офигенные ножички привезли», - а я стояла возле телефонной будки, из которой всё равно не позвонишь, так как там выбиты стёкла (давно), а микрофон в трубке раскурочен (не очень давно), знаю, что недавно по причине того, что из этой будки звонила Даньфосу и говорила «Струильчик, я на перекрёстке тебя жду», ненавидела вандалов, потому, что придётся звонить у калитки и ждать, до тех пор пока кто-нибудь выйдет, слушая, как разрывается в соседнем доме здоровенная шавка, рвёт цепь и гавкает с понтом я в их драгоценный дом лезу.
Я смотрела, как парни рассматривают ножички через окно, которое в двери хозмага , снаружи, так как мне не очень нравится осуждающий взгляд продавщицы, видевшей этих же парней в компании моей старшей сестры – их ровесницы, или её в их кампании, главное, что когда-то на протяжении длительного периода видела их вместе вместе. По жестам обоих я поняла, догадалась, что повторится сценарий, который уже бывал, сейчас оба пойдут по домам, возьмут у родителей денег и купят по премьерному, ещё отсутствующему в их коллекциях складному ножу с лезвиями, ножничками, шилом - чем бы дитя из обеспеченной семьи не тешилось… Думая, что если пойдут за деньгами домой, покупать ножи, попрошу, чтобы и мне купил, раз деньги всё равно некуда девать.
С этими мыслями я вышла из-за будки, где испорченный таксофон и остатки резинового коврика, а также стрёмный осколок недовыбитого стекла на самом нижнем сегменте железных рам для стекол( никому не мешает вот и не довыбьют никак), выходя из за вечно открытой двери серой телефонной будки столкнулась с отцом.
У папы в руках авоська, в которой три бутылки портвейна, две бутылки жигулёвского пива, консервная банка «Фарш колбасный любительский» и другая консервная банка «Камбала в томатном соусе», а также бутылка водки, в другой ситуации это говорило бы о том что у них на "Электровакуумном заводе" аванс, но в нашей ситуации говорило о том, что наплету что – нибудь, лишь бы парни не вышли. Я молчала и глазела на содержимое авоськи.
Илико держал в руках складной ножик, поблескивавший перламутровыми накладками, на Илико канареечного цвета футболка с белой полоской у шеи, русая чёлка и большие, принимавшие цвет окружающего мира серовато голубые глаза.
«Мелкая, пошли, я буду отыгрываться!».
От неожиданности папа застыл с авоськой в руках, мы оба были совершенно не рады внезапно наступившему случаю нашей спонтанной встречи, но каждый был не рад по - своему.
Если натюрморт под названием « послеавансовый отдых советского приборостроителя по традиции будет уничтожаться у нас, потому, что наш папа в подпитии ездить по городу не будет, мама пить портвейн не станет, а к водке точно не прикоснётся, то дома меня ждёт втык по полной программе, втык сопровождаемый нотациями о девической чести, правдивый( это без иронии) рассказ о том, что наша мама его первая и последняя женщина ( они с ней сначала ходили в один и тот же класс, потом в ЗАГС, потом папа ездил к ней за старшей сестрой в роддом, потом отлучался в ряды советской армии, потом ездил за младшей сестрой в роддом, в тот самый роддом, который как раз в том больничном городке, в который упирается та улица, на которой я сейчас стою.
Тут вышел из магазина Даня, увидел сцену и опять зашёл в хозяйственный магазин.
Мой папа ходит в шахматный клуб, ум у него аналитический, выпивает он только в праздники (не во все), а ещё в аванс и получку, почти всегда или с журналистом Подъяпольским или с дядей Жорой- крановщиком и хозяином этого горбатого «запорожца». А так почти всегда трезв и ум у него аналитический, к тому же приходившего свататься к сестре Даню знает совсем хорошо. Женя Лукашин из фильма на новый год сбежал от невесты в Ленинград, а сестра сбежала от жениха в Харьков.
Папа сказал, чтобы я ехала домой.
Я сказала, чтобы меня отвезли домой.
Меня посадили на чехословацкий мотоцикл «Чезет», надели шлем.
