ivantgoroww : Антропофаг

1
Когда Макс сообщил нам что мы сошли с маршрута, для меня это уже не было секретом, после нашего бесконечного блуждания по кругу. Алиса упала на колени и разрыдалась. Никто не стал её успокаивать. Где мы находились, даже примерно, один только Бог знал.
Идея пойти в поход, испытать себя, принадлежала конечно же Максу. Это он у нас альфа-самец, чемпион по всему на свете и самый крутой парень. Алиса сразу в него втрескалась, как только его увидела. Впрочем, это только моя вина, ибо сам их и познакомил. Смотри, Алиса — это Макс, самый крутой парень и мой хороший приятель. Макс, — это Алиса моя подруга, хотя, в недавнем прошлом и не совсем подруга.
Она смотрела ему в рот, ловила каждое слово. Надо ли говорить, что она дала ему в тот же вечер. На следующий день он мне об этом хвастал в универе.
— Кир, — спрашивал он, — я надеюсь у вас ничего с Алисой? Она просто потрясная, мужик.
— Конечно ничего, — я не стал ему ничего рассказывать про нас.
Не знаю зачем Максу нужен был этот поход, что и кому он хотел доказать, мне, Алисе, самому себе, взять очередную высоту? Тем не менее он предложил нам отправится по одному туристическому маршруту средней сложности по восточной Сибири. Его старший брат в прошлом году прошёл этим маршрутом и рассказал Максу, что тот не соответствует заявленной сложности и в сущности там нет ничего такого. Не знаю, почему я согласился, может тоже хотел бросить вызов самому себе или Максу, или доказать Алисе, что я нисколько не хуже Макса и она во мне ошиблась, проглядела что-то важное.
Как поразительна порой бывает судьба или кто там разыгрывает эти все партии на небесах? Ведь я и не мог представить себе этой высшей иронии, когда мы с Алисой нашли Макса. Он лежал у небольшого ручья. Его правая рука была погружена в воду и была обглодана рыбами, до костей, которые в небыстром течении небольшой реки были неестественно белыми. Над лицом Макса тоже постарались какие-то животные. С правой стороны оно было так же обглодано до костей, не было уха, глаза так же были съедены.
Я смотрел на него, такого жалкого и никчёмного без уха, с провалами глаз, с обглоданной рожей и я не выдержал и заржал над этой иронией судьбы. Самый сильный из нас, самый подготовленный, вечный чемпион всего на свете лежал поверженный своей собственной глупостью. Я не слышал дикого воя Алисы потому что я ржал и никак не мог успокоиться. Я повалился на сырую землю, чувствуя эту противную и скользкую влагу каждой клеточкой своего организма. Этот идиот завёл нас за каким-то известным только ему одному хреном чёрте куда и теперь валялся бездыханной тушкой, обглоданной дикими зверьми.

2
Я никогда не понимал удовольствия шатания по лесу. Лазанья по горам или сплава по горным речкам. Все эти сиденья у вонючего костра, пение хором заезженных дворовых шлягеров. Мне казалось, что это всё не по-настоящему, что люди просто придуриваются. Ну кому в здравом уме понравится шататься по лесу?
И вот теперь мы пытались выйти обратно на маршрут или просто хотя бы куда-нибудь. Макс нёс постоянно какую-ту ерунду, был бодр и шутил. Тем временем прошло уже фиг знает сколько дней, а признаков цивилизации не было видно от слова совсем, даже вонючей пластиковой бутылки, символизирующей о том, что до нас здесь хоть кто-то был.
Жратва таяла на глазах, воду мы уже начали делить на глотки. Алиса постоянно блевала и часто ныла. Макс не знал, что она залетела от него. Она мне всё рассказала в кафе за чашкой долбанного карамельного макиато. Она сказала, что беременна и не знает, что делать и что она боится рассказать об этом Максу. Что она его действительно любит и боится потерять.
Меня воротило от запаха этого карамельного дерьма, никогда не понимал зачем люди изгаляются над кофе, почему нельзя его пить в его натуральном, первозданном виде? Как сказал бы агент Дейл Купер о чертовски прекрасном кофе — чёрный, как безлунная ночь. Но Алиса плакала, и я не знал, что ей тогда ответить. Впрочем, она решила сказать Максу обо всём после этого чёртового похода.

