евгений борзенков : Пролетая над гнездом

Нуш, тош. В это утро Billy’s Band проснулись в голове раньше всех, и затянули вот эту свою, да, именно ту. Под заунывное треньканье контрабаса, Иоан плыл, нет, оплывал вниз по ступенькам. Стекалл. Тынц, тынц, тынц-тынц. Осторожно, одна за одной, чтобы не расплескать мелодию. Вместе с помоями похмелья не выплеснуть ребёнка грядущего дна. Или д, на? Оу, бэби, окурки висят прямо в воздухе, и ласты на руках, но где спит моё сердце и почему я корчусь от смеха с таким невозмутимым лицом? Кто когда-нибудь нёс на голове ведро с водой, поймёт этот цирк.

Плавают рыбки, а я умею дышать как они, жабрами.



По стеночке, по шажочку. Ойц! Осторожно.



Его пригласили накануне на палку чая. Пуэра или мате, -- все так условно, когда молодость перебивает все запахи. Иоан грозно согласился. Просто так совпало, что и Новый год корячился где-то рядышком. Пригласили две чувихи, без всякой задней мысли. Задняя мысль... а ведь это мысль! - прикинул Иоан и покидал в сумку шнапс, смэл, сэм и джюс. 31-го под вечер такси не поймать, Иоан, пристроившись чуть выше по дороге, увёл частника их-под носа каких-то крутых парней. Водила стартанул, а те побежали за машиной, крича дурными голосами.

Учти, догонят - дадут пизды обоим, - заметил Иоан. Водила горячо дал по тапку.



У тёлок на хате всё было по сценарию - стоял стол, на столе и у Иоана. По двухкомнатной вселенной всю ночь летали неубиваемые хиты Миражей, Голубых Парней и Модных Токинг. Тазик кошерного оливье, роскошь селёдки под шубой, огурчики-помидорчики, фужерчики дзынь-дзынь! и буги-вуги до седьмого пота втроём.



Потом их башмачки со стуком на пол, всё было-было-было, и то и это, то там, то тут, то тут и там, наоборот и сверху до низу, задние мысли лицом к спине, интервью рот в рот, сплетенье рук, сплетенье ног.



И так до третьих петухов.



Внешнее намерение вынесло его на подиум подъезда таким прикоцаным, но помятым франческо. Не хватало тока папиросы в уголке рта. Волны асфальта бьются о перрон, но у поезда выходной. Сегодня, как и эври дэй - две ноги, номер 11. Черно-белые звуки разложения. Тени исчезнут только в полночь. Дым от петард клочьями. Третья улица строителей. На тротуаре чьи-то растоптанные седые брови. Новогоднее апокалипто. Мандариновый передоз и тотальная алкогольная пандемия свалила с ног самых стойких и падких, всех.

Ни души.

Но чу! Смотри! Вон он, какой-то живой чувак. Прикурить, немедленно.

Иоан подкатил, показал жестами, мол, камон, чико, дай огня! И только потом отбил дупля:

А... что ты здесь? Торгуешь, штоллен? Ик..Чем?!



Этюдник его бородатого лица вобрал в себя всю скорбь ушедшего года. Поймать Луну ведром так и не удалось. Лавэ намэ. Красок не хватило. Полимеры просраны. Она ушла. А та так и не пришла. Прибитые морозом эмоции, в запавших глазах едва контролируемое безумие, в лёгком демисезонном тулупе, в туфлях «а-ля Лукашин» и заячьей шапке. Он неумело пританцовывал стэп и дул из себя паром на красные руки.

Выббббирайте, пожалуйста. - И приглашающий жест. За его спиной теснился густой ряд корявых ёлок-растопырок. Вся эта инсталляция напоминала сейчас Иоану сутенёра и его проституток в диком скандинавском арт-хаусе. Ёлки- потаскухи стеснялись и жались друг к другу от холода, с тайной надеждой, что выберут именно её. В последний приватный танец.

Первое января. Наконец, Иоан понял, что этот день наступил на конец . Его мечты. Интересно, это чудо даст мне хоть какой процент, как в Т-банке?

Почём?

По полторушке, выбирайте, это не дорого. - Иоан, подумав, высмыкнул невесту пожопастее.

Из тумана сгустилась еще одна тень, уплотнилась и подошла.

Почём ёлки? - голос, хриплый от чувства вины.

По две, - сказал Иоан и протянул ему свою. Чувак молча отлистал два косаря. Иоан отдал сутенёру полторушку. Подошёл кто-то еще.

Кто крайний? - Чудо набирало разгон. Стали торговать в две руки. Иоан отдавал барыге его процент, а своё на карман, честно. Люди подходили всё больше. Выползали из щелей выжившие после новогоднего шторма, трёхсотые, хромые, косые, измученные шампанским. Хранители мечты, те, кто расстаются с ёлками только на Пасху или к Первому Мая. Племя других. «За тех, кто не попал - мой тост!». Он окидывал взглядом очередь и с глубины его дна, разгоняя морок, поднимался рассвет. Он всегда знал, что не один, и вот, он увидел их.

Своих сестёр и братьев.

Расторговались быстро. Все, кто подходил, не спешили. Стояли, курили, обнимали свои ёлки, трещали. Кто-то сгонял за самогоном, у кого-то в кармане нашлась пара мандаринок на закусь. Пустили по кругу, пили из горла. Расходиться не хотелось. Все понимали, что скованы чем-то, их что-то роднит. Сутенёр был теперь при бабках, но тщательно старался скрыть, насколько он в ахуе. В его глазах читалось: «Я до сих пор удивляюсь себе - как я посмел!».

Иоан потрепал его по плечу.

А ты крут, чувак... правильно, к чёрту сценарии. Ты позволишь? - И он выдернул у него из бороды волосину.

На счастье.

Билли снова тронул струны и Иоан мягко отчалил назад в будущее, осторожно нащупывая ногами ритм.