Мотоцикл медленно доехал до площади с постаментом, где танк, вырулил на прямую линию шоссе и повёз меня в направлении моего дома.
-Пока, мелкая. Приходи завтра, в пинг-понг погоняем. Я часиков в шесть буду дома. Может я пойду, объясню твоим предкам, что ничего нет, никаких шуры-муры.
-Сама справлюсь. Я с завтрашнего дня на Чернышевского буду в старом доме. Придёшь с работы, позвонишь в калитку.
Мой мир разделился на два периода- до поступления в училище и после поступления. Там, в Харькове, я почувствовала почву под ногами, осознала, что не надо во всём слушать родителей, что свободна как никогда.
Мой адрес – не дом и не улица. Это не совсем точно, мои адреса всегда будут дом и улица, просто я точно не знаю, какие дом и улица.
Меня высадили возле парикмахерской и теперь надо идти между детским садиком и котельной, в этот детский садик ходит моя маленькая сестра, которая выходит во двор пятиэтажки и направляется в свою подготовительную группу, забор в детский сад выходит во двор нашей пятиэтажки, панельной и серой, где возле нашей двери выцарапано разное, это не мой мир, мой мир- старый дом, двор с грушами, абрикосами и черешней, где я пришла в себя, где я поняла, что я - Юля и, что есть Юля и весь остальной мир.
Наша квартира – на первом этаже и все окна выходят на всегда полную машин улицу Гагарина. В первой комнате папа спит после ночной смены. Из этой комнаты попадаешь в нашу, там жили мы втроём, когда я уеду, она скорее всего превратится в папину и мамину спальню, а сестру выселят в проходную комнату, у нас в доме сто процентная слышимость.
Я знаю, что по ночам люди занимаются этим. Потому, что сплю чутко и у меня сто процентный слух, хотя может и не очень музыкальный, мы с сестрой художницы, а не музыкантши.
Я захожу в квартиру, смотрю на дулёвский сервиз, смотрю на блюдо на стене, расписанное старшец сестрой смотрю на свою картину «Боярыня Морозова»( не путать с классической), моя первая большая работа маслом, когда Даня был к нам вхож на правах жениха сестры и при этом ещё однокурсника, он над этой работой издевался.
Работа на подрамнике висит на стене, хотя и никому в том числе мне уже не нравится, на синей двери в нашу комнату, прямо по курсу магнитола «Урал», возле окна телевизор новый но черно белый, мама в очках, словно приросшая к швейной машинке, во всём замедленная статика.
Я сыграла на опережение, приехала раньше папы, скушала на кухне тарелку маминого борща и пошла в свою комнату нянчить младшую сестру, я примерная девочка, такая девочка не позволит себе гонять по городу на мотоцикле и играть в теннис со взрослыми парнями, (хотя собственно почему бы и нет?
В нашей с сестрой комнате нет радио, нет телевизора и магнитофона, нет даже радиоточки, поэтому слышно, как гудят на Гагарина моторы, сигналят клаксоны, чирикают воробьи, как отец снимает обувь, как вкидывает меня маме, как они обсуждают сложившуюся ситуацию.
В этой ситуации у сестры испорчена жизнь, а у меня только начинает портится, но она будет испорчена, вся судьба исковеркана и конечно –же Даня( жду, когда же он меня поцелует, но видимо не дождусь), Даня конечно же виноват.
Папа собрался идти и разговаривать с Даниными родителями.
Я знаю, что будет дальше, что скажет Данин отец.
В тот вечер папа и мама долго ещё всё это обсуждали, у меня сложилось впечатление, что их всё это волнует гораздо больше, чем может волновать меня.
Мне надоело подслушивать их голоса за дверью и я уснула.
Утро полное пения птиц и машин ещё мало, значит рано.
У папы снова первая смена, у мамы в статистическом управлении всегда первая смена, мама пошла сидеть в кабинете, переписывать кулинарные рецепты и работать прочую статистическую работу.
Я делаю наброски на бумаге, которую она приносит из статистического управления.
Перед уходом мама зашла в комнату, попросила, чтобы когда я высплюсь, я зашла к ней на работу.
