Пилон Далитов : Пир во время ковида (с А. Марьянчиком)

я сажусь писать невесёлый стих...
но куда деваться: заявки, просьбы:
избегай тематик пустых-простых!
напиши про праздник во время оспы!
наш читатель нынче суров и строг.
интерес к поэзии - он загас-то,
норовят искать где-то между строк
актуальность темы в струе Zeitgeist-a.
что ж, извольте....город окутал мрак,
или даже мóрок. (совсем зловеще)
завыванье ветра да вой собак.
во дворах кострища: сжигают вещи
заражённых тифом — подставь чуму,
грипп, проказу, оспу, столбняк, холеру...
(нам деталь анамнеза ни к чему,
тут важнее рифма и ритм размера).

на дороге редкий автомобиль.
полицейский рупор в венце короны.
методичным рыком сдаёт в утиль
атрибуты прошлого. лишь вороны
не боятся рупора — едкий грай
добавляет мрачности. что за пытка!
голых веток тёмная филигрань
в воспалённом мозге — рога, копыта,
хвост, бородка, шкура, глумливый зев.
он — участник тысячи эпидемий,
у центральной ратуши, оборзев,
вельзевул теперь восседает, где мы
до чумы гуляли в воскресный час...
как же тихо стало под нашей кровлей!
что могло бы скуку развеять враз?
пир! во время чумы? да ну, с херов ли?

мы разделим всех. на три касты ли,
на четыре — это вопросы вкуса.
в первой касте — плáстыри, костыли...
заболели, словом... отдельной тусой
пусть резвятся себе. когорта two —
это те, кто не был сражён проказой.
на запястье этим набьём тату:
«повезло... пока что» - да, да, всю фразу!
ну а третьи — высшая каста, бля.
отболели — вышли с иммунитетом.
и теперь-то к ним ни одна сопля
не пристанет, будь ты хоть старым дедом,
хоть младенцем - доступ везде открыт.
а четвёртые... вы угадали, братцы,
те — свободней всех. вон им холмик взрыт.
помянём навзрыд, прежде чем надраться....

в тёплый полдень прямо на мостовой,
в окружении листвы и отбросов,
своевременный пир начинали свой
шлюха, бывший банкир, и матросы.
старый кок, многословен, и басовит,
на открытом огне готовит ризотто,
шлюха Кира с придыханьем глядит
на банкира по имени Старый Отто.
кто ещё живой? подходи, садись!
пей и ешь, как все! ох, какие язвы!
ты, никак, фирмач? Кира, look at this!
иностранцу нравятся наши яства!
ну, а где теперь наш учёный люд?
вирусолог наш, лаборант, и химик?
вроде мор уже не настолько лют,
чтоб и их прибрать за людьми лихими,
нет, бредут. налей! подними бокал,
и скажи нам за сгинувших навеки,
или громко спой «хвалу», ибо кал
отравил наш воздух. о, дщерь Ревекки,
напои вином. пусть и песни ширь
опьянит счастливцев высокой нотой,
мы - счастливцы?
жив ещё? так пляши!
Кира, мягко, оратору, - ладно, Отто,
я спою теперь прежней жизни гимн,
осень прошлую, и разгул, и похоть,
там, где каждый тряс кошельком тугим,
и где не было времени ныть и охать.
нам казалось, его у нас вечно в обрез,
но теперь понятно, куды мы мчали...
там мужчин волновал только их финрез,
да и мы не знали большой печали.
а теперь у нас что ни день - пикник,
всё костры да копоть, шприцы да бритвы.
веселее, Отто, чего поник?
проиграл войну - так хоть выиграй битву!
Пирров пир - вот наш воровской девиз.
наш Луку́ллов look -- две головки лука!
соблазняй беззубых, больных девиц!
всех излечит скоро главврач Разлука,
точит он опять в пыли каблуки,
грудь с крестом, но кто он: поп, или знахарь?
а вокруг безликие клобуки,
и сердца изношены, как дензнаки.
всё вернётся! лжёт репродуктор-прыщ,
несомненно, только узрим едва ли
лица близких, тех из усопших тыщ,
с кем ещё намедни мы пировали!

пели песню, тлел костёр из омел,
Отто метил в Киру, сверкнув Береттой,
грянул выстрел, Кира, бледна, как мел,
провалилась в темень. матрос в берете
на патлатом темени, взял кинжал
и зарезал Отто привычным жестом.
с проституткой рядом банкир лежал
на обоих лицах - покой блаженства.
их тела крест-накрест легли, как мем,
как голгофа денег и декаданса
"до свиданья, сударь! прощайте, мэм,
мы построим новое государство!
старый мир, как вирус, развеем в прах,
и оставим в прошлом гнилую ветошь,
где злорадством тайно владеет страх,
человек, как снасть, капитал, как fétish!
мы сметём всё это" - кричал матрос -
"будет братство, равенство в нашем стане..."
потемнело небо, как купорос,
и вокруг в домах запирали ставни.

репродуктор всхлипнул, тих и несмел,
шепотом ребячьим, невидим, всевидящ, -
мама, таки верно - народ очумел!
и закончил ёмкой фразой на идиш....