Ёшкина и Цедербаум : Король говна и пара

Знаете, нет ничего приятнее, чем быть полезным обществу. В жизни мне довелось сделать много светлого и доброго: я грабил поезда на Диком Западе, вешал декабристов в 1826-м, топил зажившихся старух в тазике, и даже срезАл медный кабель в дачных кооперативах. Но больше всего пользы собратьям я приносил, когда работал в ЖЭКе имени короля Бодуэна. Там я чувствовал свою нужность человечеству почти так же, как в те годы, когда трудился в корпорации господина Гитлера распорядителем газовой камеры. Все знали, что только я - барон фон Феттесшвайн - не дам людям утонуть в говне. Жаль, это длилось недолго – Господь прибрал нашу управляшку за уклонение от уплаты налогов и хищение бюджетных денег на капитальном ремонте. Но прежде я успел сделать там множество благих дел, за которые впоследствии был канонизирован. Итак…

Погожим ноябрьским утром я впервые переступил порог домоуправления. По коридорам сновали многочисленные люди в робах – почти всю эту орду посокращали, когда стало понятно, что с их работой легко справляюсь я один. Директор Кузьма Никифорович Д’Артуа у себя в кабинете пил купажированный ацетон и смотрел какой-то из фильмов моего приятеля Куросавы. До ЖЭКа Кузьма Никифорович был художественным руководителем театра юного зрителя, оттуда он вынес утончённую обходительность и половину сценического оборудования.
- А, явился, сучья жопа, - начал он инструктаж. – Тащи свои сучьи потроха на Кладоискателей, три, корпус шестьдесят девять. Заявка оттуда пришла от сучьей бабки. Разобраться, устранить, наказать.
- Есть! – успел ответить я, прежде чем директор по-отечески спустил меня с лестницы.
Дом, где мне предстояло пройти боевое крещение, находился на набережной Сены, недалеко от памятника Берии. Пригревало солнце, застенчивые гопники, краснея, дарили прохожим незабудки.
- Оно живёт у нас в канализации уже второй месяц, - жаловалась мне старшая по дому. – Заплывает в унитазы, подсматривает, щипается и хихикает. На седьмое ноября утащило профессора Щуплецова. Сколько я говорила этому самодуру Д'Артуа, что лежаки надо чистить чаще, чем раз в пять лет! Вот, доигрались!
Сосредоточившись, я спустил воду из бачка и вслушался в шум прибоя. Пути назад не было: мне предстояло спуститься на самое дно мира, чтобы встретиться с загадочной угрозой. Пришлось вспомнить подзабытые навыки, приобретённые мной в бытность послушником Шаолиня в шестом веке. Я просочился в выпуск унитаза и поплыл внутри труб, разматывая трос для прочистки канализации, чтобы потом отыскать обратную дорогу.
Уже недалеко от места, где стоки дома водопадом обрушивались в Каспийское море, я увидел плещущееся впереди странное существо. Канализационный Ихтиандр был бородатым мужиком с животом до колен и плешью. Заметив меня, он спешно попытался слиться с ржавой стенкой трубы, но алые трусы c узором в виде бубликов выдавали его с головой. Подняв руки, существо закричало:
- Не стреляйте! Послушайте! Я профессор Щуплецов. Я добровольно смылся сюда из мирской жизни. Тут нет всех этих учёных советов, академических часов, диссертаций, жены и остальной дряни. Только здесь я свободен и счастлив. Не убивайте меня! Я вам ещё пригожусь.
- На что ты мне пригодишься, омуль ушастый? - припугнул я его для порядка. – Отнесу домой, велю жене уху сварить. А, впрочем, проваливай. Чтобы, когда я досчитаю до одного, духу твоего здесь не было.
Коммунальное чудище уплыло, а я пустился в обратный путь по своему тросу Ариадны.
У выхода из подвала меня поджидали взволнованные жильцы. Подчёркивая моё главенство, от меня они держались на почтительном расстоянии, зажимали носы и отворачивались. Я отряхнулся и заявил:
- Братья и сёстры! Ваш выдающийся земляк профессор Щуплецов открыл новую форму человеческого существования. В ней нет места очередям, начальству и порокам. А есть только свобода, радость и необременительные водные процедуры. Сейчас я покажу вам дорогу в лучшую жизнь. Не благодарите.
Насвистывая шестую рапсодию Листа, я удалился прочь. А дом опустел в тот же день. Что позволило через пару месяцев его снести и освободить место для строительства краеведческого музея с почасовыми банными номерами. За выполнение важной социальной миссии я в день работника ЖКХ был удостоен Ордена Почётного Легиона.