Я конечно же зайду, а теперь надо спать.
Одна в квартире, «Боярыня Морозова» в шубе, которую я лепила массивными мазками, потому, что был период в моём творчестве, когда мне очень нравились такие мазки, что весь тюбик уходил на один – два мазка и я лепила шубу боярыни из сажи газовой, подмешивая то желтый, то синий, такой период прошёл, боярыня в утреннем освещении оказалась действительно «стрёмной».
о, что боярыня была «стрёмная» прозвучала от Дани в конфетно-букетный период его отношений с сестрой, полагаю, что такого периода у меня не будет.
Я прошлёпала босая по полосатому коврику, по жёлтому паркету, увидела дерево возле ограды детского сада, увидела штору, в комнате было светло и штора прозрачная, взобралась на диван кровать и сняла «Боярыню Морозову», сначала хотела выбросить в мусорку, но потом подумала, что исходя из моей гениальности и одарённости, начитанности и целеустремлённости со временем, если успевать по расписанью трудов праведных, то я стану великой как Андре Дерен и продаваемой как Пабло Пикассо, а тогда мне будет не хватать денег на покупку дома, ну хотя бы такого как у Дани, вот тогда «Боярыня Морозова» и будет продана какому –нибудь профану только потому, что это моя работа и из подобного рассуждения следовало, что работу не следует выбрасывать, а наоборот следует сохранять и беречь, хотя временно она вызывает у меня не желательные и болезненные комплексы, подарить картину никому нельзя, а то она будет утрачена, поэтому она временно будет перенесена для начала вечного хранения в запасник на Чернышевского.
В тумбочке справа от радиолы «Урал 112» стоявшего справа от стоявшей на собственных черных ножках устройства, которое хрипло и потрескиванием воспроизводило какую –нибудь одну из стопки запиленных пластинок студии граммофонной записи «Мелодия» апрелевского завода граммофонных пластинок находилась «Эстрадная орбита» в незапамятные времена привезённая сестрой первокурсницей из Харькова, поставила песню наугад, в комнату брызнуло «бэйби, бэйби, шуга ми», посмотрела на будущего гения, отразившегося в зеркале серванта, гениальную художницу заслонённой наборами запылённого хрусталя, осталась вполне довольной внешним видом художницы ибо Даня всё время говорит, что маленький рост не препятствует большому шарму и проследовала в маленькую кухню с окном, где в стационарной видимости детский сад, котельная из кирпича с трубой их кирпича(виден только фрагмент трубы так как котельная близко и начало частного сектора или конец короткой улицы имени пионера –героя Павлика Морозова, так как в природе есть различные точки зрения на конец, который может быть чьим –то началом.
В холодильнике «Орск» была пачка маргарина «Солнечный» начатая и завёрнутая, пачка масла сливочного масла под названьем «Крестьянское», начатая и почти до конца допитая бутылка водки и кусок ветчинорубленой колбасы не развёрнутый и оставшийся в серой бумаге, котрая бывает в магазине, которую продавщица отрывает и кладёт на весы перед тем, как написать карандашом какую сумму ты должна выбить в кассе.
В железной хлебнице на холодильнике была половина батона, там же на холодильнике лежали помидоры и огурцы, порезала помидор, для того чтобы завершить им бутерброд, залила кипяток во вчерашнюю заварку.
Предвкушение свободы, может быть ощущение свободы, может радость от свободы, удовлетворение от того, что вчера не было разговора с мамой и папой, из зала тянет «дерис де хас ин ню один» лайтиджи соул, «Дом стоящий там». Даня переводил, что дом в Новом Орлеане и что там во что –то играют и ещё что-то про джинсы, но у меня нет джинсов и денег на джинсы тоже нет.
Даньфос убеждает, что человек должен быть элегантен и красив сам по себе, а не тряпками, которые на него одеты и даже не надевает джинсы в последнее время из-за меня, хотя у него есть и коттоновые и вельветовые.