3
Мы смотрели Максу в спину. Я его ненавидел в этот момент и думал, что этот гад решил нас просто кинуть в этом лесу. Алиса, впрочем, уже мало что соображала. Я впервые видел Макса таким. Он боялся, так же, как и мы, нервничал, он не знал что делать. Этот биоробот на самом деле оказался человеком из плоти и крови, и он, как и мы, был напуган до усрачки. Он орал, размахивал руками и говорил, что это всё из-за нас с Алисой, что один он бы давно вывез эту херню, как два пальца обоссать.
Он предложил нам разбить лагерь и остаться здесь с Алисой, ждать его, пока он не доберётся до какого-нибудь источника связи и не вызовет помощь.

— Ты пойми, Кир, — говорил, склоняясь ко мне с величины своего роста, Макс, — кто-то должен был забить тревогу. Возможно идёт поисковая операция. Мне одному будет быстрее, Алиса еле плетётся, я быстро выйду на людей. Я оставлю вам всю свою провизию...
И он ушёл, я смотрел на его широкую спину в зелёной штормовке и ненавидел его.
Мы тусили с Максом в клубешнике. Я был уже хорошо накачан, а Макс был не в одном глазу, хотя мы пили наравне. Он вообще мог выжрать, наверное, ведро и остаться трезвым. Я по-хорошему даже завидовал этому его умению. У меня же с алкоголем отношения были весьма сложными — пить я любил, но не умел, зачастую быстро косел, а когда удавалось продержаться подольше, то неизменно блевал. Так было и в тот раз. Я блевал в сортире клуба, когда до меня докопались какие-то типы. Я не совсем понимал что им от меня нужно, всё плыло перед глазами и я едва мог сосредоточить на них своё внимание.

В итоге мы вышли на улицу их было трое, впереди шёл Макс и я прятался за его широкой спиной. Я моментально начал трезветь. Когда остановились в темноте переулка я весь трясся и никак не мог унять дрожь.

Макс даже не махнул кулаком, а как бы описал полудугу и засветил стоящему перед ним мужику в лицо. Началась драка. Я упал на четвереньки и отползал в самый тёмный угол, как таракан. Представляю, насколько я был жалок в этот момент. Макс дрался, как лев, он неистово молотил руками, махал своими длиннющими ногами, как Ван Дамм. Пару раз ему тоже хорошенько прилетело, он только отшатывался и сплёвывая кровь шёл вперёд.

Видимо он шёл по верху и решил спуститься к речке, набрать воды, но зацепился за корягу или ещё что и упал, покатившись вниз и здесь внизу, башкой воткнулся в торчащий камень. Мы ждали его несколько суток, а когда закончилась еда, решили, что он нас предал и стали собирать палатку. Мы пошли в ту же сторону куда он ушёл несколькими днями ранее.

4
Страха не было. Было равнодушие. Я невероятно устал и хотел есть, так что просто не мог себе позволить такую роскошь, как страх. Макс был прав, Алиса ужасно тормозила движение, особенно теперь, её продолжало выворачивать желчью и слюнями. Лицо её было бледным, светлые волосы спутались в страшные пакли. Она была мне неприятна в этот момент. Мне казалось, что она скоро умрёт и я ничего не чувствовал по этому поводу. Абсолютная пустота. Она шла, еле шевеля ногами, где-то позади меня и что-то ныла про чашечку карамельного макиато. Боже, какая же она всё-таки оказалась дурой, как только я мог влюбиться в такое убожество.

Мы встретились в Старбаксе. Вернее, там я в первый раз её увидел. Она сидела с двумя девчонками за столиком рядом со мной. Я смотрел на неё не отрываясь. Светлые волосы до плеч, тёмные глаза, улыбка её губ, я ловил каждый жест. И хотя я знал одну из девчонок, мне было неловко, и я не решился познакомиться.
Вскоре мы пересеклись на какой-то тусе и вот тогда я уже был под нужным градусом. С Алисой мы сразу нашли общий язык. Нам нравились The Smiths и группа Кино, нам нравился ранний Вуди Аллен и мы оба читали в тот момент «Имя Розы» Умберто Эко. Слишком много совпадений, чтобы это не оказалось судьбой.

Алиса постоянно ныла, и я ждал, когда она умрёт, я был готов к этому и только ждал момента. Каким я был дураком, когда думал, что она моя судьба. Тупая шлюха и вот теперь жизнь расставила верные акценты, открыла мне глаза. Алиса всегда была тварью, просто я этого никогда не замечал потому что думал, что это любовь.
Глаза её большие, тёмные; губы медовые, волосы, как я мог отпрянуть от них, забыть, отпустить? Даже когда она была с Максом и вертела нами обоими. Грёбанные «Мечтали», в стиле Бертолуччи. Ноги её белые, живот, я слышал её сердце, каждый его удар...

