Шырвинтъ* : Кузенькины песенки.

Коля Образцов по прозвищу Свотч, Аким и кот Загрызу частенько собирались вместе попить зеленого чая и поговорить о разной ерунде…

- Есть у меня под Москвой брат двоюродный Кузенька. Он всегда был бедный, потому что жил в бедной на события окружающей действительности с бедной на похвалу и ласку мамкой – алкаголичкой. – рассказывал Коля Свотч. – Придет, бывало, мамка с фабрики, притулится на табуреточке кухонной и медитирует на радиоточку, под стаканчик портвейна «Алушта», подперев худую щеку синюшным кулачком с тоненьким обручальным колечком. Тяжела доля бабская. А маленький Кузенька подойдет к мамке и конфетку попросит. Мамка пошарит на буфете, достанет пыльную карамельку «Взлетная», Кузьку за ухом потеребит и опять на табуретку примостится. Малец конфетку развернет, терьеру Бундесу ее скормит и спросит, а нет ли шоколадной?

- Какой Кузенька, такие и песенки, - отвечала мамка и отрубалась.
- Ебаная жизнь, - вздыхал брательник и на двор в песочницу с Бундесом убегал.



Шли годы.Кузенька уже и в морфлоте отслужить успел, но каждый день кто ни будь его да наебывал. Особенно хорошо это получалось у цыганок с Белорусского вокзала, куда брат пять раз в неделю приезжал на работу из пригорода. Не успеет с электрички выйти, тут же подбегут, деньги и сигареты с фильтром выцыганят, а один раз даже шапку с символикой Олимпиада 80 и ту попятили, суки. Подойдут, хуйню какую ни будь спросят, сознание брату затуманят и всех делов. Пока..

…в один из дней Кузенька не познакомился с магом шестидесятником белорусом Лещчупаковичем, по пьяному делу, на гулянке посвященной празднованию дня Конституции. За долю малую (хуле с убогого взять?) Лещчупакович согласился научить брата, как от напасти цыганской уберечься.

- Братко ты мой, - учил маг, - ты их не ссы, этих мух навозных. Как начнут доёбываться, ты сам глаза на них вытаращи, и, глядя в переносицу, вот сюда, спроси: - «Как муж? Все бьет?»
- И все?
- Да. От этих слов женское цыганское мировосприятие перестаёт укладывается в стройную картину, рассыпается в мелкую мозайку, а мозг начинается разжижаться и закисать.
- Вы думаете у меня получится?
- Бывает, что и у девки муж помирает, - перекрестил Кузеньку на дорожку маг шестидесятник.

На следующий день самая наглая из всех клювоносая Соня после Кузенькеного вопроса про суженого вошла в ступор, долго лупала черными базедными очами, а потом, бросив клетчатую с парфюмом сумку, истошно голося скрылась во входе в Горьковско-Замоскворецкой ветки метро, гремя желтой бижутерией на громоздких сиськах и в мочкастых ушах. Подтянувшиеся к Кузеньке Сонькины подельницы, сначала были тихими, а услышав вопрос про взаимоотношения в своих семьях, повели себя точно так как Соня, пятками в небо грязюку кидая...

Братан собрал всю брошенную в клетчатых сумках добычу, свез ее на Вешняковский рынок знакомому барыге, на вырученные деньги купил себе белое исподнее, черные туфли, пуховик и бутылку палёного «Хенесси» для Лещчупаковича, которую они вместе и уговорили в тот же вечер.
На второй день к брательнику на вокзале уже никто не приставал, и тот, уразумев в себе некую, не виданную доселе власть людьми стал борзеть сам, терроризируя кочевой люд по мелким делам. Кузеньке очень нравилось выскочить из-за угла, задать волшебный вопрос, в суть которого въехать ему было недосуг, подобрать шмотье в клетчатых сумках, сменять на деньги и ощутить себя героем. Когда, на третий день разбоя ему это наскучило, он выскочил из-за колонны к Соне и сказал, что отныне, что если ему не будут платить 100 долларов в день, то он им всем так мозги заебет, что не видать им жизни не токмо на Белорусском, а еще и на Киевском и Павелецком вокзале в придачу. А хуле ж вы думали, десть лет меня до нитки обирать?.. А потом про мужа Сонькиного поинтересовался…

…Сонька сумки бросила, и с криками скрылась в ветке Горьковско-Замоскворецкой линии просить барона Сальвадора Матросова, чтоб тот избавил вокзал от тирана, замочив и закопав Кузеньку, в каком ни будь подмосковном подхуялово.

.. На четвертый день «Кузькиной матери» на вокзале был штиль. По карманам не тырили, вмазаться и курнуть не стало, менты, носильщики с тележками и воровки на доверии, грустили и курили без фильтра. Привокзальный бизнес хирел…

..На пятый день Кузенькиного беспредела на дальнем перроне его окружило шестеро головорезов с черными очами и мыслями. В районе пупа и левой лопатки Кузиного туловища обозначили по заточке и велели ждать. Чуть позже к кампании подошел Сальвадор Матросов. Он велел своим опричникам заточки от Кузеньки убрать, глаз с наглеца не отводить, озираться, и, поперхнувшись, поинтересовался – какого хуя?..

…Брательник подошел к Матросову и что-то важное ему на ухо сказал. Матросов упал, потом поднялся и с цыганскими матюгами скрылся в ветке Горьковско-Замоскворецкой линии метро. Охрана, сверкая черными очами, убежала за ним…

Коля Свотч примолк…

- А, что потом? – спросил Колю Аким.
- А потом Кузенька женился на бледнолицей красавице, которую табор Матросова, специально для таких целей, затырил лет 20 тому назад в Венгрии, дал образование и воспитал в лучших традициях домостроя. Потом Кузенька стал доктором наук, кавалером ордена « Мужества», и депутатом Государственной Думы. А песни ему на свадьбе пела группа «Gipsy King».. А все почему?
- Почему? – переспросил Аким.
- Потому, что - какой Кузенька, такие и песенки!
- Ну а что он тогда барону Матросову на ухо сказал? - не унимался Аким.
- На ухо?. А хуй его знает! Может просто на хуй послал. Не в этом же суть…Зевнул Коля..

начало повествования про Колю Свотча тут http://litprom.ru/text.phtml?storycode=8366#comments_start