Вышла к гастроному, который возле большого памятника с человеком в бурке и папахе, ведущим коня, вытащила из дамской сумочки кошелёк, достала двушку, голос Даниной мамы в трубке сказал, что он помогает отцу что-то оформлять.
Рисовать не хотелось, поставила «Тич –ин» на проигрователь радиолы и уселась читать «Мастер и маргариту» с трудом раздобытую Даней.
Этой зимой в моё поле зрения попал журнал с графикой Нади Рушевой. Автор статьи писал, что девочка рано ушла из жизни а была в области графики гений.
Меня всегда хвалили ещё в подготовительной группе художки за рисунок, но я не замечала, что так привязана к натуре.
Про Надю Рушеву писали, что она рисовала, когда включалось бившее через край воображение.
Я попыталась рисовать как она, но выяснилось, что я почти не читала книг, кроме тех, что были по школьной программе.
Оказалось, у меня почти совсем нет воображения, а как же стать гениальной художницей и продавать как Пикассо каждый рисунок за большие деньги, если нет воображения.
Я решила прочитать роман «Мастер и маргарита», который был проиллюстрирован Надей, но выяснилось, что его совсем не легко достать. Даня сказал, что страстно хочет самообразовываться отцу, дядя Исай в своей книголюбской среде, в которой вращается стал спрашивать и вот наконец нашёл «Москва. «Художественная литература». Книга толстая с портретом автора, синими полосками и на обложке «Михаил Булгаков» романы».
Книга принадлежит какому –то человеку с польской фамилией Стампинский, её дали на десять дней, читать её следует быстро и очень бережно, она в очень хорошем состоянии и обёрнута калькой.
Полоски из под кальки напоминают тельняшку.
Ставлю на радиолу пластинку Булата Окуджавы, зачем-то мою руки, хотя они опять чистые, убираю постельное бельё с диван кровати,(мама уходит на работу после папы, часто не успевает, складываю постельное в тумбочку, отработанный ритуал.
Я так бы и просидела до вечера с книгой, а потом просмотр телевизора, вынужденный, потому, что как минимум обязательна «Вечерняя сказка» младшей сестре, я помнила, что надо заехать к маме в статистическое управление для неприятного (знала что неприятный, знала на какую тему, предвидела, как морщины у маминых губ станут ещё глубже, предвидела как смотрю на её платье а ля семидесятые, на химическую завивку, на внимательные карие глаза.
Я не могла знать, что моя мама вышла из своего статистического управления, позвонила Даниной матери, что они пообщались, что его мама сказала, что у них нормальный сын, порядочный ( это было верно в части меня касающейся), но его мама дала моей маме уверения, что с ним поговорит и что «наш сын ничего лишнего себе не позволит, ну ведь вы же понимаете, что мы почти породнились, но тут их досадная ссора, а девочку он просто не хочет обижать.
В холодильнике был купленный вчера квас в эмалированном бидоне и несколько отварных картофелин, я отварила яйца, сделала себе тарелку окрошки со сладко-солёным вкусом и читала «Мастер и маргарита»
В дверь позвонили, эта была соседка тётя Роза из обитой синим дермантином, подъездной на первом этаже, если выходить из нашего коридора, то она окажется справа, сказала, что позвонила моя мама и спросила передать мне , что мне не надо ехать к ней на работу.
Вечером за столом собрались все, папа, мама и сестра из детского садика.
Ужин в большой комнате –обязательный вечерний ритуал, про Даню не было сказано ни слова.
Я спросила, могу ли я взять ключи от старого дома, потому, что хочу там порисовать, мне сказали, что безусловно могу и что в другом городе они меня контролировать всё равно не смогут.
Я посмотрела с сестрой вечернюю сказку и легла пытаться уснуть, потому, что свет мешает сестре и у неё режим, а в другой комнате папа и мама.
До моего отъезда оставалось семнадцать дней.
