Sundown : Письма (любовь 4)

Старик медленно вытащил из пыльного мешка стопку писем, перевязанных бечевкой. Он сидел перед печкой, в которой жарко пылал огонь, согревая замерзшее тело. На самом деле человеку было около тридцати лет, и он вовсе не был стариком, но серое морщинистое лицо, сгорбленная фигура, жуткие лохмотья вместо одежды, потухшие глаза выдавали в нем много повидавшего человека, уже отжившего свой срок.
Старик развязал бечевку и кинул ее в огонь. Он собрался отправить следом и бумагу, но что-то удержало его. Развернув верхний листок, он принялся читать, очень неторопливо, понимая, что это в последний раз.
«Здравствуй, Николай! Рассказывай, как твои успехи в деле становления социализма? У меня все хорошо, послезавтра начинаются соревнования, настроение боевое...»
У старика защипало в глазах. Смахнув набежавшие слезы, он съежился, плотнее запахнув полы драного пальто, и отдался накатившей волне воспоминаний...
Он вспоминал солнечное летнее утро, когда он впервые увидел её. Он был полон сил, он был молод и, наверное, красив. Молодость и красота ходят рядом. Она тоже была молодой и красивой. Он шел на свой родной завод, а она – на стадион, она была подающей надежды спортсменкой. В то утро они обменялись всего лишь несколькими фразами, договорившись встретиться вечером.
Так и возникла любовь. Он работал, она занималась спортом, а вечера, тихие ленинградские вечера, принадлежали им безраздельно. Они гуляли по городу, мечтали о светлом будущем, о новой жизни, о том, как они будут счастливы...
...Потом он поехал на комсомольскую стройку. Далекий сибирский город, который тогда еще не был городом, а скорее барачным поселком, окружал себя сразу несколькими заводами. Рабочих рук требовалось много, вкалывали с утра до позднего вечера, частенько и без выходных. Но никто не жаловался, наоборот, все были горды оказанной честью, ведь они возводили фундамент для развития всей страны – таких заводов еще не было нигде.
Она писала часто, он – реже. Она понимала, что у него порой не остается времени даже на сон, и не упрекала его. А как он радовался, увидев на столе знакомый конверт! Тогда, казалось, он был готов снова идти и еще смену работать как вол. Ребята добродушно подшучивали над ним, и ему было радостно от сознания того, что у него есть девушка, которую он любит, и друзья, которые его понимают и поддерживают. Она писала, что ее взяли в сборную страны, и он радовался за нее. Он писал, что заканчивается монтаж оборудования для нового цеха, и она радовалась за него.
Но всему хорошему, как известно, рано или поздно приходит конец. На разгрузке состава с новым оборудованием для еще не готового завода, когда рабочие таскали на себе что полегче, а тяжелые вещи снимали с платформ краном, он цеплял стропами здоровенные станки. И все шло нормально, но вдруг один трос не выдержал, расплелся и шибанул ему по руке. Последовала ампутация, долгое восстановление из-за того, что произошло заражение крови. А потом его отправили в Ленинград – долечиваться. Назад он уже не вернулся.
Вот так в двадцать с небольшим он стал инвалидом. Страна признала, что он получил увечье, работая на ее благо, назначила хорошую пенсию. Труднее было показаться ей на глаза – как она примет такого. Но все прошло хорошо, она по-прежнему его любила, и через некоторое время они поженились. Детей пока не заводили, решили не ставить крест на ее спортивной карьере, которая шла просто отлично – не бывало чемпионата, откуда она бы не привозила медаль.
А еще через пару лет ее арестовали как врага народа за то, что она была за границей в составе команды. Он долго обивал пороги у бывших начальников, но услышав «враг народа» – перед ним захлопывали дверь. Она не дожила до суда, умерла от побоев следователей, и где ее закопали, он так и не узнал. Ему только выдали на руки справку, в которой было написано «Причина смерти – воспаление легких» и кое-какую одежду. Обручальное колечко, конечно же, осталось у кого-то из палачей.
Как он не сошел с ума?.. Начал пить, пропивал пенсию за неделю, а потом голодал. Понемногу продавал вещи, накопленные за время совместной жизни. Потом словно опомнился и решил: хватит. Ради памяти о ней – хватит. Устроился работать почтальоном, работал добросовестно, начальство ценило, награждало Почетными грамотами.
Теперь у него было много свободного времени, и он каждый вечер вспоминал ее, разговаривал с ней, перечитывал ее письма... Он понимал, что долго ему не прожить, и дело не в здоровье, а в том, что с ее смертью и ему жить не хотелось.
Еще через несколько лет началась Великая Отечественная. Он отказался уезжать в эвакуацию, хотя ему настойчиво писали его друзья из далекого городка, который к тому времени обустроился, стал настоящим городом. Но он не хотел уезжать, решив, что здесь он родился, здесь и умрет. А позже это будет или раньше – какая разница.
Печка угасала, квартира наполнялась холодом. Старик посмотрел на разбросанные письма, собрал их в кучу и сунул в печку мешок, из которого он их достал. Огонь радостно вспыхнул, но через несколько секунд снова сжался, скорчился, свернулся... Старик вздохнул и сунул в печку письма.
Тепла хватило ненадолго. Огонь угасал... В остывающей комнате сидел старик, обхватив голову единственной рукой.
Был лютый январь 1942 года.