Другой примечательный случай произошёл девятого мая. Кемаря в кандейке, я одним глазом смотрел ящик. С мавзолея вещал Патриарх. Он говорил об Апокалипсисе, что будет великая война, которая уничтожит треть земли. Как это произойдёт, нам неведомо, зато мы убеждены, что Отчизна не замарается этим сатанинским действом. Недаром же мы - самые мирные люди в мире. Все захлопали, и по Красной площади поехали "Тополя" и "Ярсы".
- Хрена ли бездельничаешь?! - Кузьма Никифорович прописал мне ёко гэри и добавил хуком под ложечку в банке сгущёнки. - Езжай на вызов, паразит, живо!
Жалоба поступила от пенсионера Геннадия Фёдоровича Немой-Рыло. Он утверждал, что в розетке у него завелись либералы. Они картаво нашёптывают, что россиянам должны быть предоставлены доступ к импортным джинсам, свобода собраний и право жить и трудиться в Кот-д’Ивуар.
У старика уже кончились терпение и валерьянка от такой крамолы, он требует немедленно разобраться с врагами народа, пользующими отечественную проводку в интересах госдепа и Максима Каца.
Я проверил в квартире пенсионера фазу и ноль, прозвонил кабель и, ковыряясь отвёрткой в носу, заодно пошёл поковыряться ей и в щитке. Спустя полчаса дело было сделано.
Геннадий Фёдорович приник ухом к розетке.
- Доступ к импортным джинсам - либералам, - шептало из отверстий сквозь радиопомехи. - Россиянам - трико от фабрики "Красное корыто".
Пенсионер заулыбался и кивнул.
- Свобода собраний - геям, - продолжал вкрадчивый голос. - Россиянам - больше двух не собираться.
"Правильно! - Старик погрозил кулаком. - Загнать всех голубых на гей-парады! А мы не извращенцы, чтобы ходить друг с другом по улицам!"
- Право жить и трудиться в Кот-д’Ивуар - нацпредателям, - говорила розетка. - Россиянам - право выбирать нары в бараке "УчПедЛага".
Геннадий Фёдорович остался доволен. Он расцеловал меня в губы, пожал руку и сел писать обо мне положительный отзыв в седьмое управление ФСБ.


Другой старик, который вызвал меня из-за неопределённых проблем с ТВ-сигналом, открыл мне дверь во фраке и при галстуке. Сначала он пытался разговаривать со мной по-французски, но я сделал вид, что не понимаю, и тогда он наконец отбросил церемонии. Заговорил по-русски, переоделся в трико и растянутую майку.
- Это хйен знает что такое, - голосил старик, патетически картавя. – Как им это удалось?! Паапаганда! Палачи! Меня вышвыунут из «Общества усско-евйейской молодёжи»!
К тому времени штат домоуправления сократился до двух человек – меня и Кузьмы Никифоровича. Я работал, а Кузьма Никифорович осуществлял руководство – целыми днями у себя в кабинете дымил как паровоз, бухал как лошадь и смотрел какой-то мутный болгарский артхаус без перевода.
- Вот, полюбуйтесь! – хозяин квартиры достал из шкафа огромную суповую кастрюлю и с грохотом водрузил её на подоконник. – Как?! Как я буду смотйеть в глаза Андйюше Сахааову?!
На дне кастрюли замельтешили световые пятна, которые вдруг склеились в надпись: «Союзкиножурнал». Затем из кастрюли грянул марш, надпись сменилась изображением колышущихся на ветру зелёных стеблей, и озарённый бравурной придурью голос задребезжал:
«В совхозе «Красный Коноплевод» в Мордовии уродилась конопля небывалого роста. Уборка ценной культуры проходит с невиданным энтузиазмом аграриев».
Хозяин в ужасе зажмурился, его кожа налилась тем же цветом, что и конопля на экране кастрюли:
- Боже! А если об этом узнает Наташа Щаанский?! Что он скажет?! Все йешат, что я на эту меоозость добоовольно офоомил платную подписку!
Картинка, тем временем, сменилась. Дебелые литейщицы и обжигальщицы священнодействовали в цеху. Диктор доложил:
«Стахановская бригада Фроси Дубовцевой изготовила самый большой унитаз в мире. Его высота сопоставима с высотой пятиэтажки. Объект будет передан в общее пользование и установлен около здания Обкома».
В каменном молчании старик закрыл лицо руками и начал съезжать по стене.
- Не падай духом, отец, - похлопал я его по холодеющей лысине. – Щас мы настроим твою посудину на правильную волну.
Склонность к технике и духу свободы у меня была с младенчества: ещё в тридцать седьмом на Соловках я поймал «Голос Америки» и вывел его на все матюгальники по периметру лагеря.
Я выбрался на крышу, помучил антенну и вернулся в квартиру. Со стариком за это время произошли ощутимые перемены. Он застыл, молитвенно сжав ладони на груди, и с благоговением смотрел в кастрюлю. Я подошёл и заглянул через плечо. Со дна зыркали воспалёнными злобными глазами двое мужчин хасидской внешности.
- И мы непременно будем использовать это как аш-шаим на гехелуц ха-цаир, - вкрадчиво вещал один из них. – Ведь прерывая цикл во входе на малый шмуэль, мы создаём возможности для нового начала. Надеюсь, вы вполне понимаете очевидную разницу между аш-шаимом и гехелуц ха-цаиром?
Вместо ответа второй хасид вдруг обхватил шею говорившего руками и надолго приник ртом к его кустистой бороде.
Кажется, это было то, что надо. Старик долго лил слёзы и рассыпался в благодарностях. Обещал, как только его выпустят из страны, немедленно прислать мне вызов в Израиль. Конечно же, я отказался – у меня оставалось ещё четырнадцать невыполненных заявок.

В общем, я ещё долго вламывал в ЖЭКе, натирая трудовые мозоли сидушкой от стула в кандейке, но затем меня мобилизовали.
Много лет я воевал у Днепра, Вислы, у Сены и усердно - получая там люли и медали, и всё домоуправление гордилось тем, что избавилось от меня таким патриотическим способом. Год за годом я приращивал всё новые территории к нашей Отчизне, увеличивая её поля, леса и озёра. Недаром же говорили древние, что земля наша мала и скудна, зато порядку в ней хоть отбавляй!..