Я засыпала на своей деревянной, типовой, вполне приличной деревянной кровати с полированной коричневой спинкой, в комнате с расписанным сестрой блюдом на стене, блюдом под Гжель с озером, домиком у пруда и лодками у причала, в комнате с вьетнамской соломкой на светло синей двери, в комнате со светло-сиреневыми обоями, в то время как в другом конце города было сказано : «Мама, мне Мелкая очень нравится, но, папамоно, не трону её до совершеннолетия и свадьбы. И ещё тёлка у меня есть, только с вами не знакомлю потому, что женится на ней не собираюсь. А вот на мелкой женюсь, но когда время придёт. Мама, я отца её знаю, мать её знаю, сестру старшую, (ой мама лучше бы мне её не знать, тоже знаю!) . Пока она не закончит своё училище, пока восемнадцать не станет, клянусь, пальцем не коснусь».
И сказал ему отец его: «Верю, тебе сынок. Видать в прадеда ты пошёл, в Ефрема. О его порядочности весь колонтай знал, ему любую сумму на слово в долг давали люди, какую могли, если надо. Знали его. Ты машину на завтра хотел? Возьми, конечно, поеду завтра с друзьями пивка выпью, а то вечно за рулём да за рулём…»
В конце той самой июльской субботы до моего отъезда мне оставалось двадцать дней.
Я немного офигела, когда увидела Струилов силуэт в солнечном из за хорошей погоды подъезде, все были дома и папа,(меня это почти насторожило), сказал : «Заходи, чего стоишь.»
Даня сказал, что в воскресенье он собирается отметить поступление в университет, что берёт на себя ответственность, что пить не даст, разве что глоток шампанского, что доставит до подъезда, да что вы, какой мотоцикл, на такси конечно же. Да нет, тёть Лара, не поздно.
Пойду я или нет, у меня не спросили. Я понимала, что надо идти, потому, что они с Галей поссорились из за того, что он считал, что ей по протоколу надо идти на какое-то мероприятие, где будут все друзья с девушками, а она не хочет.
Кроме того в музыкальном театре, который на площади Марии концерт «Савояров» и он взял мне билет.
После «Савояров» такси с трудом, но поймали.
Засыпала и в ушах «Кто-то тихо -тихо плачет, за стеною тихо плачет, и желает мне удачи кто-то».
Мне больше всего понравилась песня со словами : «Будь моей дорогой, тихой и забытой, той что вывести может из лесной глуши».
Мне снится лесная глушь, папоротники как первобытном лесу, мы с папой собираем грибы и входим на поляну, поляна с ярко жёлтыми цветами, а впереди город.
Мы едем в трамвае, я вижу трамвай сверху, но ощущаю, что внутри, трамвай врезается в стог сена и я вижу сверху, что трамвай похож на человека в сенном парике, смотрит на город удивлёнными глазками фар, а я всё ещё внутри, трамвай проезжает мимо прудов заросших ряской, прудов с водорослями, лягушками, змеями, змеи прыгают в воду и плывут как лохнесские чудища, но я таращусь в ветровое стекло трамвая, впереди переливается огромная янтарная лужа и пахнет подсолнечным маслом.
В луже плавает человек в пиджаке, он нарисован проволочной линией, трамвай переезжает его, а я говорю «папа не дрейфь, он нарисованный», а Струил такой говорит, что слово не литературное, а я отвечаю, не литературное, но пусть не дрейфит, человек нарисованный».
Трамвай врезается в лужу, как струилов «Москвич» прошлой осенью, когда ехали с концерта ансамбля «Флуераш» где были цимбалы, обожаю цимбалы и клавесин.
С ветрового стекла трамвая под «дзинь-дзинь» осыпается солома, капли масла и капли алого, но я не боюсь, нарисованному литератору не больно, просто комсомолка разлила, поэтому такой цвет…
Просыпаюсь от летнего ливня среди ночи, и гром, но маленькая сестра спит, ей хоть бы что.
Июль 1982 год. Воскресенье. До моего отъезда шестнадцать дней.
Это не хорошо, когда двухкомнатная квартира так перенаселена. У меня есть модная черная сумка с ремнём через плечо, со многочисленными отсеками и застёжками молниями- Даня отдал. Я просто сказала, какая у него сумка прикольная, а когда ехать домой собиралась, он опустошил её от предметов в ней находившихся и повесил мне на плечо. Это было на зимних каникулах, достаточно давно, сумка казалась мне слишком мальчуковой и я её не таскала.