Я лежал в постели, открылась дверь и она вошла в моей футболке с вечно живым Куртом, свежая, как весенний дождь, яркая как зимнее солнце, тёплая как южное море. У нас в то утро или день больше не было друг от друга никаких секретов. Не осталось ни одного не исследованного закоулка, кусочка тела и влажные её губы пахли долбанным, карамельным макиато. Этот вкус до сих пор я ощущаю на своих губах. Он навсегда останется со мной, во мне, и будет передаваться от одной девушке к другой, как часть меня, как часть нас, карамельный макиато, которым пропиталась память, как невыжатая губка, которым пропиталось тело, нежное её тело, бедра и груди, спина, плечи, задница, каждый пальчик до ноготка.
Все это будет во мне до конца, пока я буду жив, пока я буду думать и вспоминать, пока мир под звёздным небом будет жить, она вся будет жить во мне с её не рождённым ребенком, с Максом, с её улыбкой...

5
Время, прямая линия бытия. Времени — нет. Я потерял его ход, как потерял многое за эти дни и вероятно навсегда утратил человеческий облик, впрочем, что такое человек в современном мире — просто функция, с заложенными алгоритмами. Без идеи, без своего собственного я, только корпоративное — Мы.
Здесь, в лоне мироздания, где нет и не было, и никогда не будет корпоративного мышления ты сам за себя, ты долбанный Маугли в джунглях, где выживает сильнейший, хитрейший и просто более удачливый. Макс был более сильным, более удачливым, ну и где он? Нигде. Его вонючий труп, наверняка, уже дожрали звери.
Он стал кормом, грёбанным «Чаппи» или «Вискасом», его скелет, который некогда подпирал его мощное и сильное тело с налитыми мышцами со временем станет частью ландшафта и когда-нибудь превратиться в нефть. Его нет, уже и никогда не будет, а я жив, я жив и буду жить. «Кто бы что не говорил — я буду жить, кто бы что не говорил — я буду жить... Я буду жить...»
Если в мире есть зло, то оно не может являться противопоставлением добру, оно самостоятельная единица со своей системой ценностей. Вот этот настоящий Гитлер, а этот вот только на полшишечки — выпишите ему индульгенцию, он жертва обстоятельств, его папа в детстве насиловал, а мама заставляла красить губы и вообще он не причём — это общество, долбанное, общество потребления сделало огромную дыру в его мозгу, и он просто не может понимать большую часть общечеловеческих ценностей. Простите его — он не такой. Он убил из самых лучших побуждений во имя добора, он не такой злой, как может сначала вам показаться. «После красно-жёлтых дней, начнётся и кончится зима, горе ты моё от ума — не печалься, гляди веселей...»

6

Их голоса уже очень близко, они рядом и скоро найдут меня. Их голоса смешиваются, переливаются, отражаются от неба и разносятся во все стороны света. Они зовут меня, они зовут нас, долбанные конквистадоры, пришедшие в эти девственные земли за золотом, они ищут меня, их собаки лают, я слышу как хрустят ветки под их тяжёлыми ботинками, я слышу их испанскую речь.
Скоро я увижу их лица полные усталости и злобы, а может быть и радости, ведь их миссия закончится, ведь они наконец-то найдут то, что искали, у них будет вода и еда, будет солёная пища... Они всё ближе и ближе, я хочу окрикнуть их, чтобы они поскорее меня нашли, но чужой, не мой крик застрял в моём горле. «Завтра будет вечно и грешно — это не важно, важен лишь цвет травы, соль насыпана на ладони, она рассыпана на ладони — мышеловка захлопнулась...»
«И всё это время люди будут искать смерти, но не смогут найти её. Они будут жаждать смерти, но она не придёт к ним». Я где-то читал, что смерти нет. И что мы её просто сами придумали. Если это просто та грань за которой заканчивается солнце и начинается вечная полночь, то это всё бред — нет никакой полночи, нет никакого вечного покоя, нет и никогда не будет, пока я чувствую у себя на губах вкус карамельного макиато. «Я сам себе и небо и луна, Голая, довольная луна, Долгая дорога, да и то не моя...»