отец Онаний : Театр кукол

В одном провинциальном кукольном театре, которым вот уже сорок с лишним лет руководит деспотичный человек, с огромной вечно всклокоченной бородой, по фамилии Борман, из искры таки возгорелось пламя. Все Арлекины, Пьеро, солдаты, матросы и принцессы всех мастей взбунтовались. А виной всему — бесконтрольный доступ к информации.

— Сколько можно в нас руки засовывать. У меня уже весь зад раздолбан, — возмущался Артемон. — Я заслужил уважение, гав.
— И я, — поддакивал и без того грустный Пьеро.
— Знали бы вы что делают с принцессами...
— Это надо прекратить!
— Бунт!
— Революция!
— Долой рабство! Прочь руки от интимных мест!

Поговорить поговорили, но ничего не изменилось. В следующем же спектакле привычным движением принцессы были натянуты на огромные пальцы директора. И сорок минут они рассказывали юным зрителям о том, как им хорошо живётся. Потом долго кланялись и исчезали за занавесом.

А вечером снова начинался ропот.

— Нужно что-то с этим делать, — плаксиво возмущалась одна из принцесс.
— Нужно, только что? — вторила ей другая.
— Побег!
— Ха-ха. Насмотрелась мультиков и туда же.
— Нет, всё это реально. Нужно только приложить немного усилий. И всё у нас получится. Только нужно действовать сообща.
— Я готов, гав, — тявкнул Артемон.
— Но. Всегда есть но,- молвила откуда-то из темноты кукла старого ребе. — Я здесь дольше вас всех. Я пережил два пожара. Реорганизацию. И много ещё чего. И всё-таки я ещё здесь. Чего и вам советую.
— Ты трус, — рявкнул на него Артемон.
— Нет, я умный. Хотя и кукла, но в отличии от всех вас, я чётко понимаю, что за этими стенами мы никому не нужны. И не сможем там протянуть даже одного дня.
— Нет, сможем, — плаксиво сказала одна из принцесс. — Я очень устала. Меня постоянно вертят как хотят.
— Деточка, всех нас вертят как хотят. Это жизнь.
— А я хочу замуж. За богатого принца. Хочу большой дом. Машину.
— Ты — глупая кукла, которая может только быть податливой актрисой и то не сама по себе, а только когда тебя натянут на руку. Для всего остального ты не гордишься. Как, впрочем, и все мы.
— А ты старый еврей. Недаром вас нигде не любят.
Не даром. У нас ничего не бывает даром, деточка. За это как раз и не любят. А если точнее, то поэтому. Из зависти, что у нас получается, а у них — нет. Даже у куклы.
— Провокатор, — снова тявкнул Артемон.
— Как знаете. Но здесь вы — актеры и актрисы, а там, вне этих стен — обычные деревяшки. И годитесь только для розжига камина.
— Лучше быть свободными дровами, чем зависимыми куклами.
— Кому как..

Внезапно зажёгся свет. В комнату вошёл господин директор. Его всклокоченная борода ещё больше топорщились. Он оглядел полки, на которых лежали куклы. Затем достал из кармана бутылку. Откупорил её и в комнате отчётливо запахло бензином. Директор стал поливать кукол, потом чиркнул зажигалкой и комната озарилась огнём, а директор выскочил прочь.

К утру пожарные закончили. От театра кукол почти ничего не осталось. На пепелище сокрушался директор. По его щекам текли поддельные слезы горя, а в глазах читалось слово «страховка».

К директору подошёл один из пожарных, похлопал его по плечу и сказал:

— Очень жаль, я ваш театр ещё ребенком ходил. Всё сгорело. Мои соболезнования.

Он ушёл, а потом вернулся и радостно сообщил, что в пожаре чудом уцелела одна из кукол. Она, конечно, обгорела, но, возможно, подлежит ремонту. Это была кукла старого ребе. Директор взял её, как берут в руки младенца, который ещё не умеет держать головку и поцеловал прямо в лоб. Старый ребе подмигнул уцелевшим глазом директору. Страховка покрыла все убытки, а человек с всклокоченной бородой и его старый талисман уже давно сидели в маленьком уютном кафе в старом Иерусалиме и разговаривали о том, что всё в мире тлен, приводя при этом каждый свои собственные аргументы.