Я отпросилась у мамы ещё вчера. Не хотела их будить, идти через проходную комнату, где мама спит с папой на диван-кровати.
Сестра младшая проснулась, я сказала, что еду н Чернышевского, взяла сумку, в которой были три рубля, набор косметики старшей сестры и книжка автобусных талонов.
В автобусе цвета охры с коричневым пробила компостером дырки в талоне, автобус полупустой –воскресенье и этот один из первых.
Погода была такая, про какую сообщают по радио : «Переменная облачность временами возможны осадки. Ветер слабый до умеренного.»
На мне зелёные брюки, застиранная синяя куртка с большим, представляющимся мне нелепым воротником, но я сама её когда-то выбрала, и пенять не на кого.
Вышла на Головко, посмотрела на странный дом на перекрёстке, вроде обычный частный дом, состоящий из двух домов пристроенных друг другу- их крыши стыкуются как – то не обычно, на мой взгляд довольно не красиво, поэтому я окрестила этот дом «странным», хотя может быть он вовсе и не странный.
Две остановки одиннадцатого отсюда до моего дома я никогда не пробиваю талон, потому, что никогда не видела, чтобы в этом месте заходили контролёры. Можно было бы пройти пешком, но автобус виднеется и он бесплатный по факту.
Выхожу возле дома моего детства. Здесь тени дедушки и бабушки, здесь пыль, деревянные зелёные полы, ковровые дорожки, фарфоровые слоники, строем стоящие на подоконники, книжный шкаф, где раньше были книги, а теперь те которые можно было сдали в букинистический магазин, а теперь остались только те, которые в букинистический магазин не приняли.
Отодвигаю тяжёлые шторы, комната наполняется светом. Не могу понять, почему мы не живём здесь, ютимся в этой двушке на «Стрелке», а сюда мама с папой периодически ходят ночевать. Зачем по дешёвке продали старый холодильник?
Я сижу в пустом доме и думаю, что удеру от мамы и папы, думаю, что не буду жить, как они и меня пронзает мысль: «Если я останусь здесь, в этом городе, то мне придётся жить как они. Или как живёт Даня. И мне придётся всю жизнь залазить по канату на мансарду, разучивать стойки каратэ, потом кричать «ккиии-а», вбивать ногу на растяжке в грушу, гонять на мотоцикле и втыкать ножи из коллекции в деревянный щит в сарае, это лучше, чем ютится в квартире с кухней, где и вдвоём не развернуться, знаю, что мама (это дом её родителей, что кто-то из нас, кто-то из трёх сестёр останется в этом доме, и ей подарят его в качестве приданного.
В пятнадцать лет осознаёшь всё это точно так, как осознаёшь в других возрастах, более зрелых, но это не правда, эти возрасты не более зрелые, они просто более продвинуты вперёд по времени.
Я осознала, что меня ждёт. Есть люди, которые похожи на планеты-гиганты, которые не сходят со своих орбит. Как дядя Исай-Данин отец. Гонял в молодости на мотоцикле «Москва», именуемом в народе «макака», слушал джаз на ламповом магнитофоне, поднимал самодельную штангу и крутил «солнышко» на турнике. А потом пришло время думать о деньгах для семьи и вот они сыном берутся за одну работу, за другую.
За меня всё распланировано. Я получаю диплом в училище, потом мне предложат поступить в какой-нибудь институт, потому, что в наше время никак не прожить без высшего образования.
С этими мыслями я вошла в свой дом, подумала «взгляни на дом свой, ангел», взглянула на дом свой.
Дом надо обживать, интересно если его будут продавать, то спросят ли тебя об этом, ангел, взгляни на свой дом.
И сколько мне отпущено, а вдруг завтра что-нибудь случится, Надя Рушева ушла из жизни, когда ей было больше чем мне всего на каких –то два года, а она оставила такой след, какой оставляет звезда, которая погасла, но для того чтобы оставить след погасшей звезды, нужно вначале стать просто звездой, потому, что если ты родилась планетой, то от тебя не будет звёздного света, а если ты родилась девочкой, то что ты сделала для того, чтобы стать суппердевочкой?
Поехала в магазин на пятачок перед университетом, вновь не прокомпостировала талон. Купила колбасу по два двадцать, половину хлебной буханки пачку чая и бумажный пакет сахара, сложила всё это в холщовую сумку с набитым через трафарет портретом Дина Рида, сумку, с которой отдавая дань тогдашней моде, ходила в школу старшая сестра.
Зажгла газ на кухне, поставила чайник. Колонка в ванной зажглась на удивление легко, почистила ванну.
До трёх дня оставалось ещё время и я усела прочесть ещё несколько глав «Мастера и Маргариты».
Около двенадцати пришёл Даниэль. Мне не хотелось идти на бал, мне не хотелось, но мы шли, Даниэль весь такой похожий на Криса Норманна и я вероятно похожая на Сюзи Кватро, только ростом ниже. Я знаю, что я лицом похожа на Веру Спинарову со старой пластинки, хотелось убрать это сходство, накрасила губы помадой с блёстками синими под цвет рубашки тенями с блёстками.
ы сели в РАФик, в маршрутку и я поплелась за Даней на это самое мероприятие.
Квартира с армянской побелкой на третьем этаже пятиэтажки на самой окраине микрорайона Горный, дальше сад за забором из рабицы.
Людей на мероприятии было не много, кроме нас с Даней ещё три пары.
Сразу бросилось в глаза изобилие спиртного самого разного.
Мне хотелось уйти сразу. Сразу уйти нельзя. Магнитофон «Маяк», проигрыватель «Вега» к которому этот магнитофон подключён, мигающая в такт ритмам из динамиков цветомузыка.
осемь человек за столом. Стала осматриваться.
В квартире на стенах висели натюрморты маслом в количестве двух и две китайские репродукции большие, в рамах с багетом.
Меня понемногу стало охватывать желание вырваться из предначертанного сценария.
Сейчас Даня скажет «Девочка со мной, ей только чуть - чуть шампанского.
Парень в вельветовой рубашке и вельветовых брюках разливал водку и коньяк по хрустальным рюмкам.
Я услышала голос Даниэля:
«Девушка со мной и поэтому ей шампанского. Но чуть - чуть.»
Мне пожалуйста коньяка, вон того с пятью звёздочками пожалуйста.
Парень стоял в замешательстве, смотрел на Даню.
-Мне пожалуйста вот этот фужер коньяка и пожалуйста полный, решительно сказала я и показала на бокал, в который наливали шампанское.
Парень, стоявший на разливе, налил.
-Ну, тогда первый до дна,- с издёвкой произнёс Даня.
Я взяла в вазе апельсин с черным ромбиком на боку, стала чистить.
«Дитя во времени» из динамиков, а мои пальцы, чистят апельсин. Всё под контролем, Юля, помни, как занималась медитацией, ты сделаешь это.
Рыжеволосая и худая девица, которую все звали Мона, долго желала поступившим в институт парням дальнейших больших успехов в учёбе , потом все сдвинули рюмки, я задержала дыхание, влила в себя несколькими глотками коньяк и закусила апельсиновой долькой.
Меня донесут до дома в любом состоянии.
Теперь пить больше не надо. Главное, что больше никто не сможет навязать свою волю и я сильная. Я так думала, думала ещё полчаса. Потому, что находясь в этой комнате, почувствовала притяжение.
Ярослав –парень в вельветовом пиджаке и рубашке. Это было здесь и сейчас. Я не знаю до сих пор, как это называется. Это была гравитация. Может быть, есть девочки, которые стали старухами, побыв между этим всем мамами, студентками, работницами, но не каждая испытала гравитацию.
т парня в зелёной вельветовой куртке, в такой же вельветовой рубашке и таким же зелёным галстуком – селёдкой, узким, задуманным как аксессуар.
Парень вероятно чувствовал тоже самое, гравитация имеет свойство равновлекомости, взаимности и противоречит законам логики и здравого смысла.
Я мечтаю стать астрономом, и если бы не то, что я уже почти стала художником, то я стала бы астрономом.
-Эй ты, черная дыра, а ну встань, перемотай бобину, найди медленную и главное длинную музыку и пригласи меня танцевать.
Я говорила это так, как будто парень, к которому я обратилась, был мне знаком уже очень давно. Меня не поймут те, которые не знают, как работает гравитация.
-Ты завтра работаешь.
-Нет.
-Я хочу на озеро.
-Пошли.
Ты не боишься моего парня, он каратист.
-Ну и что?
-Мы пойдём завтра на озеро?
-Да прямо с утра.
-Тогда ты сейчас поднимешься и пойдёшь нас провожать.
-Вы уже уходите.
-Я да.
Никто ничего не понял, кроме меня и парня испытавшего гравитацию.
Был ещё день. Мы вышли к магазину «Орбита», где продают радиоаппаратуру, юноша -Чёрная Дыра, я , Даня и синеглазая брюнетка с парнем –Черная Дыра.
-Со мной едет Чёрная Дыра. А вы все остаётесь.
Даня ничего не мог понять, он ничего не знает о гравитации.
-Ярик, проводи мелкую, потом на этом же моторе вернёшься, - сказал Даня, ничего не знавший о гравитации, черных, дырах и обо мне и возможности жизни в космосе.
Таксомотор доехал до подъезда.
-Выходи из машины, Космический Объект,- это был не мой голос, а голос гравитации.
Черная дыра дошёл со мной до синей с потёками двери, с надписью 31, М-31 это наша галактика.
Парень вышел из машины, пошёл за мной, он видимо впервые под гравитацией, как и я.
-Заходи. Не дрейфь мои предки ещё не пришли.
Я знала, что в холодильнике стоит начатая водка.
Взяла бутылку, налила в синий фужер на высокой ножке.
-Пей.
-За что?
-За гравитацию!
Ярослав выпил холодную водку, закусил фаршем сосисочным любительским.
-А теперь уходи, я буду пугать унитаз, а потом рисовать. Завтра в девять ноль- ноль ты здесь.
-А вдруг завтра будет дождь и вода холодная.
-Значит, будешь купаться со мной под дождём. Значит, будешь купаться со мной в бурю и землетрясенье, если на курортном озере случится цунами тоже будешь.
-Замётано
-Да подожди, не уходи. Погодь.
Я взяла лист бумаги из статистического управления, взяла черную шариковую ручку и написала: Даня прости меня и спасибо за всё. Больше не возвращайся. Ещё раз прости. Юля.
Когда Ярослав ушёл, взяла папку художника с нарезанными большими кусками хорошего ватмана, которые берегла до особого случая, колонковые кисти, флакон туши и начала рисовать разложив листы на пол.
Я провалилась в черный, без сновидений сон.
Настало утро, было солнечно и ни облачка.
Мы лежали на пляже и слушали магнитофон «Весна», понедельник и людей было мало.
Мы смотрели на канатную дорогу, кабинки на двоих медленно двигались.
-Юля, почему ты зовёшь меня Гравитация?
-Потому, что ты- Гравитация.
-Давай поедем на канатке.
-Откуда ты знаешь что я этого хочу?
Потому, что я Гравитация.
Мы ехали над озером, над большой Кизиловкой, над кузнечиками и птицами, даже над маленьким облачком, Гравитация привлёк мою голову к своей и поцеловал в губы.
Мы целовались до самозабвения на площадке, где заканчивается канатная дорога, а когда я открыла глаза и посмотрела вниз, канатной дороги не было, хотя местность оставалась такой же. Были только бетонные кубы, на которых когда-то стояли опоры канатки.
-Гравитация, а что у тебя в руке? Ну вот это, то что светится.
-Это телефон Юлька.
-Покажи.
Я смотрела на свои руки, в них въелась краска, руки в морщинах.
-Гравитация, у тебя есть зеркало?
-Сейчас скачаю, здесь МТС хорошо ловит.
-А что эта за женщина в этом маленьком цветном телевизоре? МТС это моторно –тракторная станция?
Гравитация, а почему эта женщина седая?